Вот так, вместо тысячи слов, просто взял и отвез. Я была счастлива! Изредка бросала косые взгляды в сторону водительского кресла, отмечая, как ловко Яшин лавирует между машин, чтобы успеть прорваться за последнюю секунду светофора. Он вел лихо, даже опасно, но до того уверенно, что я быстро отключила свой внутренний навигатор.
Пускай! Тем более, что непонятное чувство под ложечкой гнало меня тоже, все время приговаривая: «Быстрей, быстрей!»
По больнице я уже не шла, а летела, цокая тонкими каблуками по старому паркету.
На пути мне попалась старушка в халате, любимая санитарка Тимохи. Она бросилась нам наперерез и стала что-то рассказывать. Я едва ее слушала ее, подгоняемая чувством тревоги, вырвалась вперед, и добежала до нужной двери.
А потом…
Не знаю…
Потом я сошла с ума.
От боли. От ужаса. От обиды. От непонимания, как мы к этому пришли, и что нам делать дальше. Потому что эта веселая игра в «добей бывшего, чтобы он пожалел, какую цацу потерял» зашла слишком далеко, и теперь наш развод касается не нас с Владленом, а наших детей. Всех троих.
Полины, которая делает вид, что уже выросла и даже не пишет мне.
Яны, которая как обычно, переживает, что сделала что-то неправильно и звонит мне, но я не нахожу в себе сил, ответить ей.
Тимофея. Которого вот-вот ударит Владлен. Снова.
- Если ты хоть пальцем тронешь моего сына, я тебя уничтожу, Владлен.
Голос звучит на удивление ровно, хотя все внутри меня бурлит и взрывается от ярости и злости.
На мужа, который все это заварил, но больше на себя, за то, что не остановила его вовремя.
Владлен нависает над Тимофеем. Рука занесена для удара, глаза красные от лопнувших в них сосудов, и горят безумным блеском. В пасынке почти 180 роста, но на фоне Казанского он выглядит подростком.
И с таким же подростковым безумием, хрипит, глядя прямо на отца:
- Ну, давай, бать. Бей посильней, а иначе как ты почувствуешь себя мужиком?
От этих слов лицо Владлена исказилось еще страшнее. Я кинулась вперед, не чувствуя пола под ногами. В этот момент мне было не страшно, а больно, что мы довели наш развод до такой точки, из которой уже нет пути назад. Не к примирению, а хотя бы к хорошему отношению между близкими когда-то людьми.
А еще мне страшно за то, что если сейчас Владлен что-то сделает с сыном, то я… я не буду разбираться, не буду пытаться решить дело в суде, я… его просто убью…
Стараюсь успокоиться, потому что в таком состоянии как сейчас, могу сделать только хуже.
- Опусти руки, Владлен. Пожалуйста. Давай не будем усугублять, потому что если ты сейчас ударишь Тимофея… я за себя не ручаюсь.
- Карина, не лезь, - пыхтит Казанский, - я воспитываю сына. Учу уважению к старшим.
- Воспитываешь? Владлен, о каком воспитании речь? Посмотри на себя, на кого ты похож? Ты ведь не такой человек, ты никогда таким не был! Умоляю тебя – очнись уже наконец!
- А может это настоящий я, Карина? Не думала об этом?
Я выдыхаю, видя, как пальцы Владлена разжимаются. Футболка Тима выскальзывает из них и сам он отшатывается в сторону. Судя по лицу сына, тот тоже не совсем в порядке. Адреналин еще шарашит в них обоих.
Поворачиваюсь в сторону Влада, он как обычно спокоен. Стоит в проеме, облокотившись плечом о дверной косяк и, кивает головой в сторону Казанского, мол, добивай павшего. Яшин прав. Муж сейчас выглядит настолько жалко, будто и сам понимает, что проиграл.
- Владлен, - подхожу, кладу руки ему на плечи, - пожалуйста, перестань уничтожать нас. Я предлагаю тебе разойтись мирно, никто из нас двоих не останется в обиде. Нам есть что делить, и я согласна делать это. Но делить честно и по справедливости.
Владлен смотрит на меня с высоты почти двух метров роста. Огромный, но жалкий, как кит, болтающийся на мели.
- Какая на хер справедливость, Карина?! О какой справедливости ты говоришь? Ты все у меня забрала! Сына! Уважение коллег! Дом! Графа! Школу! А теперь вот, ресторан!
- Графа? Владлен, очнись, ты отдал мне его сам! Потому что у твоей девочки аллергия. К школе ты не имеешь никакого отношения, как и к Тимофею. Уж прости, но ребенком всегда занималась я – вам же было не до него, вы же были самые занятые.
- Я работал! – привычно огрызается Владлен!
- Тогда хватит ныть, что у тебя ничего нет! Если ты всю жизнь работал, и после развода не можешь без моих денег и моего бизнеса прокормить свою девочку, значит как-то херово ты работал!
- Я занимаюсь политикой! Строю нашу страну! Делаю так, чтобы все вы, млять, жили нормально!
Предупреждающе смотрю на Тимофея и Яшина, чтобы те не вздумали ржать. Лицо у обоих такие, будто вот-вот и они лопнут от смеха. Особенно бывшему трудно удержать серьезную мину.
- Конечно, ты работал. – Мягко, как с сумасшедшим, говорю с мужем. - Ты строил нашу страну…
- И построил всем на зависть, Владлен Батькович, - не выдерживает Яшин, - ни дня не проходит, чтоб я добрым словом вас не вспомнил. Такую красотищу забабахали! А дороги! А поликлиники! А Кремль!
Казанский поднимает недоумевающий взгляд на Яшина:
- Что, Кремль это не вы? И Ленина, значит тоже не вы… того самого? Ну, слава Богу, а то я уж подумал, нельзя так работать, не бережете вы себя, кормилец наш!
Ну, зря это он. Владлен ведь не совсем идиот, и сарказм в свою сторону считал мгновенно. И так же быстро завелся обратно.
Казанский взорвался внезапно, как перегретый паровой котел. Его лицо исказилось гримасой, в которой смешались ярость и неподдельная боль.
- Я не позволю издеваться над собой! - его голос, хриплый от натуги, заполнил палату. - Ты мстишь мне, Карина! Мстишь за то, что я осмелился быть счастливым! Я нашел настоящую любовь и строю новую семью!
Я наблюдаю, как его пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, как дрожит нижняя губа. Когда-то я знала каждую эмоцию этого человека, каждый жест. Теперь передо мной был незнакомец.
- Строй. Никто не мешает. Только без моих детей. И без моих денег.
Его глаза вспыхнули.
- Все твое, да, Карин? Как бы не так! - Он шагает вперед, становится так близко, что я чувствую его дыхание. Запах кофе и лекарств. - Близняшки не зря на моей стороне - они поняли, кто здесь настоящая змея! Ты не выиграла, Карина, потому что девочки все равно останутся со мной!
Его взгляд скользнул к Тимофею, и в этом мгновении мне открылась простая, страшная правда. Нежность, с которой он смотрел на дочерей, тепло в голосе, когда говорил о них - этого никогда не было в его отношениях с сыном. Все эти годы я оправдывала его, убеждала себя, что просто по-разному проявляется любовь к сыну и дочерям.
Но сейчас я видела правду - он никогда не любил Тимофея. Так же, как никогда по-настоящему не любил меня. Мы были просто... терпимым приложением к его жизни.
- Знаешь что? - Владлен выпячивает грудь, пытаясь сохранить достоинство. - Я могу быть благородным. Бери свою школу и этот грёбаный ресторан! Не так он хорош, под твоим управлением! Трещины, жалобы, холера в жрачке! Неизвестно, что еще там… под твоим то руководством!
Притон и работорговля, - мысленно добавляю я. Но молчу, пускай Казанский закапывает себя сам!
- Мне останутся только салоны, чтобы я смог сберечь имущество для девочек. А дальше… Я как-нибудь заработаю на кусок хлеба и собственный угол.
- Ой, ну прямо просто угол, - срывается у меня.
Ну да, о махинации мужа с квартирой я узнала сразу же. Спасибо связям Яшина. И каким бы умным не мнил себя Казанский, сколько бы не прятал от меня свои деньги, как бы не изгалялся, чтобы, оформить квартиру на сестру (лентяйку, не проработавшую в своей жизни ни дня), та будет разделена при разводе как совместно нажитое.
