Жестокий Лорд (ЛП) - Торн Айви

— Собери волосы в два хвостика, — приказывает Кейд. — Как школьница.

Я изо всех сил стараюсь не закатывать глаза, но быстро подчиняюсь.

— Очень хорошо. Дин?

Я нервно смотрю на Дина, гадая, что он собирается делать. Он бросает на меня быстрый взгляд, в его взгляде читается жар, прежде чем направиться к высокому шкафу у противоположной стены, который очень похож на оружейный шкаф.

Но когда он открывает его, я вижу, что там совсем не то. Вместо оружия – разнообразные хлысты и прочий инвентарь. Хлыст для верховой езды, кнут для быка, длинная ротанговая трость.

Трость – это то, что Дин достаёт из шкафа.

Я чувствую, как бледнею.

— О нет, Кейд, прости, я...

— Наклонись над столом, Афина, — резко говорит Кейд. — Давай!

Я чувствую, как слёзы бессилия наполняют мои глаза, но я знаю, что у меня нет выбора. Я смотрю на Джексона, надеясь, что он как-нибудь вмешается, но он ничего не говорит. Он даже не смотрит мне в глаза.

Меня никогда в жизни не шлёпали. Меня определенно никогда не били тростью. Я чувствую, что начинаю дрожать от страха, когда медленно подхожу к столу, ноги у меня отяжелели, как бетон, сердце бьётся где-то в горле, когда я медленно наклоняюсь над столом.

— Задери юбку одной рукой, а другой ухватись за стол. Убедись, что нам видна вся твоя задница. И держи ноги вместе, маленькая шлюшка.

Смаргивая слёзы, я нащупываю за спиной юбку, хватаюсь за подол и, скомкав его в руке, натягиваю на задницу. Я чувствую, как прохладный воздух в комнате касается моей обнажённой кожи, когда я поднимаю юбку, держась за другой конец стола, как мне было велено.

— Видишь, ты можешь быть хорошей девочкой, — покровительственно говорит Кейд. — Хорошо. Ты опоздала на полчаса, так что, я думаю, тридцать ударов, по одному за каждую минуту твоего опоздания. Джексон, ты должен оказать ей честь.

Что? Я оборачиваюсь, моё лицо бледнеет.

— Джексон, нет...

— Это ещё один удар, — говорит Кейд. — И не по твоей заднице.

Что он имеет в виду?

— Джексон, ты обещал...

— Это уже два дополнительных. О? — Кейд, кажется, заинтересовался. — Что ты ей пообещал, Джексон?

— Я просто сказал ей то, что она хотела услышать, чтобы снять трусики, — говорит Джексон скучающим голосом.

Я в ужасе смотрю на него, но его лицо пустое и бесстрастное. Я думаю, что это неправда, но, когда он забирает у Дина трость, я чувствую, как слёзы начинают катиться по моим щекам. Я до сих пор помню, как он сказал, что со мной тебе не о чем беспокоиться. Мне не нравится причинять боль девушкам, меня это не заводит. Но вот и он, идёт ко мне с тростью.

Из всего, что произошло до сих пор, это ранит сильнее всего. Я чувствую себя преданной, опустошённой, как будто что-то раскалывается у меня в груди. Всё, о чем я могу думать, это о том, что мы делали с Джексоном на том утёсе после, о том, как сильно мне это понравилось, как я открылась ему и позволила ему делать всё это со мной и с ним, потому что я верила ему. Я верила, что он заботился обо мне, совсем немного. Я верила, что он не хотел причинять мне боль.

Это потому, что он опозорился. Потому что он выкрикнул имя той девушки, когда кончил. У Кейда, есть что-то такое, что заставило его сделать это, но, когда Джексон подходит и встаёт позади меня, я понимаю, что, вероятно, принимаю желаемое за действительное.

Он сказал тебе не полагаться на него. Не доверять ему. Вот почему.

— Повернись, Афина. — Голос Джексона ровный и бесстрастный. — И считай удары. Вслух.

Я с трудом сглатываю, готовясь к первому удару. Я не хочу плакать и пытаюсь сдержать слёзы, не желая, чтобы он видел, как мне больно от этого. Но когда первый удар тростью попадает мне по заднице, я ничего не могу с собой поделать.

— Ой! — Кричу я.

— Ещё три, только не по твоей заднице. Афина, тебе лучше держать рот на замке, кроме как считать, — предупреждает Кейд. — Тебе не понравится, куда всё это зайдёт. Начни сначала, Джексон, раз уж она не послушалась.

Я сильно прикусываю губу, когда раздаётся следующий удар.

— Один! — Я вскрикиваю, хватаясь за стол. Это так больно. Я думала, Джексон будет снисходителен ко мне, моей последней надеждой на то, что именно он это сделал, было то, что, возможно, он попросил избавить меня от взбучки, которую задали бы мне другие парни. Но, очевидно, это не так.

Во всяком случае, его удары становятся всё сильнее по мере того, как я продолжаю считать.

— Два! Три! Четыре! — К пяти я уже открыто плачу, моя задница горит. И всё же, когда трость ударяет снова и снова, очерчивая узор на моей заднице, а Джексон чередует удары, опускаясь на разные щёки, а затем на их основание, я чувствую и кое-что ещё.

Между ног нарастает жар и влажность. Я с ужасом осознаю, что становлюсь мокрой, и выкрикиваю «двенадцать». К пятнадцати, то есть к середине, я чувствую, как моё возбуждение прирастает к бёдрам, мои складочки пропитываются им, когда Джексон опускает трость снова и снова.

К двадцати мой клитор начинает пульсировать, и я чувствую, как мои бёдра слегка прижимаются к столу, когда моё тело начинает искать разрядки, а спина выгибается. Моя киска ноет, и я сдерживаю стон, когда Джексон наносит двадцать третий удар.

— Черт возьми, она что, только что застонала? — Спрашивает Дин, и я крепко зажмуриваюсь, чувствуя, как моё лицо вспыхивает от смущения.

— Я думаю, что да, — говорит Кейд. — Джексон, наша маленькая шлюшка мокрая?

Удары приостанавливаются на благословенный миг, а затем я чувствую, как пальцы Джексона прижимаются к моей киске, скользя по моим складочкам, когда кончики его пальцев касаются моего клитора на одну волнующую секунду, что на этот раз заставляет меня застонать по-настоящему, мои ноги раздвигаются без моего ведома.

— Черт возьми, она правда мокрая, — говорит Джексон хриплым от явного вожделения голосом. — Думаю, ей это нравится.

На долю секунды я чувствую, как его пальцы проникают в меня, и невольно выгибаюсь назад, желая, чтобы их было ещё больше внутри меня. Я чувствую, как моя киска сжимается вокруг его пальцев, извиваясь под его рукой, и Джексон дважды вводит их в меня, прежде чем высвободить.

— Ещё семь, — говорит Джексон. — Постарайся не кончить, пока я буду тебя шлёпать, шлюха.

Что, черт возьми, со мной не так? От того, что Джексон называет меня шлюхой, мне хочется плакать, и в то же время моё тело реагирует новым приливом возбуждения, стекающим по моим бёдрам, когда он снова бьёт меня тростью.

— Двадцать четыре, — стону я, и к двадцати шести я чувствую, что, если бы у меня была хоть малейшая стимуляция, я бы действительно кончила.

— Двадцать шесть. О боже, Джексон, пожалуйста, — стону я. Моя задница болит, она как в огне, и я не чувствую, что смогу выдержать ещё один удар, но в то же время я возбуждена как никогда в жизни. Моя киска жаждет, чтобы её наполнили, и я почти уверена, что, если бы Джексон попытался трахнуть меня прямо сейчас, я бы позволила ему. Насчёт двух других я не уверена, я всё ещё ненавижу их, но мой разум находится в состоянии войны с моим телом, борясь между моим сопротивлением желанию чего-либо из этого и тем фактом, что у меня, очевидно, есть излом, о котором я раньше не подозревала.

— Ещё четыре. Джексон, дай ей последние четыре по заднице.

Честно говоря, я не знаю, как я это выношу. У меня такое чувство, будто в мозгу произошло короткое замыкание, я разрываюсь между мучительной болью и горячим наслаждением, охватывающим моё тело. Я чувствую, что буквально балансирую на грани оргазма, моя киска сочится от возбуждения, моя задница выгибается при каждом толчке, когда я вскрикиваю, мой голос превращается в рыдающий стон, когда я шепчу:

— Двадцать семь, двадцать восемь...

Последние два слова даются мне с трудом, и я слышу, как Джексон тяжело дышит у меня за спиной. Когда я издаю стон «тридцать», он замолкает, а затем голосом, полным такого вожделения, что это вызывает во мне ещё одну вспышку желания, резко говорит мне: