Благочестивая одержимость (ЛП) - Ридс Энса

Ребёнок.

Мой ребёнок…

— Мариетта… — прохрипела я, наконец, вспомнив, что у меня теперь есть ребёнок.

Посреди всех пыток, крови и смерти я забыла, что у меня есть ребёнок. Девочка. Я почувствовала, как моё сердце сжалось. Но на этот раз не от страха, а от чувства всепоглощающей любви, когда увидела выглядывающее из-под одеяла крошечное личико. Такое нежное, такое маленькое и такое совершенное. Это было не похоже ни на что, что я когда-либо видела раньше. Моё горло сжалось, весь мир внезапно сосредоточился на этом маленьком комочке, а мои руки внезапно охватило непреодолимое желание прижать её к себе как можно ближе, обнять её, наполнить лёгкие её запахом.

Сальваторе, казалось, точно знал, чего я хочу, потому что он вытянул руки, протягивая её мне. Я почувствовала, как мои руки потянулись к ней, пока я не ощутила, как хлопковое одеяло коснулось кончиков моих пальцев. У меня перехватило дыхание, когда Сальваторе опустил её в мои объятия. Я прижала её к себе как можно крепче, глядя на неё как на самую поразительную вещь на свете.

Такая маленькая.

Боже, она такая хрупкая, такая крошечная… такая невинная. Такая красивая. Она была самым прекрасным существом на свете - ничто в мире не могло сравниться с её красотой.

Цвет её кожи представлял собой идеальное смешение оттенков кожи Сальваторе и моей - она была темнее его, но светлее меня. Губы у неё были маленькие и сморщенные, словно она хотела есть. Вздёрнутый маленький носик, очень похожий на мой, пухлые щёчки и тонкие тёмные волосики. Я тихо охнула, глядя на неё сверху вниз, и ощущая, как ошеломляющая волна любви охватывает всё моё тело.

— Она идеальна, — прошептала я, прижимаясь губами к её лбу.

— Мы создали совершенство, — сказал Сальваторе, сидя рядом со мной и глядя на меня с такой глубиной, которая меня ошеломила.

Глубина, которую я никогда раньше не видела в этих серых глазах. Глубина, почти граничащая с глубиной взгляда Массимилиано, от которой я потеряла дар речи. Затем я поняла, что это было, когда мои потухшие карие глаза встретились с его - это была любовь. Он смотрел на меня с любовью. Я задалась вопросом, как у такого монстра, могла возникнуть такая эмоция. Осознание этого факта заставило меня замереть на мгновение, заставило мои карие глаза тупо смотреть в его серые. Наконец он проявил эмоции, и я не знала, как к этому относиться. Осознание факта его любви ко мне было похоже на смертный приговор.

Мариетта снова закряхтела, словно точно знала, что именно сейчас ей нужно отвлечь меня от мыслей. Я посмотрела на неё, и теперь её глаза были открыты, и я почувствовала, как холодок прошёлся по всему моему телу, почувствовала, как моя кровь стынет в жилах.

…Я хочу дочь с твоими губами, с твоими щеками, с твоим носом, с твоей улыбкой…

с твоим смехом…

и моими бездушными глазами.

У неё были серые глаза. Как у него.

Её лицо было целиком моим… но глаза были его. Однако, в отличие от него, они были нежными, мягкими и любящими. Они так чутко всматривались в мои собственные, будто пытались установить незримую связь между нами. С момента, как наши глаза встретились, мы будто стали единым целым. Моё дыхание замедлилось, а её дыхание было таким тихим и размеренным, что иногда казалось, будто она вовсе не дышит. Затем уголки её губ поднялись вверх в детской улыбке, и я не смогла сдержать рыдания, прижавшись своим лбом к её лбу.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя… — повторяла я, целуя её так, будто у меня никогда не будет возможности сделать это снова.

В тот момент весь страх, беспокойство, тревога, сомнения, ненависть - всё было не важно. Это не имело никакого значения. Всё, что в тот момент имело значение - это она, моё сердце. Она была моим сердцем. То, что у меня в груди, возможно, было разбито, но теперь у меня было другое, то, что я держала в руках прямо сейчас. То, которое кряхтело и смотрело на меня с обожанием - на меня смотрела невинная душа. В тот момент меня не волновало, что её глаза были как у отца - это только делало её ещё более идеальной для меня. В тот момент меня не волновало, что Сальваторе меня погубил, меня не заботило то, что её насильно привели в этот мир раньше времени. Меня не волновало, что когда-нибудь, эти серые глаза могут стать такими же бездушными как у него.

Эпилог

Я глубоко вздохнула, чувствуя тепло солнца на своей коже. Как горячий воздух ударял мне в лицо, и до моих ушей доносилось пение птиц вдалеке.

Дом, вот где я находилась.

Хэдли, небольшой городок, наполненный старинными поездами. Я слышала, как старые колёса стучат по железнодорожным путям, проносясь мимо нас, и Мэри издала частично испуганный, но столь же счастливый визг при виде этого зрелища. Моя улыбка стала шире, когда я повернулась и посмотрела на неё, сидящую в моих объятиях. Я наклонилась и потерлась своим носом о её, а она захихикала и попыталась схватить меня за волосы своими крошечными, но сильными пальчиками.

Я вдохнула её младенческий аромат, наслаждаясь тем, как он меня успокаивал. Моё сердце, казалось, оживало, когда я нежно покачивала нас под звуки итальянской колыбельной, которой научил меня Сальваторе. Мы с ней сейчас находились в нашем маленьком идеальном пузыре. Тень, которую бросали на нас листья абрикосового дерева, принесла ощущение покоя, которого я не ощущала уже очень давно.

†††

В один момент я перестала быть мамой, я не была невестой Сальваторе, который отобрал у меня всю мою жизнь.

Внезапно я превратилась в маленькую девочку, вцепившуюся в верёвки на качелях, а папа осторожно подталкивал меня, раскачивая всё выше и выше. Горячий воздух, развивающий юбку моего зелёного платья с принцессой Тианой. Моя широкая беззубая улыбка, обращённая к маме, когда я хвасталась ей тем, как высоко я взлетаю.

— Я бы хотела летать, — говорила я в ярко-синее небо надо мной, и мои слова прорывались сквозь ветер, который свистел вокруг из-за моего раскачивания. Я вытягивала руки, отпуская верёвки качелей, и запрокидывала голову назад, выпрямляясь всем телом и представляя себя птицей.

В тот момент я не была маленькой девочкой, меня не раскачивал папа, вокруг не стояла толпа охранников, и мама не наказывала меня за небрежность. В тот момент я была птицей - голубем. Лечу, куда хочу, селюсь, где хочу, как бы люди ни пытались на меня охотиться. Я воровала у людей хлеб, гадила им на обувь и портила только что вымытые окна. Казалось, что быть животным гораздо легче, чем человеком.

Кто знал, что в шесть лет я была настолько мудрой?

†††

Из воспоминаний меня вырывает возбуждённая болтовня Валентино.

— Ух ты, видела бы ты себя сейчас, Нирвана, — сказал Валентино, стоя в нескольких футах от нас и сложив руки на груди.

Он говорил по-итальянски, и я его прекрасно понимала. Я повернулась к нему, рассматривая надетый на нём белый льняной костюм. Это были белые льняные шорты и рубашка в тон, нежно развевающиеся на ветру, а его теперь уже светлые волосы, которые он вчера вечером попросил меня помочь ему покрасить, органично вписывались в этот образ. Это было импульсивное решение с его стороны, но я не раздумывая согласилась. В итоге, в два часа ночи мы были в ванной, с пятнами светлой краски по всей одежде, смеялись и напивались вином. И, хотя, изначально я была немного скептически настроена относительно его решения осветлить свои чёрные волосы, не могла не признать, что это ему идёт.

Я почувствовала, как чья-то тяжёлая рука обняла меня за талию, и кто-то поцеловал уголок моей губы. Одеколон Сальваторе затуманил мой разум, и я боролась с двумя реакциями: с одной стороны, мне хотелось тут же отстраниться, а с другой - придвинуться как можно ближе. Я выбрала последнее и обнаружила, что сворачиваюсь калачиком в его руках, так было лучше. Жизнь стала лучше, когда я просто приняла её. Приняла любовь, которую он мне предложил.