Паутина (СИ) - Костадинова Весела

- Мам, - вздохнула, потерев подушечками пальцев ладонь. – Ну что такое? Неужели мы будем судиться с бабушкой? Ну это же какая-то херня….

Макс молчал, внимательно наблюдая за мной, но по тому, как он сжал руки в замок и чуть подался вперёд, я поняла, что он уже думал обо всём этом гораздо глубже, чем мы с мамой.

— Это не просто спор за наследство, Лиана, — тихо сказал он. — Если она отсудит патенты, ваша часть наследства сильно уменьшится, и в будущем это может повлиять на то, что останется у тебя и твоего ребёнка.

— Макс, — я повернулась к нему и посмотрела прямо в его тёплые, умные глаза, надеясь увидеть там поддержку. — Да какая разница? Я ведь единственная бабушкина наследница. Сейчас для неё эти патенты важны, потому что они — часть папы, часть его работы, его жизни. Но это никак не ущемляет меня или… — я запнулась, делая глубокий вдох, — этого ребёнка.

Максимилиан тяжело вздохнул, явно сдерживая раздражение, которое, как я поняла, вовсе не было направлено на меня. Он молча поднялся, отошёл к окну, сунул руки в карманы джинсов и какое-то время просто смотрел на заснеженный парк за стеклом. Тишина повисла между нами, в комнате чувствовалось напряжение. Я видела, как по его челюсти прошла лёгкая судорожная волна, как он пытался подобрать слова, как боролся с желанием сказать что-то резкое.

Наконец он развернулся, быстрым шагом подошёл к одному из стеллажей, вытащил зеленую папку с документами и вернулся к столу. Открыл её, достал несколько листов, затем посмотрел на меня, как будто проверяя, готова ли я слушать.

— Смотри, — он разложил передо мной скриншоты документов, банковские отчёты. — Ты хоть представляешь, какие суммы ваша семья получает в качестве роялти от патентов твоего отца?

Я нахмурилась, глядя на эти цифры, и в груди вдруг странно кольнуло.

Честно говоря, никогда об этом не задумывалась.

Деньги всегда были чем-то второстепенным. Да, я знала, что отец был учёным, что его разработки ценились, что его работа оставила большой след в научном сообществе. Но я никогда не связывала это с тем, насколько финансово значимым оказалось его наследие.

Только сейчас я поняла, насколько серьезным было наследство, оставленное нам папой.

- Что это меняет? – тихо спросила я. – Бабушка вложила душу и сердце в папу, в его открытия. Она такой же член семьи, она имеет право на эти патенты.

- А если она решила передать их, Лиана? – вдруг тихо спросил Максимилиан. – Если есть кто-то, кто хочет прибрать наследие твоего отца себе?

- Макс… - я запнулась. – Это…

Макс молча достал из папки несколько фотографий и сердце ухнуло у меня в пятки. Руки задрожали, сердце начало выпрыгивать из груди.

- Макс, - наверное, мое лицо было красноречивее слов. – Когда?

- Несколько раз за январь, - спокойно ответил Макс, глядя на снимки из-за моего плеча. Он стоял за мной так близко, что я чувствовала его тепло, его дыхание, которое шевелило мои короткие волосы, но ничего из этого не имело значения, потому что перед глазами пульсировали эти проклятые фотографии. Фотографии, на которых были бабушка и Роменский.

Я моргнула, но изображения не исчезли. Они были реальными. Осязаемыми. Неоспоримыми.

На одном снимке они стояли около её загородного дома.

На другом — сидели за столиком в кафе, погружённые в разговор, а бабушка держала в руках какие-то бумаги.

Роменский выглядел так, словно пережил нечто худшее, чем просто несчастный случай. Он уже был в гипсе, его лицо всё ещё оставалось сплошной маской отёков и синяков, словно следы аварии не спешили исчезать, а, возможно, к ним добавились и другие, оставленные кем-то намеренно.

Мама сжала голову руками, тихо ругаясь под нос, и я не сомневалась, что в этот момент её мысли были такими же хаотичными, как и мои. Я снова и снова рассматривала фотографии, чувствуя, как внутри нарастает огонь ярости, обжигающий, не оставляющий места ни для шока, ни для страха.

— Поговорим начистоту, Лиана? — голос Макса был ровным, но в нём слышалась сталь, решимость, которая не оставляла мне возможности отмахнуться.

Он развернул меня к себе, удержав за плечи, заставляя смотреть прямо в его глаза.

— Клара, можете оставить нас наедине?

Мама посмотрела на него, затем на меня, её лицо было напряжённым, губы сжаты в тонкую линию.

— Конечно, — коротко ответила она и вышла, едва сдерживая эмоции и злость, которая плескалась в её взгляде.

Я сглотнула, почувствовав, как в комнате стало тесно, слишком тесно.

Макс был слишком близко, его сила, уверенность, решимость обволакивали меня, словно не давая возможности уйти, спрятаться, скрыться за привычными защитными механизмами.

Я хотела отвернуться, но он не позволил.

— Это он, Лиана? — его голос был низким, твёрдым, без оттенка сомнений, без осуждения, без давления, но с той самой неподдельной заботой, которая делала этот разговор ещё более невыносимым. — Он сделал это с тобой?

- Не знаю…

- Он? – в голосе Макса прозвучали нотки ярости.

- Не знаю!!! – закричала я. – Не знаю!!! Я только запах помню! Удовое дерево и цитрус! Да, это его запах! Ничего больше!

Дернулась, вырываясь из сильных рук, но Макс меня больше и не держал. Отбежала от него подальше, к окну, тяжело дыша и прижимаясь лбом к ледяной поверхности стекла.

- Лиана, - голос его звучал глухо, - Лиа….

- Вы что, за бабушкой следили? – зло бросила я Максу.

- Нет, - просто ответил он. – За этим вот….

- Зачем?

- Он мне не понравился, - ответил Макс, наваливаясь на стол. – Тогда, когда я приехал за тобой. Он вел себя как хозяин. Я…. хотел защитить тебя…. Лиа, если это он…. Паутина куда глубже, чем мы думали. Этот ребенок…

Я похолодела от ужаса и обернулась к Максу.

- Боже….

- Тихо, девочка, тихо, - он стремительно подошёл ко мне и обнял, прижимая к себе. На этот раз я не вырывалась.

- Макс… мне страшно….

- Не бойся, - тихо ответил он, гладя по коротким волосам. -Не бойся, девочка моя, - руки слегка укачивали, успокаивали. Мне было не очень комфортно, но эти легкие движения помогали мне ощутить себя в безопасности. – Лиана, - тихо сказал он через пару минут, - есть один способ…. Можно попробовать понять…. Но…

— Я согласна, Макс, — прошептала я, крепче прижимаясь к нему, утыкаясь лицом в его рубашку, вдыхая его запах, ощущая ритм его дыхания. — Мне нужно знать правду.

Его объятия стали чуть крепче, его пальцы задержались на моей спине, но он не произнёс ни слова, словно давал мне возможность самой осознать этот момент.

Внезапно внизу живота у меня словно волна пробежала. Мягкая, но ощутимая.

Я охнула и отступила от Макса.

- Что такое?

- Макс…. – я положила руки на живот, - это…. Что это?

Он не задавал вопросов, не требовал объяснений.

Просто осторожно накрыл мою руку своей и замер, ожидая.

Я чувствовала его горячую ладонь, как его пальцы чуть дрожали от нетерпения, и в этот момент новая волна — чуть более явственная, но всё ещё мягкая — пробежала по моему животу.

Макс резко втянул воздух, его глаза расширились, а затем засияли каким-то особым светом.

- Лиа…. Это малыш..

31

Максимилиан проводил меня в свою личную комнату для сеансов. Я была здесь всего несколько раз — пару раз, когда мы занимались терапией, и один раз в новогоднюю ночь, когда после большого праздника для членов Центра он пригласил меня выпить чаю. В тот вечер он преподнёс мне подарок, который оказался неожиданным, но в то же время очень личным.

Подвеска, лежавшая на черном бархате, была сделана с безупречной точностью. Это был тонкий круг белого золота, в центре которого изящно переплетались ветви лавра и дуба — символы стойкости и мудрости, выполненные из белого и желтого золота. Они создавали сложный, но гармоничный узор, напоминающий эмблему Центра. Между ветвями, почти невесомо, сверкали крошечные камни — мягкий голубой топаз и тёплый янтарь, будто символизируя баланс между холодной ясностью разума и согревающей силой жизни.