Аксель. Новая жизнь (СИ) - Зимняя Марина

— А как же папа? Я думаю, мне нежно попасть домой как можно скорее.

— Уль! От того, что ты прилетишь домой на двадцать часов раньше, ничего не изменится. Не волнуйся, адвокат работает, он постоянно со мной на связи. Давай задержимся? Ты ведь нигде не была, ничего не посмотрела. Давай я устрою тебе экскурсию, ну, хотя бы по Старому городу?

— А я смогу с ним поговорить?

— Послезавтра, постараюсь устроить вам встречу.

— Хорошо. Тогда мне нужно сообщить Светлане Олеговне.

— Я уже!

— Егор! — возмущаюсь я. А он затыкает мне рот поцелуем.

Его телефон отзывается входящим сообщением, на которое он предпочитает не обращать внимания. Он снова занят поясом моего махрового халата, который я затянула на тугой узел. Телефон начинает звонить.

— Ответь!

— Потом.

— А как же Старый город?

— Успеем. У нас полно времени…

Телефон не перестает трезвонить. Егор, нервно матерясь себе под нос, тянется за трубкой. Но не успевает ответить на звонок. Судя по тому, как меняется выражение его лица, читает сообщение, которое предшествовало звонкам. Он быстро поднимается с кровати и отходит в сторону.

— Что-то случилось? — Тревога, отражающаяся на его лице, передается мне.

Егор, не реагируя на мой вопрос, начинает закидывать собеседника вопросами: — Когда? Причина? Где он сейчас? В городском?

Зябкий морозец покрывает мои оголенные плечи. Я подскакиваю с кровати, снова кутаясь в халат, запахиваю его как можно туже. Он продолжает слушать своего собеседника, и до меня долетают обрывки фраз и слова, от которых мне становится дурно. Слово "морг" молнией пронизывает мое тело, и я теряю равновесие.

Наконец Егор отнимает телефон от своего уха. Смотрит на меня. А я читаю в его взгляде все… Мне не нужны слова. Я уже все поняла.

— Папа? — спрашиваю не своим голосом. Голосовые связки отказываются выдавать какие-либо членораздельные звуки. Я медленно оседаю на пол. Он подхватывает меня и прижимает к груди. Чувствую, как колотится его сердца. А мое будто умерло, застыло тяжелым камешком и улетело куда-то вниз.

— Инфаркт миокарда… Ему не успели помочь, — произносит он шёпотом, еще крепче прижимая меня к себе.

Я не плачу. Я тихо скулю, забившись в угол кресла. Перед моими глазами диафильмы. Кадры из нашей семейной жизни. Вот он катает меня на плечах, совсем маленькую. Мама звонко смеется и подает мне шар сахарной ваты, от которого я отщипываю здоровенный кусок розового облачка и запихиваю его себе в рот, после чего липкими руками хватаюсь за папины курчавые волосы. Он возмущается. В шутку ругается, но все равно позволяет мне пачкать сладкими ручонками его голову. Вот мы уже вдвоем, без мамы, пьем чай с нашей новой соседкой, которая впоследствии несколько лет будет исполнять роль моей няни. Вот мы впервые посещаем "Орион" он ведет меня за руку на встречу к любви всей моей жизни, к Акселю. Папа рисует со мной плакат на Девятое мая. Папа помогает мне выбрать маскарадный костюм на Новый год. Папа мажет зеленкой мои разбитые коленки. Папа отчитывает мальчишку из соседнего подъезда за то, что тот дразнил меня. Папа варит мне кисель из привезенной от бабушки вишни. Папа пробует мое первое блюдо — суп с фрикадельками, который скорее походил на однородное месиво, нежели на бульон с мясными шариками. Папа радуется моей первой медали, фотографирует меня вместе с Акселем. Папа развешивает на стене мои фотографии. Папа на моем выпускном украдкой утирает скупую слезу. Папа на нашей кухне пьет кофе рано утром. Папа отпирает дверь тихо-тихо, чтобы не разбудить меня...

— Уль! — Егор сидит передо мной на присядках, пытается заглянуть мне в глаза. — Тебе нужно поспать. Ты уже семь часов так сидишь. Давай я помогу тебе прилечь?

— Я все равно не усну.

— Я принесу тебе что-нибудь успокоительное. Завтра ты будешь совсем без сил.

— Ненужно. Я не буду ничего пить... Ребята улетели?

— Да, они выехали из гостиницы. Завтра ты тоже полетишь домой. Я не смог взять билеты на сегодня. Да и смысла нет. Несколько часов ничего не решат.

— Если бы он был дома, ему бы помогли. Там просто никому не было до него дела. Никого не заботило его состояние… — Егор приподнимает меня и сам садится в кресло, устраивая меня у себя на коленях. — Если бы я не поехала… Если бы была с ним... Если бы отказалась от этой затеи с Чемпионатом! Не нужна мне эта медаль! Кусок холодного мертвого металла!

— Это все равно бы случилось.

— Нет! Это я его довела! Вместо того, чтобы отдыхать на пенсии, он работал без выходных. Я же видела, какой в последнее время он был уставший.

— Уля! Не вини себя. Он просто очень сильно тебя любил.

— Слишком сильно…

— Когда у тебя будет ребенок... Когда у нас будет ребенок, ты поймешь, что невозможно любить свое дитя слишком сильно. Родительская любовь не знает границ.

— Тебя тоже так любили родители?

— Нет! Мне повезло гораздо меньше, чем тебе. Думаю, что твой отец очень любил твою маму… Так ведь? — Я киваю. — Ты не просто его дочь, ты еще и дочь его любимой женщины… — Моих родителей нельзя поставить в один ряд с Сергеем Давидовичем. Они даже немного ни походили на него. Мать, законченная карьеристка, переехала в США, когда мне было четырнадцать. Я отказался ехать с ней из-за ее нового мужа, хотя к матери я всегда тянулся гораздо больше, чем к отцу. Отцу я в принципе не был нужен, поскольку не оправдал его ожиданий и слишком походил на мать. Я рос сам по себе, сам пробивал себе дорогу...

— А кто твоя мама? Ты сказал, что она карьеристка?

— Она оперная певица. Кстати, первое, на что я обратил внимание, увидев тебя, это не твоя внешность, а твой голос…

— Ты скучаешь по ней?

— Нет.

— А по отцу?

— Ответ тот же.

— Хорошо. А как же Тимур? Ты сейчас здесь… Разве так поступают любящие родители — оставляют своего ребенка одного?

— Я только учусь его любить. Мне, как и моим родителям, далеко до твоего отца. Но ты знаешь, я уже многое понял. Понял то, что не отдам его, несмотря на то, что его мать недавно заявила на него права. Я буду доказывать свое отцовство и буду пытаться учиться быть ему отцом.

***

Наш город встретил нас пыльной бурей. Ветер резкими порывами рвал листья с деревьев, обламывал сухие ветки. Шатал рекламные щиты. Проезжая по частному сектору, мы заметили, что кровля на некоторых домах тоже изрядно пострадала. У нас всегда так. Ну и что, что юг… Если дождь, то как из ведра, да на несколько суток. Если град, то с грецкий орех. Если жара, то под сорок градусов. Если ветер, то крыши с домов долой…

— Когда я смогу его увидеть? — Егор только что переговорил с кем-то по телефону.

— Уль! Зачем тебе видеть его до похорон?

— Пожалуйста...

— Не надо. Ты его не поднимешь! Похороны послезавтра, я все организую. Наберись терпения. Я понимаю, что такое сложно принять, но мы не в силах ничего изменить.

Как я могу спорить? Он прав...

— Хочешь, я отвезу тебя к Акселю?

— Очень хочу. Отвези, пожалуйста.

***

Чтобы я делала без него? Без своего огромного серо-белого друга. Егор тактично оставил нас наедине, и я принялась за его чистку. Никто не почистит моего коня так, как почищу его я... Провожу мягкой щеткой по шелковистым бокам. Глажу его. Аксель стоит смирно, от меня не утаилось то, что его настроение изменилось. Он был рад меня видеть, но моя траурная энергетика все же потихоньку накрывает и его.

— А почему не золото? — слышу позади себя. — Ты же у нас золотая девочка! Мама была уверена, что ты принесешь ей золото!

— Диан. Иди, куда шла. Мне не до словесных баталий.

— А что так?

Игнорирую ее, но она идет дальше и становится передо мной, положив руку на шею Акселю. Конь недовольно фыркает. А я бросаю взгляд на ее белоснежную руку с длинными тонкими пальцами и алым маникюром. Воспоминания о недавнем сне впрыскивают в мою кровь очередную порцию адреналина.

— А ты молодец! Кто бы мог подумать лет десять назад, что такая замухрышка, — Диана усмехается, — мать не зря делала на тебя ставки. Нашла себе подобную… Я сейчас не о твоих спортивных достижениях, — оскаливается она. В ее улыбке столько ненависти, столько желчи.