Развод. Искусство слать всех на... (СИ) - Шевцова Каролина

- Да не надо, малыш, я и сам обо всем позаботился.

Оля недоверчиво морщит носик. Любуюсь ее отражением, пока та не замечает и не начинает смущаться от моего внимания. Глупая. Не понимает, что я глаз не могу отвести от собственной жены. Сейчас, без макияжа, без всех этих кремов и масок, без тонны штукатурки, она такая хорошенькая. Просто кукла!

Чтобы любимая не замерзла и не ходила в тонких ботинках по скользкому льду, я паркуюсь прямо возле нашего подъезда. Оля осторожно будит Маркуса, но не успевает взять его на руки.

- Тебе нельзя тяжелое, - привычно бурчит моя мама, перехватив сына, пока тот не начал плакать.

- Ну, мам, - канючит Оля в ответ.

И я вижу, как от этого «ну мам» краснеют мамкины щеки. Она хоть и делала вид, что ее это не волнует, на самом деле очень расстраивалась, что не вышло построить отношения с невесткой.

А получается, девчонки просто не знали, против кого им вместе дружить. Вот, выбрали, на мою голову и теперь дружат против меня.

«Суп с рыбой? Оля ж рыбу не ест! И куриный тоже сварил? Что-то он жидковат, а беременным хорошо питаться нужно. Это лилии? Знаешь, что они провоцируют аллергию! И клубника! Боже, ну какая клубника в ноябре! А постельное ты чем стирал? Ага, ну кинь ссылку на кондиционер, тоже хочу, чтоб дома так пахло».

Довольный тем, что маме хоть что-то понравилось, машу рукой и обещаю лично купить и доставить ей все кондиционеры мира! Мамка у меня мировая женщина, но перфекционист и зануда, своими нотациями даже святого доведет. А Ольке хоть бы хны, улыбается, глядя на то, как мы тихо переругиваемся и выглядит при этом очень счастливой.

Наконец, закончив со всем, я спускаюсь, чтобы отвезти мать обратно домой. Оля запретила ей вызывать такси. Я уже говорил, что отношения этих двоих не только очень мило, но еще и немного страшно?

Садимся, на этот раз мама занимает боковое сидение рядом со мной. Рассказывает о делах фирмы, о том, как ловко придумала использовать свободное помещение, об уволившихся сотрудниках, тех, от которых я лично не знал, как избавиться, без последствий для фирмы, а они возьми и сами ушли. Не пережили и недели с моей строгой мамой. Под конец, когда дело доходит до недоимки в счетах, ее голос напрягается.

- В общем, давай еще три дня и обратно на работу. Без тебя трудно, - подводит итог мама.

- Да я и раньше планировал выйти. Завтра к нам как раз придет няня, не хочу оставлять Олю наедине с Маркусом, все-таки забота о ребенке это очень не просто, а сейчас Ольчику нужно думать о себе и малыше. - Перевожу быстрый взгляд с дороги на мамино лицо, - А сегодня думаю к отцу заехать. Проведать, как он.

Ни единый мускул не выдает мамино волнение. Всегда завидовал ее выдержке.

- Проверишь, а то вдруг я заперла твоего папу в мрачном подвале с крысами? – Грустно шутит она.

- Зачем ты так. Просто навещу, посмотрю как он. Это ведь не возбраняется. – И уже в сторону, чтобы случайно, даже взглядом не выдать своего волнения: - Ты с ним никогда не помиришься?

- А надо, - напряженно цедит мама. Этот учительский, отчужденный тон я узнаю из тысячи. Так мама всегда говорила с теми, кто ее очень, очень разочаровал.

- Не знаю. Я же живой человек и могу грустить. Я рос в хорошей семье, а теперь эта семья рушится прямо у меня на глазах, и мне важно убедиться, что с этим точно ничего нельзя сделать. – Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, стараюсь пошутить, но выходит глупо. – Не хочу, чтобы меня потом называли «дитя развода».

- Тебе почти тридцать, дитя! – Мама выдыхает всей грудью, отчего воздух со свистом прокатывает изо рта.

Все-таки двух «очень» недостаточно. Я ее очень-очень-очень разочаровал.

- Да хоть сто тридцать! Развод родителей это всегда сложно, сколько бы лет ни было детям. Значит, не простишь его?

Мама странно на меня смотрит:

- А давай представим, что после рождения второго ребенка, выяснится, что все это время Оля тебя обманывала, и отец малыша вовсе не ты, а другой мужчина.

- Мам, ну не сравнивай. И потом, отец эту Эмму не любит.

- Так и Оля не любит. У них и было всего один раз, и врать она тебе не хотела, и вообще ее подставили. И даже причины, по которым она тебе изменила, тоже найдутся. И общество, общество будет поддерживать ее, а не тебя! И я тоже на твою сторону не встану. Скажу, что поделаешь, уже ж случилось, надо прощать. И только ты будешь знать, что этому «случилось» предшествовало долгое, изматывающее вранье от самого близкого тебе человека. Так что, сынок, простишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пока она говорит, у меня в жилах кровь стынет, а кишки крутит так, что ей-Богу, вот-вот в туалет побегу. Голос у матери такой серьезный, а взгляд пустой, что я, как под гипнозом, представляю все, что она говорит. И охреневаю не только от самой картинки, но и того, что в принципе задал свой вопрос.

- Не продолжай, - встряхиваю головой, словно пытаюсь стереть из памяти показанное только что кино. Оля и какой-то левый мужик. – Я все понял, мам. Метафоры всегда были твоей сильной стороной.

Мама снова вздыхает:

- Ну что за балда! Это не метафора, а банальное сравнение, я же тебя учила.

Смеюсь. И правда учила. Этому и еще многому другому. Я бы даже сказал – всему другому. Как держать ложку, как шнуровать ботинки, как определять время по часам и стороны света по кольцам на пне. Как дружить, как поступать не правильно, зато по совести, как не плакать, когда Алиска Синицына не согласилась танцевать со мной медляк. Я охрипну перечисляя список и при этом не дойду даже до половины. Все, что умеет современный человек, он умеет благодаря маме. Но почему то, даже понимая это, я тянусь к отцу. Переживаю, хочу убедиться, что с ним все в порядке!

- Имеешь полное на то право, - будто читает мои мысли ма. – Езжай, только, пожалуйста, избавь меня от деталей вашего разговора, хорошо?

Дальше мы едем молча, а я думаю о том, что даже трех «очень» будет мало. Все-таки я ее очень-очень-очень-очень-очень разочаровал.

Выходя из машины, мама ведет себя как обычно, прощается, смотрит весело и даже с любовью, снова оговаривает со мной рабочие вопросы, а я киваю и молчу. Чувствую себя при этом таким мудаком.

Но все равно поворачиваю на объездное, чтобы, минуя пробки, выехать из города и попасть в тот «санаторий» где «отдыхает» мой отец. И хоть я абсолютно уверен в маме и ее решении, фантазия все равно рисует мрачные стены, выбитые фонари и пациентов в смирительных рубашках.

Уже на подъезде к комплексу, понимаю, насколько глупы мои страхи.

Здесь роскошно. Буквально ожившая картинка из какого-нибудь буклета европейского курорта. Огромное здание в духе классицизма, с колоннами и лестницей, ведущей на веранду, лес, сад и фонтан на тихой безлюдной дорожке. А рядом с фонтаном на деревянной скамье сидит отец. В качественном шерстяном пальто, в лакированных ботинках, с улыбкой на румяном, отдохнувшем лице. В руках он держит книгу, кажется, томик Пушкина и вид при этом имеет самый благостный. До того приторный, что меня даже затошнило.

Я предупреждал о своем приезде заранее, получил пропуск на авто, даже заполнил какую-то анкету и все для получасового свидания с отцом. Вчера мне на почту пришло письмо с правилами посещения клиники. Правила оказались простыми и очевидными. Например, не обсуждать проблемы из реальной жизни, чтобы они не вогнали в стресс тех пациентов, которые только-только стабилизировали свое состояние. Это оказалось легко, хотя бы потому, что папа меня ни о чем не спрашивал.

- Тебе бы тоже не мешало отдохнуть здесь, - сразу начал он. – Смотри, как я похудел! Выспался, оздоровился, а какой тут тренажерный зал! У меня даже бицепсы на пару сантиметров подросли.

Он горделиво выпячивает руку. Через пальто мне в жизни не разглядеть его мышц, да я и не пытаюсь. Вместо этого смотрю на здание клиники у отца за спиной. Оно… охренеть какое! Невольно сравниваю его с больницей, где провел вместе с Олей последнюю неделю. Или квартирой, где жила мама, пока папа отмечал начало новой беззаботной жизни, пока рушилась жизнь старая. Разница между условиями, в которых жил он и мы впечатляет, отчего на душе начинают скрести кошки.