Беспощадный король (ЛП) - Торн Айви

Честно говоря, даже сейчас я не уверена, что моя мама сказала бы мне уйти. Если бы она узнала интимные подробности того, что они заставляли меня делать и что я делала с ними и, пожалуйста, боже, не дай ей никогда узнать, она была бы в ужасе, но, на первый взгляд, моя мать, возможно, не считала бы это соглашение таким уж плохим. «Любовь не заполняет все шкафы», – не раз говорила она, когда я спрашивала её, почему она так расстроена, когда они с моим отцом были так счастливы. «Я люблю его, но мне ещё нужно готовить ужин».

Я перевожу взгляд с Дина на Кейда, которые изучают меню так, словно оно написано на иностранном языке, а не просто предлагает гамбургеры и итальянские сосиски, набранные ярким шрифтом, и чувствую себя ещё более раздосадованной, чем когда-либо. Мне больше некому помочь принять решение. Моего отца больше нет, он умер по собственному желанию. Моя мать – служанка в поместье Блэкмур, и её жизнь в такой же опасности, как и моя. А Мия, моя лучшая и единственная подруга, считает, что я не должна доверять никому из наследников. Ни Кейду, ни Дину, ни Джексону.

Однако сегодняшний вечер заставляет меня думать, что она неправа. Как будто есть шанс, что я могу доверять им, что, возможно, они действительно хотят измениться. Поступить по-другому. В конце концов, они стоят со мной в очереди в дешёвом продуктовом киоске, заказывают корн-доги и бургеры, а Кейд просит ещё горчицы. Дин с тревогой смотрит на колесо обозрения, и на сердце у меня становится легче, чем за последние дни, недели или, может быть, даже месяцы, как будто оно вот-вот выпрыгнет из груди.

Я не знаю, как буду чувствовать себя завтра.

Но прямо сейчас я бы предпочла быть только здесь.

16

АФИНА

— Я сто лет не ел корн-доги, — говорит Кейд, намазывая свой корн-дог горчицей и кетчупом в картонном контейнере, когда мы отходим от фургона с едой к столу для пикника. — Я помню, как иногда тайком покупал их на заправке. А потом каким-то образом мой отец узнал об этом, и у меня начались неприятности. Еда для меня «неподходящая».

— Потому что ты богатый? — Я смотрю на него, откусывая большой кусок от своего бургера и смакуя его по краям булочки. Мне всегда больше нравились приправы в бургерах, чем настоящие солёные огурцы.

— Это, и ещё из-за занятий спортом. — Кейд пожимает плечами. — На самом деле для наращивания мышечной массы требуется просто больше калорий, чем вы сжигаете. Но у моего отца были другие идеи. Курица и коричневый рис… много лет.

В его тоне слышится горечь, которая заставляет меня вспомнить о шрамах на его спине. В глубине души мне хочется спросить, не появились ли эти шрамы из-за того, что отец застукал его за поеданием корн-догов вместо органической запечённой курицы. Но я этого не делаю, потому что не хочу портить вечер.

Это прекрасная ночь с полной луной над головой, свежим ветерком и летящими повсюду листьями, такую осеннюю ночь можно увидеть в кино, и так легко забыть всё плохое об этих парнях, о времени, проведённом с ними, и просто быть счастливой. И я позволяю себе это, потому что прошло слишком много времени с тех пор, как я испытывала хотя бы проблеск этого.

— Я схожу за ещё одним, — объявляет Кейд, вставая из-за стола для пикника и оставляя нас с Дином вдвоём. Дин пробует итальянскую колбаску на булочке с луком и перцем на вкус. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, потому что совершенно очевидно, что он выбрал это блюдо не потому, что оно ему обязательно нравится, а потому, что оно показалось ему самым изысканным блюдом в меню.

— Как это вообще можно назвать настоящей едой? — Спрашивает Дин, откусывая ещё один маленький кусочек. — Почему люди это едят?

— Потому что это вкусно, — сообщаю я ему, откусывая ещё кусочек от приготовленного на гриле гамбургера. — Не всё, знаешь ли, сводится к круассанам и фуа-гра.

— Да будет тебе известно, я терпеть не могу фуа-гра, — говорит Дин, на этот раз откусывая от сосиски чуть больше. — А это... неплохо. Но это так вредно для здоровья. Как можно постоянно есть такую пищу?

— Не каждый может позволить себе три идеально сбалансированных приёма пищи в день, — говорю я ему, отправляя в рот последний кусочек своего бургера. — Не то, чтобы вы, ребята, всегда питались идеально. Я видела, как вы все трое ели вредную пищу. Это просто изысканная вредная пища. Трюфели с лесными орехами, пицца с прошутто и тому подобное.

Дин хмурится.

— А ты бы не предпочла пиццу с прошутто, чем, ну, не знаю, запеканку с тунцом или что там ещё едят бедняки?

Я указываю на него, качая головой.

— Именно из-за такого отношения ты не нравишься людям. Но, конечно, иногда. И иногда я скучаю по маминой стряпне, хотя всё это было дёшево и вредно для здоровья. У нас никогда не было запеканки из тунца, но, черт возьми, иногда я скучаю по гамбургерам и бефстроганову.

— Звучит отвратительно, — говорит Дин, доедая сосиску. — А что будет дальше? Покатушки? — Он смотрит на колесо обозрения. — Оно выглядят устрашающе.

Я не могу удержаться от смеха.

— Вообще-то, в этом я с тобой соглашусь. Моя мама разрешала мне кататься на нём, когда я была ребёнком. Мой отец считал, что это плохая идея, его просто снимают и ставят обратно на ярмарках, переносят с места на место, но «сыны» всегда следили за этим. Так что оно работало, а моя мама уступала и разрешала мне кататься. Выглядит оно опасно, да. Но дети его обожают. Как и все остальные аттракционы здесь. — Кейд подходит с ещё двумя корн-догами как раз вовремя, чтобы услышать окончание нашего разговора.

— Посмотрите на этих орущих маленьких засранцев. Они отлично проводят время.

Мы как раз находимся достаточно близко от аттракциона на качающейся лодке, который бывает на каждой ярмарке, чтобы услышать крики и смех, и он абсолютно прав. Дети всех возрастов, просто в восторге.

— Когда-нибудь вам стоит привести сюда своих детей, — импульсивно говорю я. — Им это понравится. Им будет полезно увидеть что-то за пределами поместья и подготовительной школы.

На мгновение за столом воцаряется тишина, и Кейд смотрит на меня, оставив свой корн-дог в луже горчицы. Я слишком поздно осознаю, что, вероятно, затронула больную тему, не говоря уже о том, что я сказала «ваших детей», а это значит, что меня с ними больше не будет. Не будет в их постелях, может быть, даже в их жизни, возможно, даже здесь, если у меня будет право голоса.

— Странно думать об этом с такой точки зрения, — наконец говорит Дин, тыча пальцем в картонную упаковку, в которой лежала его итальянская сосиска. — Я имею в виду, я всегда знал, что у меня будут дети, семейное происхождение и всё такое, но я никогда не думал о том, чтобы на самом деле завести их, понимаешь? Растить их? Что с ними делать? Наверное, я просто предположил, что их будет растить няня или что-то в этом роде.

— То же самое. — Кейд снова берет свой корн-дог. — Но кто знает? Может быть, это ещё что-то, что мы можем изменить. Мы можем завести детей, если захотим, или нет, если не хотим. А если мы этого не сделаем, то город может перейти... ну, я не знаю, к чьим-то другим детям. Или вообще ни к кому.

Дин пристально смотрит на него, и его лицо напрягается.

— Это значит, что мы отбрасываем многовековые традиции, Кейд. Всё это, если мы избавимся от рода.

Кейд машет рукой.

— Я не говорю, что мы должны это делать. Я просто говорю, что, если мы будем выбирать, как управлять этим местом, у нас будет больше возможностей, чем когда-либо.

Повисает тяжёлое молчание, и я задаюсь вопросом, не испортила ли я весь вечер, может, мне стоило подумать, прежде чем говорить. И тут я слышу тяжёлые шаги позади себя и голос, который говорит мне, что теперь вечер действительно может быть испорчен.

— Ушли, не пригласив меня? — Джексон обходит стол и плюхается рядом с Кейдом. — Грубо говоря, у меня даже не было никаких планов на вечер.

По выражению лиц Дина и Кейда я вижу, что они совсем не рады его видеть.