Разрешаю себе Любить (СИ) - Адам Карина

— А вы с Колей когда-нибудь ссорились так, что думали: всё?

Лера кивнула.

— Один раз. Я не выдержала давления родителей. Кричала, что устала, что не хочу быть «против всех». Он молча слушал. А потом просто ушёл. Не хлопнул дверью. Не сказал ни слова. Я ревела полдня. А вечером он пришёл. С пачкой пельменей и аптечкой. Сказал, что раз уж у нас нет денег на психолога, будем лечиться друг другом.

Мы обе засмеялись.

Внезапно Лера замерла, её взгляд стал пристальным, сосредоточенным. Она смотрела куда-то мне за спину.

— Лер, что такое? — спросила я, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

— Там… Соня, — медленно произнесла она, всё ещё не отводя взгляда.

Сердце сжалось. Я не была готова к её появлению. Не здесь. Не сейчас.

— С кем? — переспросила я, с надеждой и страхом одновременно. — Только не Сеня… пожалуйста, не Сеня…

— Это не он, — быстро ответила Лера. — Но там что-то странное. Они явно ссорятся. Похоже на… разборку.

Я обернулась. За одним из столиков в дальнем углу сидела Соня. Вся красная, нервная, будто сдерживала крик. Напротив парень. Мне он показался незнакомым. Он был на голову выше, в чёрной футболке, и жестикулировал резко, с каким-то отчаянием.

Мы с Лерой на секунду замерли. Словно стали случайными свидетелями чего-то, чего не должны были видеть.

Соня вскочила, её стул со скрипом отъехал назад. И прежде чем выбежать из кафе, она резко бросила:

— Я не хочу с тобой разговаривать! Оставь меня в покое!

И уже на выходе раздался его голос. Громкий, надтреснутый:

— Я знаю, что это мой ребёнок!

В кафе повисла гробовая тишина. Несколько человек обернулись. Кто-то поднял брови, кто-то чашку, словно ничего не услышал. Но для нас с Лерой время будто замерло.

— Ты это слышала?.. — прошептала она.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Мы переглянулись, и в этих взглядах было всё: шок, сомнение, и главное вопрос.

А если… если всё это время Сеня не был отцом? Если всё, что мучило нас, было построено на лжи?

Лера первой взяла себя в руки.

— Пойдём отсюда. Мы не обязаны в это влезать.

Но я не двигалась. Я смотрела в ту сторону, где только что исчезла Соня. И не могла не думать: если это правда почему она молчала? Зачем позволила Сене взять на себя такую ответственность?

Да. Если Сеня не отец Сониного ребёнка это меняло все.

Это переворачивало мою боль, мои сомнения, бессонные ночи и мамины тревожные слова. Все те мысли, что я проглатывала, будто горькие таблетки, о «двух семьях», о вечно разрывающемся мужчине, о вечном «ты подожди, мне к ней надо» всё это рассыпалось, как карточный домик, построенный на чужом вранье.

Я смотрела в окно, за которым скрылась Соня, и внутри меня росло нечто новое. Это не была злоба. Это было… разочарование, да. Обида без сомнения. Но больше всего вопрос. Почему? Почему она не сказала? Почему позволила всем поверить в то, чего, возможно, не было?

Я достала телефон. Руки дрожали, как будто только сейчас осознала весь масштаб возможной правды.

«Сеня, нам нужно поговорить. Сегодня. Лично.»

Я не хотела устраивать сцен. Не хотела выяснять отношения в кафе или на улице. Но я хотела знать все. Без прикрас. Без пауз. Без «потом».

— Он ответил? — спросила Лера, когда я положила телефон на стол.

— Пока нет.

Она взяла меня за руку. Не как подруга. Как сестра.

— Как бы всё ни сложилось, — тихо сказала она, — ты всё равно справишься. Но теперь ты должна узнать правду. Целиком. Потому что иначе всё, что вы строите, будет держаться на песке.

Я кивнула. Потому что теперь я знала: один разговор способен изменить не только вечер. Он может изменить жизнь.

40. Арсений

Промотавшись весь день с отцом, я и не заметил, как разрядился телефон. Последнее сообщение было от Сони. Короткое, почти будничное, но с оттенком ожидания: «Не забудь витамины, которые врач прописал»

Я тяжело вздохнул, устало потирая переносицу. В голове стучала не только усталость, но и глухое чувство вины.

— Виталий, притормози у ближайшей аптеки, — попросил я водителя, стягивая с шеи тугой галстук, который с каждым часом всё больше напоминал удавку.

Отец оторвался от деловых бумаг, окинул меня внимательным взглядом:

— Сын, всё в порядке? Плохо себя чувствуешь?

— Нет. Просто… Соня ждёт витамины. Я должен заехать.

Он кивнул, ничего не сказал. Мы оба знали, что за этой фразой скрывалось гораздо больше.

Когда я вышел из машины, вечерний воздух обволок меня прохладой, будто возвращая к реальности. Город стонал вдалеке гудками, шумом шин, голосами на улицах. А я стоял, будто в центре вихря, где всё слишком громко и слишком тихо одновременно.

Я поднял глаза, через дорогу мягко мигало неоновое табло аптеки. Сделав глубокий вдох, я перешёл улицу и постарался не думать, что скажет Соня, если узнает, что я снова задержался. Хотя… теперь граница между «по делу» и «по любви» размыта до неузнаваемости.

В этот момент в голове, как вспышка, мелькнуло имя: Сеня. Чёрт. Я даже не написал ей. Не позвонил. Не объяснил.

Я остановился у двери аптеки, машинально вытащил телефон. Пустой экран. Ни одного процента связи между мной и той, кого я всё ещё считал своим теплом, своим «домом».

Сеня, наверняка, ждёт. Или уже перестала. Может, смотрит в окно, ища среди уличных теней мой силуэт. А если увидит отца одного разве не поймёт?

Я сжал кулаки.

Сеня жила этажом ниже, практически за стенкой. Она была моим солнцем в пасмурные дни, голосом в утренней тишине, рукой, касающейся спины, когда я засыпал на кухонном стуле.

А Соня… Соня носила под сердцем мою кровь. И в её взгляде столько тишины и надежды, что, порой, мне было страшно её разочаровать.

Я оказался в сердце урагана, который сам же и вызвал. Каждое моё решение, как шаг по льду весной.

— Возьмите, пожалуйста, вот эти, — обратился я к фармацевтке, показав ей фото рецепта. — Лучше сразу на месяц.

Она молча кивнула. Я расплатился, забрал пакет и вышел в ночь.Отец ждал меня у машины. Его лицо было спокойным, но взгляд внимательным.

— Всё-таки не передумал? Подвезти могу.

Я качнул головой.

— Нет. Я лучше сам.

Он опустил стекло, прежде чем уехать:

— Ты всё правильно делаешь, сын. Я горжусь тобой.

Машина плавно тронулась с места и растворилась в городском потоке, оставив меня одного под светом фонаря.Когда я подошёл к подъезду старой пятиэтажки, тень пьяного голоса разорвала вечернюю тишину:

— О, мажорчик! Какими судьбами? А я думал, ты свалил в закат после того, как ребёнка нам тут оставил!

На ступенях, шатаясь, стоял Ваня — отчим Сони. Его глаза были мутны от спиртного, а в голосе звучала боль, обёрнутая в злость.

Я остановился, сжав пакет с витаминами так сильно, что пальцы побелели.

— Не сейчас, Ваня, — тихо сказал я. Не для него. Для себя. Чтобы не сорваться. Чтобы не дать воле той вине, что с каждым днём расползалась внутри меня, как трещина по стеклу.

— Не сейчас⁈ — заревел он. — А когда? Когда моя жена рыдает на кухне, а твоя Соня говорит, что «всё под контролем»? Под контролем⁈ У неё ребёнок от тебя, а ты, голубчик, по квартирам скачешь!

В этот момент из подъезда выбежала женщина. Худая, уставшая. В её лице было столько злости, сколько копится только от бесконечной усталости. Мать Сони.

— Ваня, стой! — крикнула она, догоняя его. — Соня не со зла. У неё гормоны, она не спит по ночам, она…

— Пока твоя дочь-стерва в доме, я туда не вернусь! — бросил он, даже не оборачиваясь, и пошёл, пошатываясь, прочь.

Женщина замерла на ступеньках. Несколько секунд она просто стояла, уставившись ему вслед. А потом медленно повернулась ко мне. В её взгляде было всё обида, усталость, боль, разочарование.

— Ребёнка моей дочери сделать ума хватило, — проговорила она, и её голос звенел, будто хрусталь на грани раскола. — А вот создать им нормальные условия для жизни нет. Забирай её. Я больше не собираюсь это всё разгребать. У меня своих проблем выше крыши. Понял?