(не) Моя доярушка (СИ) - Боровик Анастасия

— Марко, а ты не хочешь банку оставить? — спрашивает меня моя пышечка, а я верчу головой. Нет уж, ты должна видеть, как я отношусь к твоим предметам, ценой своей жизни буду защищать.

— Ну ты чудик, — смеется моя бомбита, да так громко, что перекрывает музыку, а мое сердце стучит. Тут сзади подходит Игорек и бьет её по заднице.

— Хвать Машку за ляжку.

Я вижу, как Толик толкает его в плечо, а затем уходит. Игорек смотрит в недоумении, пытаясь понять, на кого наезжать. И я стою и понимаю, что залупились на него Серёжа с Толиком, а огребать буду я. Да я и не против. С чего это он мою доярушку трогает, и ляжка её тоже моя. Только с духом соберусь.

— А ты, кучерявый, что-то сказать хочешь? — находит на меня Игорек.

Он явно выше меня на целую голову. Но тут стоит девушка, которая мне очень нравится, и я либо герой, либо трус. Вспоминаю тхэквондо. До четвёртого класса я им занимался. Там были удары ногами вперёд, прыжки, шаги назад и в сторону. Сжимаю кулаки, вроде надо делать удар тыльной стороной, как же это называлось? Тын-чумок-чиги или пён-кучок-чиги. В общем, сейчас организую тычок в морду с ноги. Папа всегда говорил, что однажды в этой стране придётся драться, но я с ним спорил, говорил, что всегда можно договориться. Что ж, папа, сейчас договорюсь.

— Ты это, извинись перед девушкой, — говорю я и встаю перед Машей. Она пытается затащить меня назад, сил-то у пышечки много, едва держусь на ногах. Грубо смотрю на нее, цыкаю. Сейчас еще мужики подумают, что я за юбку прячусь. Видимо, смотрю очень злобно, потому что она подносит руки ко рту и начинает ахать. Я отдаю ей банку и разминаю плечи.

— Ты че не вдуплил, ну-ка давай извини скажи, быстро, — говорю я, вспоминая выражение Бориса, видимо, на их местном так они лучше понимают. Сейчас останусь без своих кудрей.

— Кучерявый, белены объелся! Попутал что ли? Да ты у меня сейчас сосать будешь, — заявляет Игорёк, а я вот никогда этого выражения не понимал. Все шутят, что вот вы, итальянцы, извращенцы, голубые, а тут мне официально предлагают непотребства всякие. Я с гордостью заявляю:

— Ну ты пидор, вообще-то я по девочкам, — и именно в этот момент вижу, как его кулак летит ко мне, успеваю только зажмуриться, но удара не происходит. Всё потому, что его перехватывает Борис. Вот славный парень, и на Машку видов не имеет, — крутится в голове. Начинается мордобой.

— ФИльо ди путАна! Figlio di putana! СтрОнцо! Stronzo! — кричу я, называя Игорька чудаком на букву "м" на итальянский манер, и налетаю на него сверху, чтобы помочь Борису. Мы с Игорьком летим на пол, и я машу кулаками, а мои кудри скачут, как пружинки. Получаю по лбу, в нос. Слышу завывания толпы. Кто-то кричит: «Наших бьют!», кто-то зовет меня: «Марко, остановись!», а кто-то кричит: «Бей фашиста-итальяшку!». И только моя пышечка громко причитает: «Что творится? Остановитесь! Ой, с дуба рухнули! Ядрён корень! Борис! Серёжа!»

Чувствую, как меня оттаскивают от Игорька, а я уже хотел начать вгрызаться в его тело, прямо почувствовал запах крови, и теперь меня не остановить. Вытираю губу и трогаю бровь, болит. Сережа меня разглядывает, усмехается и гладит по кудрям. Толик охает рядом, говорит, что я бешеная болонка. Борис вдалеке разбирается с Игорьком. Затем подходит ко мне. Встаю, и мне пожимают руку. Внутри такое тепло, будто бы я получил черный пояс по тхэквондо, и сам местный Жан-Клод Ван Дамм меня награждает. Я теперь тоже посвящен в свои, можем вместе с Сережей и Борей участок выбирать, дела мутить и искать, куда Игорька закопать.

– Молодец, Марио, не зассал, за Машку заступился, – говорит Борис и отходит, а ко мне моя пышечка идет. Вот он, момент истины, за это можно было и сто раз по морде получить, главное — в глаза смотрит, виновато.

— А где банка моя, то есть твоя? — спрашиваю я, а Машка показывает мне на Сережу, который бережно ее держит. Видимо, все уже поняли, что у меня к банке особое отношение. Вот глупцы, это у меня к Машке особое отношение.

Затем доярушка охает и начинает разглядывать мою бровь. Да так близко, что я чувствую ее дыхание. Все летит к чертям. Может, она даст мне из жалости? Я как никогда готов быть просто несчастным щеночком, только пусть дадут молочка. Тьфу ты, сиську в молоке. Меня начинает напрягать моя нездоровая фантазия облить ее молоком и вылизывать, кажется, я кривлюсь от своего извращения.

– Тебе больно, что ли? – спрашивает меня Машенька.

– Вот тут, — показываю я на голову, и она наклоняет меня к своей груди, и я чувствую ее. Моя голова лежит на этих прекрасным мягких сиськах, и мне ничего за это не прилетает. Пышечка продолжает разглаживать мою макушку, прижимаясь все ближе, я чувствую легкий аромат полевых цветов и молока. Сладкий запах молочного коржика. Я так близок к ней, чертовски находчивый парень, и, кажется, кончаю. Тело невольно дрожит в ее руках.

– Ты чего дергаешься?

– От бо-о-оли, — хриплю я, понимая, что пора валить. Потому что стыдно, когда видно. А у меня пока никому не видно.

Глава 5

Машенька

Ночь в деревне особенная. Я смотрю на небо, а там звёзды и огромная луна. Кажется, можно дотянуться рукой и коснуться её. Вокруг пахнет осевшей травой, полевыми цветами и ночной влагой, смешанной с пылью. Хотя я учусь в городе, жить бы хотела в деревне — здесь всё по-настоящему и сердцу мило. Мы с новыми знакомыми идём по песчаной дорожке, весело болтаем. Толик всё время отбивается от комаров, ругается. Странно, но кусают только его.

— Ну что за твари! Почему только на меня нападают? — злится парень и снова прихлопывает комара, оставляя кровавый след.

— Сладкую кровь они любят, — смеюсь я.

— Мария, ты намекаешь, что я вкусный пирожок?

Парень растягивает губы в широкой улыбке и закатывает глаза. Да уж, алкоголь не делает людей лучше, но Толик хотя бы не становится агрессивным. В отличие от соседа моего деда Митяя. Он мужик спокойный, никогда не скажет лишнего слова, только смотрит своими хитрыми глазами, всё про всех знает. В такие моменты он похож на маньяка-тихушника. Но как только наступает второе августа, все прячутся. Потому что Митяй служил в ВДВ, а фонтанов в нашей деревне нет. Он выходит на дорогу в тельняшке, с рюкзаком и кирпичом. Встаёт на общую лавку и начинает кричать:

— Кто тут смелый, сюда ходите! В ВДВ нет больных и раненых — есть живые и мёртвые. Ну-ка, волки позорные, сейчас проверим вас!

Деда моего часто зовёт, но он у меня танкист и говорит, что его задача — прятаться в танке. Поэтому и сидит дома, да из окошка поглядывает. Вообще никто не выходит в этот день, знают, что Митяй сразу кирпич кинет в голову, вот и шугаются его. А он тогда видит, что никого нет, кирпич на землю бросит, да за рюкзак держится и продолжает:

«Люблю поход!» — сказал комбат,

Захлопнув дверь машины,

«Е...ал я в рот!» — сказал солдат,

Одев РД на спину.

И орёт так громко, голос-то поставленный. Раньше бабка его когда была, он ей еще добавлял:

Перед прыжком хочу тебя обнять

И твои губы целовать,

Но нету рядом сладких губ,

Лишь за спиною парашют.

И Митяй прыгал с лавки на кирпич. Пока ему везло, получал только вывихи и ссадины. Потом год молчал. Может, стыдился или набирался сил. Точно не знаю.

— Комары, говорят, реагируют на дыхание, — задумчиво произносит Алина, прижимаясь к Марко.

— Так что, мне теперь вообще не дышать? — смеется Толик, пытаясь задержать дыхание и надувая щеки. Он хватается за горло и делает вид, что задыхается. Все вокруг смеются, а Белла толкает его в плечо.

— Нельзя дышать часто, а не вообще, — обиженно поправляет Алина, придвигаясь к Марко. В какой-то момент она буквально наваливается на него. Итальяшка идет молча, но, когда я встречаюсь с его взглядом, он отводит глаза. Выглядит грустненьким таким, и мне хочется его пожалеть. Он ещё так бережно прижимает банку стеклянную, будто она его верный друг. Сдалась она ему? Может, подарить?