Яблочный пирог и любовь - Сахра Зейнеп

Джентльмен открыл дверь, остановился, провел пальцем воображаемую линию на пороге, скрестил руки на груди и, усмехаясь, продолжил наблюдать за мной, прислонившись к дверному косяку. Всем видом он говорил: «Я вышел из комнаты – я уважаю твое личное пространство».

В ответ я только закатила глаза. На большее у меня не было сил. И уже собиралась снова лечь, когда Эмир заговорил.

– Ты видела меня во сне? – спросил он, даже не пытаясь скрыть удовольствие в голосе.

Мои руки на мгновение замерли. Откуда он узнал? Я сглотнула, пожала плечами и скривила губы.

– Что за глупости! – Высокомерия в моем голосе хватило бы, чтобы обмануть даже себя саму.

Но он только еще шире усмехнулся:

– Ты дернулась и сказала «Эмир», Джульетта.

Я чувствовала, как краснею, пока его взгляд скользит по моему лицу; вместо ответа сердито сбросила одеяло и встала. Подтянула резинку пижамных штанов и направилась к двери.

Эмир дал мне свои пижамные штаны и футболку перед сном. Устроив меня в этой комнате, он сказал, что будет спать на диване внизу, потому что в его огромном доме больше не было комнат с кроватями. Когда я спросила почему, он без тени стыда ответил:

– Люди не стремятся остаться на ночь в доме без кроватей, а я не хочу, чтобы у меня кто-то ночевал.

Я подошла к двери и сердито уставилась на Эмира. Когда я взялась за ручку, чтобы захлопнуть дверь, ему было достаточно просто положить на нее свою сильную ладонь, чтобы остановить меня. Вместо того чтобы ввязываться в проигрышную схватку, я бесстрастно смотрела на него, ожидая, когда он уберет руку.

Но он только усмехнулся и приблизил лицо.

– Не нужно стыдиться этого, Джульетта, – прошептал он доверительно, будто делился секретом. – Я тоже не мог уснуть, зная, что ты спишь наверху. В итоге решил, что лучше прийти и смотреть на твое спящее лицо, чем лежать и думать о тебе.

Его слова смутили и разозлили меня одновременно. Я процедила сквозь зубы:

– Ты что, следил за мной всю ночь?

Эмиру все было как с гуся вода:

– Если учесть, что мы легли спать на рассвете, можно сказать, что я провел, наблюдая за тобой, все утро и полдня. И должен сказать, Джульетта, ты до сих пор спишь как маленькая девочка. Если бы я не накрывал тебя одеялом сто раз, ты бы уже простудилась.

Я открыла рот от удивления, затем с силой потянула дверь, но его рука все еще мешала.

– Уходи, Ханзаде! – сердито сказала я.

Его лицо было по-прежнему близко. Он прищурился и улыбнулся:

– Сначала признайся, что видела меня во сне.

Я сжала челюсти:

– Никогда!

– Это был настолько эротичный сон, что ты не можешь признаться? Или ты показывала мне представление в костюме Женщины-кошки?

Я не могла поверить его наглости: вчера ночью на фабрике я действительно сравнила нас с Бэтменом и Женщиной-кошкой, но… Я резко толкнула его в грудь:

– Любой сон с твоим участием может быть только кошмаром, Ханзаде!

И я с силой захлопнула дверь. Но он только громко рассмеялся. А когда раздражающий смех стих, крикнул из-за двери:

– Кстати, Джеймс Бонд, должно быть, уже проснулся. Вместо того чтобы мечтать обо мне, тебе стоит приготовить ему что-нибудь поесть, Женщина-кошка.

Ахмет! Ох… Я совсем забыла о нем из-за глупостей Эмира.

Под его удаляющийся смех я быстро сняла пижаму и надела вчерашнее платье. Перед сном я попыталась застирать пятна крови, но до конца они не сошли. Просто теперь это были скорее темно-коричневые разводы, чем красные.

Платье еще не полностью высохло, но все было лучше, чем расхаживать в пижаме Эмира на четыре размера больше нужного. Так что, собрав волосы в хвост, я поспешила на кухню.

Спустившись, я быстро прошла через гостиную, даже не взглянув на печально знаменитый диван. За несколько минут приготовила скромный, но сытный завтрак и выставила на большой поднос, который чуть не уронила, пока несла наверх.

Поднимаясь по последним ступенькам, я услышала голос Эмира из комнаты Ахмета. Недавно приобретенная дурная привычка вновь проснулась, и я инстинктивно остановилась у двери, чтобы послушать.

– Я твой должник.

Голос Ахмета звучал так, будто он взял у Эмира миллион долларов.

А Эмир, как всегда, говорил спокойно:

– Не переживай. Я просто вернул тебе свой долг. К тому же… Ты знаешь, почему я это сделал.

– Знаю… И если ты… если ты расстроишь ее, ты знаешь, что я сделаю с этой твоей самодовольной рожей!

Минуточку… О чем они говорят?

Эмир коротко рассмеялся, но голос Ахмета все еще звучал напряженно:

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что у тебя есть она.

– Я представляю… – перебил Эмир.

Я не понимала, о ком они говорят, но, когда Эмир заговорил снова, его голос звучал так же серьезно, как и у Ахмета:

– Она… она другая. Совсем другая. Такая правильная. Умна, как лиса, но чиста, как ребенок. Когда она рядом, всё, даже ошибки, кажется прекрасным. Она… как электричество. Ты понимаешь ее ценность, только когда она уходит. Если она рядом – все ярче, живее. Если ее нет… ты снова в темноте. Она…

Эмир смолк и, кажется, выдохнул:

– Ты сам знаешь, о чем я. – Он помолчал, затем продолжил более оживленно: – И в тот день, когда она будет моей, я вспомню твои слова, не волнуйся. Потому что я не хочу, чтобы эта моя прекрасная самодовольная рожа была разбита.

Я нахмурилась, пытаясь уяснить смысл сказанного, когда Ахмет спросил со спокойным любопытством:

– Так вы с ней не вместе?

С губ Эмира сорвался истерический смешок:

– Если бы вокруг не было тебя, этих чертовых писем и свистящих пуль, моя задача была бы проще. Кстати, о пулях… Тебе не нужно было заслонять меня от нее. Если бы ты не подставился сам, тот идиот промахнулся бы, ты же понимаешь?

Теперь челюсть у меня просто-таки отвисла от изумления. В голосе Ахмета прозвучал смех:

– Я знал, что он промахнется, но подумал, что ты захочешь прикрыть меня, поэтому сам сделал то же.

Нет, это было невозможно терпеть! С подносом в руках я ворвалась в комнату и, сдвинув брови, уставилась на их ухмыляющиеся физиономии:

– Вы что, специально бросались под пулю?

Оба просто смотрели на меня, не отвечая. Только сжали губы, словно находили эту ситуацию забавной и изо всех сил старались не рассмеяться.

Я резко поставила поднос на кровать, уперла руку в бок и выставила палец, как мать, которая отчитывает детей за то, что они играют в мяч в доме:

– Вы пытаетесь меня до смерти напугать? И еще смеетесь над этим, будто все это – какая-то книжка про героев?!

Они переглянулись и, не выдержав, громко расхохотались. Я закатила глаза и покачала головой. Не лучше малых детей, что один, что другой.

Наконец их смех стих (отчасти благодаря моему сердитому взгляду), и Эмир, довольно ухмыляясь, вышел из комнаты. Я подняла поднос и села рядом с Ахметом. И была слишком зла, чтобы испытывать волнение от того, что кормлю его.

То, что Ахмет и Эмир бросились под пулю, чтобы защитить друг друга, было так же абсурдно, как если бы Том и Джерри объединились ради общего дела. И меня злило то, что, как они сами сказали, этот дурацкий поступок был бессмысленным. Если бы они просто стояли на месте, вместо того чтобы геройствовать, возможно, никто бы не пострадал.

Я нахмурилась, намазывая варенье на хлеб, пока Ахмет с трудом жевал, стараясь не смеяться. Усталая, я положила нож на поднос и посмотрела на его все еще веселое лицо.

– Ты мог умереть… – сказала я безрадостно.

Его улыбка медленно исчезла. Он опустил голову:

– Мы пошли туда из-за меня. Если кого-то должны были подстрелить, то это должен был быть я.

Я собиралась сказать, что это чушь, но тут Ахмет резко поднял голову и посмотрел на меня строже, чем я ожидала:

– Если бы с ним что-то случилось, ты всю жизнь винила бы меня, Сахра.

Я тупо смотрела на него, не находя ответа. Потом опустила голову и покачала ею. Не хотелось думать о том, была ли в словах Ахмета правда. Подавая ему хлеб с вареньем, я повторила: