Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ) - Бауэр Алика

В этот самый момент я с болезненной остротой осознаю, как моя промокшая от дождя блузка холодно и неприятно облепила тело, обнажая каждый изгиб. Ловлю его взгляд, чуть скользнувший вниз, что задержался там на секунду дольше, чем того требовали приличия.

Сквозь тонкую, молочную ткань откровенно просвечивает белое кружево лифа. Но сейчас я не чувствую ни капли соблазна или сексуальности. В этих стенах, под его оценивающим взглядом, я ощущаю себя промокшей, жалкой бродяжкой.

Капли с промокших насквозь волос падают на дорогой паркет, оставляя мокрый след.

Мне плевать, как я выгляжу. Пусть с темных прядей стекает вода, пусть тушь от дождя легкой дымкой легла под глазами.

Я не собираюсь ему нравиться. Все давно кончено.

Именно это я твержу себе, как мантру, чувствуя, как холодная капля со лба катится по виску к уголку губ. На автомате провожу по ним кончиком языка.

Его взгляд, тяжелый и пристальный, падает на мои губы. Воздух между нами завибрировал, звуча низким, тревожным гулом.

Не смотри так… Прошу, не смотри на меня так снова.

— Мы… договорились? — выдыхаю, желая лишь одного - вырваться из этого дома, стереть его образ и образ всей его семьи из памяти.

Макаров медленно, будто нехотя, отводит взгляд и переводит его на экран ноутбука. И только в этот миг я могу снова нормально вдохнуть. Воздух приятно обжигает легкие.

— Прежде чем пустить кого бы то ни было в свой дом, мои люди наводят справки об этом человеке, — мужской голос звучит монотонно, без единой эмоции. Но от этих слов у меня внутри все сжимается в тугой, болезненный комок.

Он поворачивает ноутбук. На экране была фотография. Знакомая до боли, до спазмов в горле. До таких воспоминаний, от которых хочется кричать в подушку. Сердце проваливается куда-то в бездну, а потом с силой ударяет о ребра.

— Это фото нашли на вашей старой, заброшенной странице в одной из соцсетей, — поясняет он, отвечая на мой немой вопрос. — На нем я, — делает театральную паузу, вгоняя меня еще глубже в ступор, — и вы. Двенадцать лет назад. И самое интересное, что я совершенно не помню, при каких обстоятельствах было сделано это фото.

Меня начинает трясти изнутри, будто в лихорадке. Я судорожно сжимаю губы в тонкую линию, отказываясь хоть как-то это комментировать.

— Что вы хотите от меня услышать? — бросаю с вызовом, хотя внутри все кричит от страха.

— Так уж вышло, что из-за травмы в двадцать лет я не помню целых полгода своей жизни, — он откидывается в кресле, изучая меня, как интересную головоломку.

— А я тут при чем? — голос дрожит. Очень невовремя.

Макаров поднимается. Медленно, словно хищник, уверенный в своей добыче. Обходит стол, и его фигура, высокая и доминирующая, приближается ко мне. Каждый его шаг для меня словно маленькая смерть.

— Судя по дате на этой фотографии, вы, Валерия, при чем как раз самым непосредственным образом.

Инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Я рванула к двери. Кончики пальцев едва успевают ухватиться за холодную латунную ручку. Но вдруг его руки с силой разворачивают и толкают меня к стене.

Он нависает надомной. Близко. Слишком близко. Его тело почти не касается меня, но я чувствую исходящий от него жар.

Дышать стало нечем. Я не хочу дышать этим воздухом, пропитанным дорогим парфюмом этого мужчины.

— Вы, видимо, не знаете, с кем связались, — шепчет он томно, и от этого низкого бархатного тембра у меня подкашиваются ноги. Он поднимает руку и упирается ладонью в стену, касаясь моей промокшей блузки. На его кисть начинают скатываться капельки воды с моих волос. — Я всегда добиваюсь того, чего хочу.

В одном Макаров точно не прав.

Я совершенно точно знаю, кто он. Чего нельзя было сказать о нем в обратную сторону.

Но видя его уверенность, кажется, этот мужчина собирается это исправить.

Макаров отшатнулся так резко, будто между нами лопается невидимая струна, натянутая до предела. Воздух, еще секунду назад густой и тягучий, снова становится просто воздухом.

Он разворачивается и большими, уверенными шагами направился к своему столу. Тянется к верхнему ящику и достает оттуда белый плотный конверт.

— Это ваша оплата за вчерашнее занятие, Валерия, — его голос вновь обретает стальные ноты деловитости. — Думаю, вы найдете там сумму, которая… убедит вас продолжить занятия с моим сыном. Если вы откажитесь, то не вы, не ваша подруга ближайшие полгода не смогут найти место работы. В приличных заведениях точно.

В его словах нет просьбы. Приказ и запугивание.

Как же это характерно для его семейки…

Деньги снова стали тем рычагом, с помощью которого они решают свои дела.

Только почему в этом опять замешана я?

— Зачем вам это? — вырывается из меня сдавленным, растерянным шепотом. — Почему я?

Макаров медленно поднимает на меня взгляд. И в его темных, непроницаемых глазах я вижу не просто любопытство, а холодную, хищную целеустремленность.

— Я хочу узнать, что произошло в те полгода.

Сердце падает и замирает где-то в районе пяток.

Я больше не попытаюсь отпираться. Смысл? Он видит меня насквозь. Он знает, что я знаю.

Эта игра в незнакомцев была окончена.

— Даже если то, что вы узнаете… вам не понравится? — спрашиваю тихо, и мой голос звучит хрипло от нахлынувшей смеси страха и странного, щемящего предвкушения.

Уголок его рта приподнимается в подобии улыбки.

— Это уже мне решать.

Глава 7

«— Я надеялась тебя здесь увидеть, — голос Екатерины Владимировны звучит прямо у меня за спиной.

Мама Артема в своем безупречном пальто цвета беж, словно сошедшая с обложки последнего глянцевого журнала, явно не вписывалась в атмосферу боксерского клуба. Она морщит нос от резких запахов, но как раз в тот момент, когда я пытаюсь сделать шаг навстречу к ней.

— Меня? Я думала, мы пришли посмотреть на тренировку сына.

— Отстань от Артема.

В ушах зазвенело.

— В каком смысле? — чувствую, как подкашиваются ноги. — У нас все серьезно...

Екатерина Владимировна громко рассмеялась. Коротко, сухо, без тени веселья.

— Девочка, — тянет, медленно приближаясь ко мне, — таких как ты, милых, простеньких и восторженных, у моего сына было, есть и еще будет целое созвездие. Честно говоря, совсем не понимаю, что он в тебе нашел.

Меня словно грязью обливают, но сжав ладони в кулаки, продолжаю смотреть прямо в глаза этой женщине.

— Чем вам так не угодны наши отношения?

— Валерия, вы из разных миров. Разных социальных слоев. Разного круга. Ты даже представить себе не можешь, что значит быть рядом с таким человеком, как он. И главное … ты его тормозишь.

Она делает паузу, давая словам впитаться, как яду.

— Артем должен был уехать на учебу в Москву еще месяц назад. Перспективнейшая программа. А он наотрез отказался. И знаешь, что было единственной причиной? — Екатерина Владимировна смотрит на меня уничтожающим взглядом. — Ты.

— Он просто не хочет заниматься вашим семейным делом! Он хочет в бокс!

— Артем еще скажет нам с отцом спасибо, — цедит, совершенно не слыша меня, так же как и своего сына. — Жизнь — это не роман о великом боксере и дочке алкоголиков. Она строится на связях и возможностях, которых у тебя нет. А теперь слушай внимательно, — Екатерина Владимировна делает шаг вперед, и ее тень накрывает меня целиком. — Я даю вам еще месяц. Месяц на то, чтобы наиграться. Потом ты исчезнешь из его жизни. Сама. Если нет... — она наклоняется так близко, что я чувствую холодок ее духов, — тогда мы с тобой будем разговаривать уже на другом языке. И поверь, тебе это очень не понравится.»

В спину неприятно впивался потрепанный кожзам сиденья такси. Молчание в салоне было до омерзения ощутимым и неприятным. Мы только что сдали отца в клинику. Добровольно. Он не сопротивлялся. Смотрел на нас стеклянным, усталым взглядом человека, который сам понял: выбраться из трясины в одиночку уже не может. И все равно внутри меня скреблась червячком укоренившаяся, иррациональная вина. Я должна была заметить раньше. Сделать больше. Увезти из этого города. Будто отец не взрослый и самостоятельный мужчина и не может сам отвечать за свои поступки.