И расчетливое.
— Тот факт, что технически он не первенец, означает, что на самом деле он не глава семьи. Эта роль достается сыну, который ее исполняет.
— Что ты имеешь в виду?
— Я мог бы хотеть свою собственную Девочку-Уиллоу. Это кажется забавным.
— Ты болен, ты знаешь это? Извращенец.
— Может быть. Возможно, — добавляет он, как бы соглашаясь после минутного раздумья, — Все еще, — он протягивает руку, чтобы коснуться моего лица, и я укусила его за руку, — Мне нравилось смотреть, как ты кончаешь.
Я сглатываю, чувствую сладкую лужицу под мышками.
— Может быть, тебе нравятся больные и извращенные. Я имею в виду, тебе, кажется, нравится мой брат.
— Скажи ему, если это то, чего ты хочешь. Он не будет делать то, что ты говоришь.
— Нет? Как ты думаешь, насколько хорошо ты знаешь моего брата? — он делает эффектную паузу, — Ты готова рискнуть этим?
Я изучаю его глаза, пытаясь прочесть, о чем он думает.
— Вот что я тебе скажу. Я сохраню твой секрет. Таким образом, ты и я, мы можем иметь свое собственное, — он кладет пальцы мне на подбородок, и на минуту я задаюсь вопросом, не сравнивает ли он кончики пальцев с исчезающими синяками, — Только между нами.
Он издевается надо мной.
Я отстраняюсь, заставляю свои ноги двигаться. Я подхожу к двери, прежде чем оборачиваюсь.
— Я бы предпочла, чтобы ты сказал ему, — говорю я, — Я бы предпочла получить порку, чем хранить с тобой секрет.
Уже совсем темно, когда я бегу обратно в дом. Я ни разу не останавливаюсь, даже когда теряю одну из своих шлепанцев. Я иду прямо наверх, в свою комнату, захлопываю за собой дверь.
Я в такой панике, что даже не замечаю Люсинду, пока не оказываюсь в ловушке вместе с ней. Она полулежит на моей кровати, ее ноги скрещены в лодыжках, ее грязные туфли на моем одеяле.
Она держит разорванный конверт, читает листок бумаги. Мне кажется, я узнаю почерк, но она двигает им слишком быстро, чтобы я могла быть уверена, и садится.
— Какого черта ты здесь делаешь? — спрашиваю у неё.
Она спускает ноги с кровати, встает и оглядывает меня. Я смотрю вниз, смотрю на свою босую ногу, на царапины на ногах и грязь на ступнях.
— Я надеюсь, ты не пронесла грязь в дом.
Она подошла к окну и распахнула его, чтобы выглянуть наружу.
— Чего ты хочешь? — я спрашиваю.
Она поворачивается ко мне, кладет то, что читала, на комод и улыбается мне.
— Удачная поездка? Романтическое маленькое бегство?
— Да, вообще-то. Это было освежающе - быть вдали от тебя.
— Ну, разве нам не повезло, что ты вернулась.
— Что ты здесь делаешь?
Люсинда пожимает плечами, выдвигает один из ящиков и роется в нем. Она выбирает пару трусиков, крошечную пару, и держит ее на своем длинном красном ногте.
— Ты ему нравишься в этом? Нравишься, когда ты делаешь то, что делает шлюха?
Я подхожу к ней, беру трусики и бросаю их в ящик, прежде чем закрыть его.
— Ты не имеешь права находиться здесь. Убирайся.
— Это мой дом. Я могу быть где угодно, где захочу, — она подходит к шкафу, включает свет, но остается в дверях, чтобы заглянуть внутрь, оглядывается на меня, — Либби тоже все испортила. Джошуа это понравилось.
Я не хочу это слышать. Как бы мне ни хотелось побыть здесь с тетей Либби, я не хочу слышать это от нее.
— Знаешь, Себастьян должен разделить тебя, — говорит она, возвращаясь в спальню и садясь на шезлонг, как будто это была ее комната, — Джошуа поделился Либби. Она взяла всех трёх сразу. Один у нее во рту, один в заднице, а другой в ее грязной пизде, — нога изгибается, и это слово звучит в ее устах более вульгарно, чем есть на самом деле.
— У нее не было выбора, — говорю я.
— Она кончила, как шлюха, — женщина улыбается холодной, жестокой улыбкой, — Она была на улице, громче, чем ты. Или ты не кончила? Разве мой сын не заставляет тебя кончать?
— Он не твой сын.
— Это он тебе сказал? — она, кажется, удивлена, что я это знаю, — Очаровательно.
— Что в этом очаровательного?
— Поскольку он кормит тебя по частям, я просто удивлена, что он выбрал этот маленький лакомый кусочек. Хотя Себастьян всегда был умен. Слишком умен. Я полагаю, он проникся бы к тебе симпатией, узнав, что моя слабая сестра, его мать, повесилась.
Я слышу ненависть в ее словах, в тоне ее голоса, и она направлена на ее мертвую сестру.
— Что с тобой не так? Она потеряла сына.
— Ой? Откуда ты это знаешь?
— Себастьян сказал мне, — я не отвечаю, не сразу.
— В самом деле? Он никому об этом не говорит. Даже его Девочке-Уиллоу. Даже если он сражен наповал. Ты подлая шлюха.
Я не отвечаю.
— Мой муж тоже был сражен наповал. По правде говоря, он любил свою Уиловскую шлюху. Она была кротче тебя. Более послушный. Хотя, возможно, это связано с моим строгим режимом дисциплины. Держал ее в узде.
— Ты победила ее.
— Дисциплинировала ее. Есть разница.
— Называй это как хочешь.
— Я видела эту девушку с набитым членом моего мужа ртом больше, чем без него.
Она смотрит в сторону, как будто предается воспоминаниям, как будто это приятное воспоминание.
— Он заставил бы меня подготовить ее для него. Заставил меня побрить ее киску так, как ему нравилось. Вымыть ее. Заставил меня посмотреть, как он ее трахает. Но взамен я наказал ее так, как считала нужным.
— Почему ты мне это рассказываешь?
— Скучно, — она пожимает плечами.
— Ты ревновала мужа к моей тете? Так вот почему ты ненавидишь нас?
