Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Нейт раздосадовано уставился на пол. Кабачок? Она его что, овощем назвала?

Утренний свет скользил по её коже. Совсем зачахла со своим залом, видны кости таза. Ребра. Нужно её кормить, хочет она этого или нет. Кормить, лечить. Делать массаж, чтобы легче переносила спорт. И при чем тут Бел? Весь этот уход нужен ей, Эмме, а не здоровой сильной женщине, которая сама о себе позаботиться. Уход. Тщательный, внимательный, тактильный и мягкий.

И она еще собиралась жить отдельно? Как с такой нуждой в уходе можно замахиваться на самостоятельность? Штайнер сам не мог понять, почему ему так нравилось думать о том, что Фастер несамостоятельная. И как он сам мог размышлять о том, что она хоть как-то, хоть в чем-то потянет съемную квартиру и одиночество?

Конечно она не потянет. Ей нужен он. Куда Эмма без него?

В штанах болезненно тесно и тяжело. Настолько, что терпеть становилось невозможно, но молодой человек пытался это игнорировать. Все еще пытался. Стискивал челюсти, силой воли восстанавливал дыхание. Мысли о том, почему так происходит, вызывали только замешательство и стыд. Наверно, рефлекторная реакция организма. Наверно, само собой. Разве может быть как-то по-другому?

«Этот «кабачок» все для тебя сделает» — пробормотал мужчина, косясь на дверь. «Будь добра его хотя бы обнять за это. Будь добра приласкать».

Объятие… это же такая мелочь. Но такая приятная, теплая. Настолько, что по спине полз возбуждающий холодок. Когда Нейт так полюбил прижимать к себе другого человека? Раньше, вроде как, было все равно. Что произошло? Что переменилось?

Может, объятия слишком много значат для него, а не для неё?

Головка члена терлась о плотную ткань, это ощущение отвратительно досаждало. Вроде как, нужно заняться сексом с женщиной, которую он выбрал себе сам, раз такое дело. Заняться, а не представлять свой кабинет в очередной раз. Однако, театр фантазий выигрывал в сухую. «Сестру» хотелось покормить хотя бы в голове.

«Стоп» — внезапно Штайнер замер, и жутко уставился на дверь.

Какого черта он вообще мечтает об этом, вместо того, чтобы зайти?

Какого черта они вообще расстались, если эта мечта так глубоко въелась под кожу?

Какого черта происходит то, что происходит?

Не было ответов на эти вопросы.

* * *

И снова ей не везло. Нейт с Белитой орали друг на друга пол утра, так сильно, что хотелось ретироваться из дома, не надевая носок. Судя по всему, девушка видела, как её мужчина выходил рано утром из комнаты «сестры». Эмма сконфуженно поджимала губы на это слово, глубоко вздыхала, закатив глаза. Он серьезно не понимает, что так не делают? Или просто игнорирует этот факт?

Совсем не везло. Конвертов со сгущенкой не было, и даже полка с маковыми рулетами пустовала. Разобрали и малиновые, и лимонные пончики. Фастер угрюмо топталась в ароматной кондитерской, смотрела на стеклянные тары со сладостями, по которым бликовали тонкие полоски белого света. Миссис Хорнсби печально оборачивалась на пустые деревянные полки, застеленные маслянистой пергаментной бумагой, пожимая плечами. Почему-то нет сегодня, и такое бывает.

— Можно мне… можно мне вот эти кислые мармеладные вишенки, штучек шесть, и две шоколадные медальки?

— Конечно-конечно. — Продавщица засуетилась, послышался хруст полиэтилена. Судя по всему, она была рада, что девушка не уйдет с пустыми руками, и совсем не из прибыли. — Как ножки, мисс Фастер? Все хорошо? А то давно не была…

— Да, нормально. Я хожу на физиотерапию и из-за этого не успеваю. — Эмма потупила глаза, принимая небольшой кулечек со сладостями из рук в тонких целлофановых перчатках, затем аккуратно сунула его в глубокий карман привычной тканевой куртки.

— Ой, ну вот и прекрасно! — Затараторила женщина. — Ножки поправишь, работать легче станет. Будешь самостоятельной!

Фастер рассеяно кивнула, поднося карту к терминалу. Миссис Хорнсби еще что-то бубнила, нервно смеялась, однако, про «жениха» теперь не спрашивала. Словно Штайнер испарился, или, как минимум, уменьшился до размера буханки хлеба, отчего не представлял больше особой важности. Словно упоминать о нем внезапно стало чем-то кощунственным.

Она вышла из кондитерской, и с грустью посмотрела по сторонам. Шумела бирюзовая листва, которая чуть блестела после недавних дождей. Сухой асфальт рябил маленькими старыми лужами, по тротуарам гуляли теплые порывы ветра. Щекотали кожу, волосы лезли в лицо.

Сегодня, после зала ей предстояла долгая дорога к адвокату. Нужно будет собрать документы об усыновлении, о пребывании в детском доме. Свидетельство о рождении Эммы Эгертон. Возможно, понадобиться ДНК-тест, однако, все это того стоило. Стоило шанса получить жизнь, в которой Фастер могла бы пережить чью-то нелюбовь без эротических «песен» за стеной, без периодического скобления сердца железной теркой жалости и высокомерия.

Говорить о чем-то таком Нейту было страшно. Уже не просто неловко или некомфортно, а страшно. Что он скажет на эту новость? Что… сделает?

Небольшие каблучки стучали по дорожному покрытию. Впереди виднелось здание больницы, и теперь, от одного вида этой больницы что-то предательски потягивало внизу. Заставляло щеки краснеть.

* * *

— Нет, не смотрите вокруг. — Даглас сдвинул брови. — Вы всегда живете с мыслью, что вам нужна лавка. Некий... костыль, чтобы вас поддерживать, но нет. Вы в силах ходить и без него. Отталкивайтесь от уверения, что вы — не инвалид. Вы просто немного более слабая, чем другие. Отталкивайтесь от уверения, что лавка вам не нужна. И однажды вы про нее забудете. Вы... еще не находитесь рядом с пределом ваших возможностей. Вы к нему даже не подошли. — Мужчина мягко погладил пациентку по плечу, внимательно глядя ей в лицо. — Прогресс колоссальный, но это только начало.

— Спасибо. — Эмма неловко таращилась в пол, но совсем не потому, что боялась упасть. Щеки уже стали настолько красными, что, казалось, у девушки температура. Зрачки скользили по синему, матовому ковролину.

— Что-нибудь хотите обсудить? — Доктор слегка наклонился вперед. — Что-нибудь спросить, или услышать?

— Мне просто неловко после всего, так что…

— Эмма. — Даглас прикрыл глаза. — Я вам нравлюсь? Только честно.

— Да. — Ей казалось, еще немного, и сосуды на лице начнут лопаться от стыда.

— Но вам некомфортно, верно? Послушай, все хорошо. Я вижу, что ты чувствуешь. Как сильно тебя рвет на части, но поверь. Это, со временем, пройдет. Я не полный идиот, чтобы к чему-то тебя склонять, ставить ультиматумы. Будет так… как тебе уютно. Уютно дружить сейчас? Будем дружить. Уютно будет начать отношения? Начнем отношения. Меня все устраивает, мне нравится проводить с тобой время.

— Ты просто святой. — Одними губами прошептала Фастер. — Почему… почему?

— О нет, не говори обо мне так. — Молодой человек наклонил голову, и сверкнули стекла очков. — Я просто не идиот, вот и все. Как я сказал раньше… связь с первым мужчиной у всех сильная, глупо её отрицать. Особенно когда он всю жизнь тебе помогал. Сильная, крепкая, как пуповина. Это нормально, что тебя штормит. Я не стану тебя осуждать, что бы не случилось.

— Спасибо. — Эмма нервно сглотнула, затем медленно положила мужчине голову на грудь. Мягкий хлопковый халат пах больничным антисептиком, как обычно, а темно-зеленая рубашка… приятно. Телом.

Беспорядочно быстро билось в груди его сердце.

— Спасибо за все. — Продолжала девушка. — Ты изменил мою жизнь.

— Не стоит. — Тихо, и как-то странно ответил врач. — Если есть ко мне теплые чувства, лучше проведем вместе еще ночь. Мне понравилось. — Губы исказила тяжелая возбужденная улыбка.

Она медленно кивнула. Во влажных глазах скользили блики белого света.

* * *

Смеркалось. Замолчали птицы, и раздавался только далекий шум автомобилей. Шелест травы под летним ветром, тихий гул в трубах. Песня ночной вечерней тишины.

Штайнер с раздражением косился за окно в наступающую ночь, нервно щелкал зубами, затем смотрел на часы. Уютная, кукольная кухня больше казалось такой уютной, а вид красной цветущей герани теперь напоминал пятна крови на темном стекле.