Сирена и Оракул (СИ) - Горожанкин Владимир

На последней фразе она фыркнула, и в глазах ее мелькнул знакомый насмешливый огонек. — Парень и девушка? Серьезно, Арти? — она театрально вздернула бровь — во-первых, звучит так, будто нам по шестнадцать и мы прячемся от родителей. А во-вторых — она окинула себя критическим взглядом — ты вообще видел мой паспорт? Мне тридцать семь, Морган. Тридцать семь! Это уже возраст, когда девушки превращаются в… — она сделала паузу, подбирая слово — …в хорошо сохранившихся тетушек с требовательным характером. А ты тут про «парня и девушку». Мило.

— Это глупости — мягко прервал я ее — возраст — это просто цифра. А выглядишь ты… — я окинул ее взглядом, от растрепавшихся волос до кончиков туфель, которые она так и не сняла — ты выглядишь потрясающе, Сирена. Всегда выглядела.

Комплимент застал ее врасплох. Легкий румянец тронул ее щеки, и она отвела взгляд, но тут же поймала его снова, и в глубине зрачков зажглось что-то теплое, почти игривое, смешанное с привычной властностью.

— Ммм, подлизываешься, Морган? — промурлыкала она, чуть склонив голову набок — видимо, мои уроки не прошли даром. Ты научился говорить то, что от тебя хотят услышать — она сделала шаг ко мне, снова вторгаясь в мое личное пространство, но на этот раз это ощущалось иначе — не как агрессия, а как присвоение — ладно. Раз уж мы теперь «парень и девушка» — она произнесла это с явной иронией, но без злости — тогда пакуй свои вещи. Переезжаешь ко мне.

Это было не предложение. Это был приказ. Я удивленно моргнул.

— Вот так сразу?»

— А чего тянуть? — она пожала плечами с деловым видом — моя квартира больше. И чище. И вид лучше. И тебе не придется тратить время на дорогу, чтобы я могла тебя контролировать круглосуточно — она улыбнулась, но глаза оставались серьезными — но учти, Арти — ее голос снова стал жестче, стальные нотки вернулись, но теперь они звучали как предупреждение, а не как угроза — я дикая собственница. Патологически. И я очень, очень ревнива. К работе, к вещам, к людям…особенно к тем, кого считаю своими. Если увижу хоть один косой взгляд в твою сторону от какой-нибудь смазливой стажерки или старой знакомой…мало не покажется. Ни ей, ни тебе — она вгляделась мне в лицо — ты осилишь такую меня? Не сбежишь через неделю, поджав хвост?

Я смотрел на нее — на эту невероятную, сложную, раненую, сильную, властную и сейчас почти счастливую женщину. И ответ был очевиден.

— Я же сказал, Сирена. Я люблю тебя. Всю. С твоей ревностью, твоим контролем, твоим цинизмом и твоей незащищенностью, которую ты так тщательно прячешь — я мягко коснулся ее щеки — я не сбегу. Я ведь только твой, забыла?

На ее губах появилась легкая, почти неуловимая улыбка — настоящая, теплая. В глазах отражался свет настольной лампы, и они сияли. Я видел, что она счастлива. По-своему, возможно, с долей тревоги и недоверия к этому чувству, но счастлива.

— Хорошо — кивнула она, принимая мое заверение — значит, решено — она снова обрела контроль над ситуацией — и еще кое-что, Морган — она подняла палец — да, ты тут проявил инициативу, взял быка за рога, как говорится — она хмыкнула, имея в виду наше эмоциональное выяснение отношений — расковырял мою душу и все такое. Принимается. Но чтобы ты не слишком расслаблялся — вне этого кабинета и редакции, особенно в спальне, главная по-прежнему я. Понял?

Я не мог сдержать улыбки. «Понял, босс».

— Вот и отлично — она удовлетворенно кивнула. Кажется, баланс сил был восстановлен в ее вселенной — ах да, и последнее на сегодня распоряжение — она вдруг посерьезнела — больше никакого бурбона, Арти. Никогда.

Я удивленно вскинул брови.

— Что? Почему?

— Потому что это пойло для деревенщин и старых хрычей вроде Хендерсона — отрезала она с легким презрением. Я вспомнил, как пару раз пил с Джорджем в его кабинете именно бурбон. Видимо, она заметила — у меня дома прекрасный скотч и коньяк. Будешь пить нормальные напитки.

— Но мне нравится бурбон — возразил я, скорее из упрямства, чем из реальной привязанности к напитку. Это был маленький островок моей независимости, за который захотелось уцепиться.

— Нет — твердо сказала она.

— Да.

Она ничего не ответила. Просто посмотрела на меня. Долго, пристально, чуть прищурив глаза. Это был тот самый взгляд — властный, приказной, с легким сексуальным подтекстом, взгляд, который парализовал волю и заставлял подчиняться инстинктивно. От него по спине пробежали мурашки, как и в первый раз.

— Ладно — тихо сказала она, не отводя глаз. Всего одно слово, но в нем была целая гамма — легкое разочарование моей строптивостью, предвкушение того, как она сломает мое сопротивление, и абсолютная уверенность в своей правоте и власти.

Я сглотнул. Мир снова качнулся, но теперь уже от ее взгляда, от понимания, что спорить бесполезно. Да и не хотелось.

— Хорошо — выдохнул я — никакого бурбона.

Уголки ее губ чуть дрогнули в победной улыбке.

— Хороший мальчик — промурлыкала она, проводя пальцем по моей нижней губе.

То, что случилось дальше, стерло остатки усталости и сомнений. Весь оставшийся вечер и большую часть ночи можно было бы охарактеризовать одной фразой, которая потом не раз всплывала в моей памяти: «Мы чуть не сломали стол Сирены Фоули, на котором я трахал ее до самого рассвета». И это было только начало.

Глава 14. Новое начало

Полгода. Шесть месяцев пролетели как один безумный, насыщенный, временами изматывающий, но удивительно правильный день. Я смотрю на Сирену, которая сейчас сосредоточенно правит мой очередной материал, хмуря идеальные брови и постукивая дорогим стилусом по экрану планшета, и понимаю, насколько все изменилось. И насколько, по сути, осталось прежним.

Я определенно заматерел. Уже не тот наивный стажер, которого она подцепила на крючок сарказма и обещаний научить жизни. Теперь я пишу свои статьи, веду собственные расследования. Под ее чутким руководством, разумеется. Она все еще мой самый строгий критик и самый требовательный редактор. Каждое слово, каждая запятая проходят через ее сканер, и горе мне, если что-то ей не понравится. Но даже она, со свойственной ей неохотой к похвалам, признает: «У тебя талант, Морган. Не просри его». Высшая степень одобрения по шкале Сирены Фоули.

Наша…любовь? Да, теперь я могу называть это так без страха быть высмеянным или замороженным ледяным взглядом. Эта странная, колючая, требовательная любовь изменила нас обоих. Я стал увереннее в себе, намного увереннее. Вырос как журналист до высот, о которых полгода назад и мечтать не смел. И не только как журналист. Выносливость тоже пришлось подтянуть, — я усмехаюсь про себя, вспоминая некоторые наши ночи, — иначе как выдерживать долгие, интенсивные раунды с моей ненасытной девушкой?

А Сирена…о, она все та же Сирена. Властная, саркастичная, доминантная, с языком острым, как лезвие гильотины. Но что-то неуловимо изменилось. Она стала…терпимее? Нет, не то слово. Скорее, она научилась лучше контролировать свой внутренний огонь, свою ярость на несовершенство мира и людей. Она все еще может испепелить взглядом или уничтожить словом, но делает это реже, избирательнее. И, о чудо, коллеги перестали шарахаться от нее в коридорах, как от чумы. Они все еще ее побаиваются, уважают ее профессионализм до дрожи в коленках, но панический ужас сменился настороженным пиететом. Она словно позволила себе немного ослабить броню, не снимая ее совсем. И я безмерно благодарен ей за то, что она осталась собой. Я полюбил именно эту женщину, со всеми ее трещинами и шрамами.

Ее недостатки? О, они никуда не делись. Ее патологическая ревность, стремление к тотальному контролю, въедливый цинизм, вспыльчивость, ядовитый сарказм и абсолютное, не терпящее возражений собственничество — все это при ней. Просто я научился с этим справляться. Научился видеть за этим не только желание ранить или подчинить, но и ее страх, ее способ защиты, ее изломанную потребность в безопасности и подтверждении, что я — ее. Только ее.