Алиса в Стране Чудесных Клёнов (СИ) - Арчер Наталия

По крайней мере, я по-прежнему могу ласкать хотя бы одну её ногу. И мне неожиданно это нравится.

— Оказавшись в положении, когда я не мог поговорить с тобой, не имея никакой контактной информации — ни номера телефона, ни адреса, ни общих друзей или вообще чего-либо, я понял, что это — настоящая пытка. Когда ты хочешь сказать что-то важное, заставить себя быть услышанным, позволить другому человеку понять твою точку зрения, и самое главное — попросить прощения, но ты тупо не можешь этого сделать — это мучение. Видишь ли, я почувствовал на своей шкуре, что банальная возможность попросить прощения сама по себе приносит облегчение. Этот незамысловатый акт произнесения слов, таких как “Прости меня” или хотя бы “Извини”, уже снимает часть бремени, которое ты несёшь. Я понял это лишь после того, как искал тебя повсюду, не имея возможности поговорить с тобой. И тут что-то щёлкнуло. Я ведь таким изощрённым образом много лет пытал собственного отца, не позволяя ему общаться с собой. Держа его на расстоянии, не желая иметь ничего с ним общего, отрицая его право быть в моей жизни, я вёл себя как настоящая сволочь. И я возненавидел себя за это.

Я действительно не думал об этом с такой точки зрения. Может, он и дерьмовый родитель, но я оказался гораздо худшим его сыном. Я позвонил ему в тот же день. Мы проговорили целый час, — снова опускаю часть про слёзы, пролитые с обеих сторон, но это, правда, для меня было своего рода прозрением. — Мне было тяжело и в то же время нереально здорово от той лёгкости, которую я получил взамен, отпустив свои обиды. Я почувствовал, что простил своего отца, и больше не было смысла напоминать об этом и носить камень за пазухой. Люди должны иметь возможность оправдать себя. Никто не совершенен. Иногда важно иметь второй шанс. И я счастлив, что ты мне его дала. Со своей стороны я сделаю всё возможное, чтобы ты об этом никогда не пожалела..

— И я счастлива, — коротко отвечает Элис.

Она смотрит на меня своими большими глазами, светящимися теплотой или даже любовью. Её красивое лицо словно магнитом притягивает меня приблизиться ближе и поцеловать её. Я опускаю взгляд на эти манящие губы, тронутые робкой улыбкой. Приходится заставлять себя оставаться на месте, зная, что будет слишком трудно остановиться, если только мы начнём. Джесс будет здесь с минуты на минуту. Мы можем подождать. Немного. Это лишь обостряет желание.

— Спасибо, Элис, — шепчу. — Ты не пожалеешь, я обещаю, — стараюсь сказать это как можно более томно.

Пришло моё время для сюрприза. Я провожу рукой по внутренней части её ноги, начиная с тонкой лодыжки, икры, колена… Её глаза прикованы к моим, она озадачена и заинтригована одновременно. С приоткрытыми губами она выглядит обалденно соблазнительно. Хотелось бы знать, как далеко она позволила бы мне сегодня зайти, но моя цель уже, к сожалению, достигнута. Просовываю руку под сиденье и нажимаю на рычаг, активируя удобную выдвижную подставку для ног, позволяя Элис чувствовать себя как можно лучше, когда её прекрасные ноги теперь на одном уровне, словно на кушетке.

Она хихикает от приятной неожиданности.

— О, как мне это нравится, — Элис устраивается поудобнее в кресле и вздыхает.

— Это ещё не всё, — широко улыбаюсь ей. — Смею ли я снять твои изумительные туфельки, чтобы ты прочувствовала всю прелесть этого “стула”?

Имея мать и сестру, я точно знаю, что дарит счастье женщине, которая носит красивую обувь — момент, когда она их снимает.

— Да, пожалуйста, — отвечает Элис с улыбкой, предвкушая свободу.

Первая туфля, потом вторая падают на пол.

— О, как же хорошо! — стонет Элис, забывая, что мы не одни в доме.

Это звучит невероятно провокационно. Не знаю, что и делать с этой девчонкой — только успокоился, а теперь снова мой пульс учащается.

Располагаю свои руки на её узких, аккуратных ступнях с маленькими наманикюренными пальчиками. Капроновые колготки такие тонкие, что их как будто почти нет, но, конечно, мне гораздо больше хочется прикоснуться к её нежной коже.

— Ах, — чувственно выдыхает Элис. — Не останавливайся, пожалуйста. О, Дэннис! Ты действительно знаешь, как доставить женщине удовольствие, — наигранно говорит она, пытаясь не засмеяться. И я знаю, что она что-то замышляет, хотя звучит бесподобно, чего уж там.

— Вы там совсем охренели что ли? Вы серьезно? — раздаётся за приоткрытой дверью голос Джессики, полный раздражения. — Я только что подошла и хотела постучать. Вы вообще в курсе, что дверь открыта? Вы можете хоть немного держать себя в руках? Я предупреждала вас заранее, что приду…

Далее следуют неразборчивые ругательства, а мы взрываемся от смеха, снимая этим некоторое напряжение.

— Заходи, Джесс, — не сговариваясь, мы вместе с Элис говорим в унисон. И смеёмся ещё громче, думая о реакции моей сестры.

— Я видела её приближающуюся тень под дверью, — шепчет мне Элис, подавляя смех.

— Вы уверены, что я могу зайти? Мне не нужен стресс. У меня очень тонкая душевная организация, — произносит Джесс и сама смеётся над своей шуткой.

Её душевной организацией можно не просто гвозди заколачивать, а монолитные железобетонные стены рушить. И это всегда являлось её сильной чертой.

— Давай, заходи, — говорю сестре с насмешливо-грустным, тяжелым вздохом. Затем я меняю свой тон на нормальный. — Заваливайся уже, у меня есть для тебя кое-какие новости о нашем отце.

Во взгляде Элис скользит оттенок гордости за меня. Может, для этого и есть повод, но больше всего меня распирает от счастья, что всё случилось, благодаря ей — моей девушке. И то, что я смею её так называть.

Джессика входит в комнату с некоторой опаской. Она медленно открывает дверь пошире, не заглядывая сразу внутрь, как если бы действительно беспокоилась о том, что мы здесь можем быть голыми.

— Расслабься, Джесс, мы не делали здесь ничего такого, что могло быть подвергнуто цензуре. Так что обязательно узнай, заработала ли ты значок за раздражающе успешное патрулирование, — говорю ей, вроде бы в шутку, но не буду обманывать себя, моя сестра сейчас — как болячка после разбитой губы — вроде бы мы и очень близки, одна кровь, помогает мне, но… во-первых, мешает целоваться, а во-вторых, всё же очень хочется от неё избавиться, а сковырнуть нельзя..

Элис хихикает, наблюдая за тем как та облегчённо выдыхает, убедившись в нашей пристойности. Мне вот очень интересно, почему Элис так волновалась, когда Джесс прервала наш поцелуй, а теперь она откровенно пошутила о сексе и выглядит абсолютно спокойной по этому поводу.

Какая неопределённость. Наверное, это потому, что тогда она тоже почувствовала что-то особенное. И мне безумно нравится, что наши мысли сходятся. Наш поцелуй, определенно, не являлся обычным. Он был… крышесносно офигительным.

Когда я был мелким, как-то увидев целующуюся “по-взрослому” парочку (ну, они откровенно, так, сосались на улице, не то, чтобы я специально высматривал), подумал, что они занимаются “оральным сексом”. Да, да, когда-то я был таким невинным и милым. Услышал эти слова от какой-то громко смеющейся компашки возле школы. Я не знал, что они значат вместе, понимая их по отдельности. Будучи сыном врача, я, несомненно, знал, что “оральный” относится ко рту. Это часто фигурировало в чужих болезнях. И разговор про “пестики и тычинки” тоже уже тогда со мной провели, так что вопрос секса в том числе не был для меня чем-то неслыханным.

И вот, увидев ту влюблённую пару, я соединил точки и подумал: “А, вот оно как! Ну, теперь понятно, что это значит". Забавно вспомнить.

Я, вообще-то, всегда считался смышлёным мальчиком. Ну, в основном потому, насколько сейчас понимаю, что редко рассказывал кому-либо о результатах своих подобных умозаключений.

Конечно, школа и интернет позже просветили меня по многим аспектам. Но сегодня я впервые не прочь снова назвать поцелуй именно так. Это было на редкость жарко и слишком волнующе для заурядного “поцелуя”. Это приятное во всех смыслах занятие было нечто гораздо более интимным для такого тривиального слова. Мы тупо разбили концепцию этого понятия.