Тонкая ручка скользнула в мою ладонь и обхватила меня изо всех своих детских сил.
- Видимо, Тамара хочет остаться. Это справедливо, раз уж мы будем говорить о ней.
- Ваше право, - натянуто улыбнулась учительница. – Понимаете, это не первое мое классное руководство и я очень чутко вижу любые перемены, как в атмосфере класса, так и отдельно в каждом ее ученики.
- Это очень нужный навык, - без тени иронии кивнула я. Возможно, зря я гоню на тетку, нормальная она. Заботится о детях, переживает. Позвонила мне, в конце концов. Если бы она еще и имя свое назвала, цены бы ей не было.
- Марина Алексеевна, со мной все хорошо, - пискнула дочь, а я чуть не подпрыгнула на месте. Ну конечно, Алексеевна! Ай да Томка, ай да умничка! Уверена, она это не просто сказала, а помогла маме не выглядеть такой дурой.
- Марина Алексеевна, я уверена, мы решим проблему дома, своими силами.
- С нашей девочкой происходит что-то не то, - грустно констатировала учительница, - последний месяц ее как подменили. Не улыбается, не играет на переменах, даже петь перестала.
Машинально я погладила пальцем Томину ладошку, та отозвалась такой же лаской в ответ. Присутствие дочери успокаивало, хорошо что она осталась здесь, со мной. Плохо, что ушла изначально. Ну, ничего, мы это исправим.
- Мы разберемся.
- Конечно… конечно… Но сначала нужно найти причины таких перемен. Может быть, Тарара влюбилась?
Вот уж вряд ли.
- Или стала жертвой насмешек одноклассников. Дети бывают очень злыми.
А бывают боевыми и в случае чего, лупят с вертушки обидчику прямо в жбан. Этому приему Тому Никитка научил. И моя девочка точно не станет мазать сопли по щекам, пока ее буллят одноклассники.
- Или входит в гормональную перестройку.
- И с этим тоже надо к психологу?
Марина Алексеевна осаживает меня строгим менторским взглядом поверх очков, отчего я тотчас замолкаю. Тома понимающе вздыхает, мол, лучше б ты мама и дальше кивала молча.
- Я не договорила. Возможно, девочка переживает сильнейший стресс. Развод родителей, - она сделала паузу, на которую не купилась ни я, ни Тома, - или болезнь кого-то из членов семьи? Может даже смерть?
Поняв, что Томкина классная от меня не отстанет, я просто ткнула в последнее, что осело в голове.
- Вы очень проницательны. У нас и правда болеет близкий член семьи.
- Господи, как жаль! – Алексеевна сложила ладони вместе и участливо спросила: - Надеюсь, это не Аркадий Давидович?
И я надеюсь. Но эта сволочь такая живучая, что его даже насморк не берет.
- Нет, что вы. Его отец. Любимый дедушка Тамарочки.
Дочка никак не отреагировала. Как будто я сейчас рассказывала о проблеме популяции коричневых муравьев, которая ей вообще не интересна. Я тоже не испытывала волнения по поводу собственной брехни. Вряд ли я смогу накликать на свекра беду, болезнь и тем более смерть. Были у меня подозрения, что мужики из рода Савранских ящеры и живут больше ста лет. Так что ничего этим толстокожим не будет.
Пока Марина Алексеевна ахала и причитала, я постаралась вежливо попрощаться и сбежать из школы с Томой подмышкой, но перед этим мне велели записать несколько номеров детских психологов. Ничего не имею против псхиологов. Если это не шарлатаны, конечно. Но как-то хотелось самой решать проблемы своей семьи, без участия третьих лиц, пускай даже школьной учительницы, которая как губка напитана благими намерениями и заботой. Пускай заботится о своих детях, ладно?
Мы очень вежливо попрощались. Договорились, что Тома пропустит еще неделю, за которую мы постараемся подлатать ее расшатанные нервы и еще раз пройти сложные уравнения, с которыми у дочери проблемы. Расходились на самой чудесной ноте и в целом, впечатление от этого общения было положительным, если бы не звонок Савранского через пятнадцать минут после того как я села в машину.
- Что значит мой отец болеет?
- Марина Алексеевна ябеда корябида, вот что значит, - спокойно пропела я в трубку.
Тома, пристроившись на заднем сидении, положила под щеку ладонь и заснула, так что я старалась говорить тихо.
- Настя, ты ради своих каких-то целей распускаешь слухи о болезни моего папы?
- Ты прав. Мелковато плаваю. Надо было рассказать о том, что болеешь ты. И я бы даже не соврала, прикинь? На голову правда, но ведь болеешь!
- Зачем вообще этот цирк? – В голосе бывшего слышалась нечеловеческая усталость. Вот только жалко мне его не было.
- А зачем ты привез Тому в школу? В пижаме? Господи, ты даже шмотки и резиновые тапки из рюкзака не вытащил, а я еще думаю, почему она учебники в руках несет! А куда ей их положить, если ранец битком!
- Я просто не заезжал домой, - не хотя объяснил Кеша.
- И куда ж такая спешка, милый?
- На работу, милая. Кто-то же должен работать, пока ты развлекаешься?
- Я просто переняла эстафету от тебя. Сейчас наразвлекаюсь вдоволь, потом в солярий пойду, в барбершоп и грудь выбрею.
- У тебя нет волос на груди.
- А я сначала их наращу, а потом буду удалять. Долго и дорого, потому что платить за это буду из твоих честно заработанных, понял?
В динамике раздался знакомый до боли смех. Даже не видя мужа, можно было до мелочей предсказать, как он сейчас сидит, трет ладонью переносицу, улыбается, прокручивая между пальцев любимый Паркер. Все как всегда, но что-то поменялось. Не ситуация, мы с ним.
- Значит все это месть мне? Очень дешевый ход! – Голос Савранского так и сочился удовольствием от собственной догадки. Он явно наслаждался нашей обычной перепалкой.
На языке вертелось тысяча ответов, один острее другого, но я не хочу больше тратить свои силы на эти споры с бывшим мужем. Бывшим не на бумаге, пока только у меня в голове, но так даже лучше. Потому что можно развестись в суде, но так и продолжать накрывать стол на двоих и ждать, когда же он вернется. Кто из нас не знает таких историй?
- Кеша, я заеду к тебе домой и заберу Тамарины вещи. Она сказала, что у нее есть ключи.
- Я привезу вечером.
- А что так? Или дома у тебя Женечка? - Догадалась я. И картина, и без того некрасивая, стала вообще уродской. – Так вот почему ты дочку отфутболил. Она бы дома твоей махольде мешала? Все? Главная любовь твоей жизни наигралась в материнство и теперь хочет побыть одна?
И злорадно улыбнулась. Это Савранский еще не знает о моральных качествах своей избранницы. И ее взглядах на верность.
- Я не имею права перекладывать нашу с тобой ответственность на чужого человека.
- И давно Евгения стала нам чужой?
- Она всегда ею была.
- Как сладко поет этот еврейский соловей… - хохотнула я. – С чужими квартиры не снимают. И детей в дом к чужим не приводят.
- Ты сама меня выгнала из дома. А Тому я забрал, потому что это моя дочь, и я ее люблю.
- И из большой любви отвез грязную, неподготовленную девочку в школу. В больничной пижаме!
Савранский тяжело дышал в трубку. Если у тебя есть хоть капля совести, то нужно молча принимать заслуженное. Видимо, как раз капля у Савранского и осталась. Он сожрал все, что я ему навалила, не споря и не припираясь.
- Мудак ты Кеша, - устало бросила я. – Каждый раз, когда я думаю, что это уже дно, ты неизменно стучишься снизу.
И положила трубку. На хер. Всю их семейку на хер! Сейчас я должна сконцентрироваться на своем ребенке и помочь ему, а все остальное решу потом.
Когда мы подъехали к высотке, пришлось разбудить Тому. Девочка наотрез отказалась подниматься вместе со мной, обещала ждать в машине и если что, звонить мне на телефон. Я не стала силой тащить ее в квартиру, слишком уж затравленно на меня смотрела Тамара, слишком остро царапал меня ее напуганный взгляд.
- Ладно, крошка, я быстро.
Чмокнув девочку на прощание, я нырнула в по музейному красивый подъезд. Здесь было круто. До обидного празднично и богато, и все это чертовски обижало меня. Про такие дома Савранский говорил: живут буржуи». И незаметно для себя обуржуился сам.
