Дикая Роза. Семь лет спустя - Коробов (Хуан Вальехо Кордес) Владимир

И вот он здесь, в «Карнавале», уже почти пять часов, и никаких признаков тревоги. Сколько Фабила ни выглядывает украдкой в окно второго этажа — ничего и никого подозрительного. И основной наблюдатель напротив молчит. Неужели их разыграли? Рамон закурил десятую или двенадцатую по счету сигарету, стал нервно барабанить по столу, и в это время заработала рация: «Внимание! К «ягуару» Розы Гарсиа Монтеро подходит человек в зеленой рубашке и белых брюках. Ведет себя очень уверенно. Открывает дверцу ключами, садится, вставляет ключ зажигания («Подобрали дубликаты», — мелькнуло у Фабилы), едет. Что будем предпринимать, лейтенант?» Рамон включил свою рацию на передачу: «Ничего. Наблюдай дальше». Можно было бы сейчас связаться с управлением, передать данные и попробовать задержать автомобиль. Но Фабила знал, что добычей их станет профессиональный угонщик, никого из банды не знающий, попросту нанятый для определенной цели. Да и никуда далеко он не поедет на этот раз: дело грязное, и он оставит «ягуар» в каком-нибудь переулке не столь и далеко отсюда.

«Подъехала крытая грузовая машина, встала как раз на место «ягуара». Никто из нее не выходит, мои действия?» — «Скорее всего, это они, Серхио! Будь начеку, как только завидишь выходящих из ресторана Розу и Паулу, беги к ним. Сообщение для всех остальных. В четырнадцать тридцать одному оказаться по близости от входа в «Карнавал». Не раньше и не позже: в четырнадцать тридцать. Вопросы есть?»

Четырнадцать двадцать семь. Роза и Паула, в удобных брюках и блузках, заходят к нему в комнату. Фабила придирчиво смотрит на них. Немного напряжены, но тут уж ничего не поделаешь. Так, дубинки, закамуфлированные под зонтики, не забыли. Все в порядке, присядем на дорожку, и можно выходить. Пошли!..

Швейцар открывает женщинам двери. Еще пятьдесят секунд. Все! Фабила машет сотрудникам рукой и идет первым. Что такое? Проклятие — двери не поддаются. Наверное, их чем-то заложили изнутри. «Бегом наверх!» — кричит Фабила, взлетает на второй этаж, распахивает окно и прыгает вниз, стараясь сгруппироваться в прыжке.

Немного не рассчитал, растянулся при приземлении, кажется, потянул сустав. Наплевать! Главное сейчас — голос. «Полиция! Всем лечь на землю! Стреляю без предупреждения!» И направляя ствол вверх, он трижды нажимает на спусковой крючок. Гуща дерущихся редеет, нападавшие начинают разбегаться кто куда, но ребята не дают им оторваться, преследуют, сбивают с ног… Так, где Роза и Паула? Ну, молодцы, кто бы мог подумать! Здоровенный мужик лежит, носом в землю. Роза сидит на нем верхом и молотит зонтиком, а Паула заворачивает ему руки и защелкивает наручники. Один уже есть! Серхио ведет второго! А вот и третий, четвертый… ого!.. вон и пятого голубчика ведут…

«Двоим удалось уйти, лейтенант!» Фабила машет рукой, мол, черт с ними. Осматривает свою команду: все целы, только у Серхио под глазом зреет большой фингал. Схваченных бандитов заводят в фойе ресторана и ставят лицом к стене. Предварительно пришлось столкнуть ногой крепкую подпорку, наглухо прижавшую входную дверь.

Сейчас придут полицейские машины. На первой отправят домой Розу и Паулу. На остальных повезут в участок преступников. Допрос надо начать сразу, впрочем, зачем дожидаться? Фабила внимательно вглядывается в лица задержанных. Одна физиономия кажется ему явно знакомой. Он делает Серхио условный знак, и сержант понимает его. Отделяет высокого рыжего крепыша от остальных и подводит к лейтенанту. Они проходят в зал и садятся за крайний столик.

— Если не ошибаюсь, — говорит Фабила, — мой старый знакомый, мой тезка Рамон по прозвищу Рыжий Кот?

Тот делает попытку улыбнуться, а потом просит выпить чего-нибудь и сигарету. Фабила кивает Серхио. Сержант отходит к стойке, приносит рюмку текилы и вливает ее в запрокинутую глотку верзилы, потом прикуривает сигарету и вставляет ее в рот Рыжего Кота. Тот сильно затягивается и долго не выпускает дым. Фабила молчит и смотрит целую минуту, а потом говорит с ласковой интонацией:

— Тезка! Ты человек тертый и вольный. Вряд ли тебе понравится лишний год в тюрьме. А я ведь могу скостить его тебе. Скажи мне только одно: чье поручение ты сегодня выполнял? Это останется между нами. Ты же видишь: никакого протокола я не веду, ничего не записываю…

Рыжий Кот молчит, мусолит сигарету, потом снова глубоко затягивается и выплевывает изо рта то, что осталось.

— Ладно, лейтенант! Скажу первый, все равно кто-нибудь из салаг расколется. Нас нанял Энрико Галиндо.

— Галиндо? А ты не шутишь? С каких пор он начал промышлять такими делами? Он же вор.

— Был вор, а теперь птица другого полета.

— Что-то мне не очень в это верится, тезка.

— Не веришь — проверь. Галиндо ждет нас с пятнадцати часов в устричной у моста Инсурхентес, чтобы расплатиться.

— Сразу со всеми?

— Шутишь, лейтенант. Конечно, мы должны заходить туда по одному.

— Ну что, Рамон Рыжий Кот, надеюсь, что ты сказал правду.

— Ты уважил меня, дал выпить и покурить, я и сказал…

На дежурной машине вместе с Серхио Фабила примчался в устричную. Рыжий Кот не обманул: Галиндо действительно там сидел, облокотившись на стол и уперев подбородок в ладони. Когда лейтенант подошел к нему поближе, он никак на это не прореагировал. Фабилу охватило неприятное предчувствие. Он слегка толкнул Галиндо, локти того соскользнули, и голова упала носом в тарелку. Фабила поднял ее, заглянул в лицо и все понял. Уголовник спал тем же сном, что Роча, Эрлинда, Кандида, Рохелио и другие пациенты профессора Матеоса. «Карамба!» Что оставалось делать лейтенанту, как не выругаться.

Глава двадцать четвертая

Для такой солидной и богатой фирмы, как ее обрисовывал Кренкорд, офис был мал и убог, хотя и находился в престижном районе на Шестой улице. Одна лишь средне обставленная комната с прихожей в старом семиэтажном доме, где располагались еще десятки представительств самых разных предпринимательских структур. Право же, офис «Рироли» в Мехико мог дать нью-йоркскому десять очков вперед.

Видимо, все это отразилось на лице Рикардо, потому что Билли Шорт, агент фирмы, который встречал его в аэропорту, устраивал в отеле, а потом привез сюда, тут же засуетился и залебезил перед ним. Из его путаных объяснений Рикардо понял, что штаб-квартира фирмы вместе со всеми сотрудниками переезжает сейчас в Чикаго, где они приобрели несколько мясоперерабатывающих заводов. Здесь остается только маленькая контора и он, Билли Шорт. Господин же Линарес через некоторое время будет переведен в Чикаго. А пока пусть он просто осваивается в Соединенных Штатах, совершенствуется в языке и изучает по открытым источникам мясной рынок Мексики.

Первые дни в Нью-Йорке Рикардо добросовестно приезжал в офис к девяти, изучал справочники и журналы, завел специальный блокнот, потом мало-помалу его энтузиазм слабел, он стал появляться к десяти и даже к одиннадцати. И не столько уже читал и изучал, сколько предавался воспоминаниям, рассматривая многочисленные фотографии Розы и детей, которые он взял с собой и хранил в большой папке, спрятанной в нижний ящик стола. Никто его не контролировал, никто ни о чем не спрашивал. Худенький, вертлявый Шорт появлялся здесь, как правило, лишь к концу рабочего дня. Произносил дежурные фразы о погоде и здоровье, хлопал Рикардо по плечу и советовал посещать китайские рестораны.

Телефон здесь почти не звонил, а если и раздавалось тоненькое дребезжанье, то Рикардо уже знал: наверняка ошиблись номером.

Жизнь его была скучна и монотонна, проходила между отелем, вполне приличным, и работой, если ее можно было так назвать. Вопреки советам Билли он не ходил не только в китайские, но и ни в какие другие рестораны. Завтракал и. плотно ужинал в кафе отеля, а днем перехватывал гамбургеры с пивом в бистро рядом с офисом, вечером листал мексиканские газеты и с нетерпением ждал часа, когда он позвонит Розе. В разговоре с женой Рикардо старался предстать веселым и оживленным, и это ему удавалось. Но когда связь с Мехико заканчивалась и он клал трубку на рычажок, его. охватывала настоящая тоска. Спасаясь от нее, он снова и снова воскрешал в сознании родной голос, звучащий, как ручеек, и думал о том, как хорошо они будут жить, когда он вернется, Было и еще одно средство: кассета с записью Розиных песен. Но оно спасало от тоски и одиночества лишь поначалу, а потом грусть даже усиливалась. Песни обостряли желание немедленно бросить все и успеть к первому рейсу на Мехико. Тогда Рикардо начинал скрипеть зубами или вскакивал с постели и метался по комнате.