Селянин (СИ) - "Altupi"

Калякин был раздражён и тупым инцидентом, и молчаливым пастухом, и взахлёб ржущим приятелем. Выставили дураком, посрамили, блять! Ещё в Интернет этот попадос выложит, а кто-нибудь из папиных-маминых приятелей увидит и конец каникулам. И так пришлось соврать про помощь Пашкиной бабке в строительстве бани. Родаки удивились внезапному трудолюбию и альтруизму, но отпустили, перекрестившись. Кража и избиение коровы их огорчат, и карманных денег не будет дополнительные полгода. Но говорить об этом с Пашкой бесполезно — он фанат всяких говно-сервисов.

— Заебал ржать. У меня, блять, штаны теперь выкинуть. В чём ходить?

— Постираешь.

— Ага, сам стирай коровье дерьмо, — Кирилл вытер руки о штаны и отошёл подальше от лепёшки, собрался закурить, да, понюхав ладони, передумал. Воняло мерзко. И он устал, теперь точно устал. Шёл девятый час. Солнце поднялось высоко, по небу плыли три облачка, синоптики предвещали жару и не ошибались.

— Не меня же корова обгадила, — заметил Паша.

— А чего ты пидора всегда защищаешь? Сам пидор? Влюбился?

Они пошли по направлению к дому. У их знакомого селянина была настежь распахнута калитка, куры высыпали на улицу и купались в пыли. Кирилл мимоходом сорвал две вишни с росшего у дороги дерева, они оказались сладкими и сочными, он пожалел, что не сорвал больше.

— Охерел? — Пашка не на шутку разозлился. — Ты сам пидор. Ещё раз так назовёшь!..

На заброшенной усадьбе в кустах мелькнуло что-то рыжее — лиса.

— Ты его защищаешь, — повторил обвинение Кирилл. — Пидоров пиздить надо. Я хоть как-то землю от этой мразоты очистить пытаюсь, а ты защищаешь. Нехорошо это, не по-пацански.

— У него мать инвалидка и брат малой. Всё на нём держится. Не помню, как его зовут… Никитой, что ли? Да и не пидор он в принципе-то, если с Лариской крутит? А мужиков тут нет. Бабки одни.

Кирилл и Пашка свернули к своей хате, постояли на травке, глядя на пустынную, словно марсианская поверхность, единственную улицу Островка. Вдали дорогу перебежала серая кошка, чьи-то гуси, гогоча, махали крыльями и вытягивали шеи. Утки по очереди влезали в поставленное для них корыто с водой. Солнце выжигало траву. Комары пока не летали, как и спутники сотовой связи над этой частью области — интернета не наблюдалось.

Пашка за чем-то слазил в машину и позвал завтракать. Калякин пропустил его вперёд. Прошёл в калитку, но, услышав тарахтение мотоцикла, остановился, стал ждать. Через несколько секунд мимо него в сторону большака проехал селянин. Коляска «Юпитера» была битком нагружена и накрыта брезентом. Российский железный конь, каких в городе днём с огнём не сыщешь, по кочкам шёл деревянно, выхлопные трубы отравляли воздух белыми клубами газа с характерным запахом. Пора этому чуду техники на металлолом.

Последствия скуки

6

В четыре часа дня, когда солнце ещё жарило деревню, как школьник - жука под лупой, Машнов не выдержал смотреть рябящий телевизор и, запасшись водой, ушёл на новые поиски делянки. Он не унимался, искрился позитивом, но Кирилл видел, что друган начинает терять веру в мифический самосев конопли, просто пока не подаёт виду. Кирилл отказался идти с ним по жаре. Потенциальное богатство маячило далеко, а бить ноги и обливаться потом в тридцать пять градусов по Цельсию он не нанимался.

Сельская жизнь тоже достала, особенно отсутствие Интернета. Оставшись за сутки в одиночестве, Калякин решил поспать. Лёг на кровать, потыкал пальцем в экран смартфона. Страницы не загружались.

Перед носом прожужжала жирная чёрная муха и села на щёку, защекотала лапками. Кирилл отмахнулся, но муха лишь перелетела на лоб. Потом на нос, на голый живот. Затем мух стало три, одна больно укусила. Это была пытка, а не отдых. Почему-то опять вспомнился пидор на мотоцикле: он вон в таких условиях всю жизнь живёт. С его внешностью мог прекрасно в городе устроиться у бабы какой-нибудь и других втихаря поёбывать. Хотя не нужны в городе пидорасы. Ему здесь самое место, в навозе.

Кирилл поймал себя на зависти чужим внешним данным. Зависти, которую он сразу подменил ненавистью.

Заснуть не получалось. Мухи думали, что открытые участки его тела - аэродром, и донимали постоянными налётами, бесили. Калякин встал, натянул шорты, размышляя, что Пашкина прабабка по любому сдохла в этой постели, а он весь пропитался её старушечьим запахом, ещё день и он сам превратится в старого пердуна.

Сортир, куда Калякин пошёл от нечего делать, тоже не благоухал ароматами Франции или хотя бы сторублёвого освежителя воздуха. Низкий, с кучей щелей между изъеденными тлёй досками домик неизвестного архитектора примостили в углу двора среди пышно цветущих зарослей куриной слепоты. Из удобств предлагалась дырка в неровном полу и полочка для бумаги, на которую забывчивый Пашка положил стопку старых газет. Чистотой и меткостью попадания в дырку посетители туалета не отличались. Там тоже ползали мухи.

Всё естество Кирилла ещё вчера воспротивилось приближаться к этой зловонной параше. Но если отлить он мог на кусты или стенку забора, то сейчас его подпирало по большому. Была, конечно, мысль сделать это на травку и скрыть содеянное лопушком…

Калякин мужественно вошёл в уличный туалет, снял шорты, под которыми не было трусов, присел над дыркой. Оставил открытой державшуюся на верхней петле дверь и закурил, чтобы перебить вонь разогретых жарой экскрементов. Мешали мухи: садились на голую задницу, бёдра.

Подтеревшись скомканной пыльной газетой за девяносто второй год, Калякин выпрямился. Пол под его тяжестью заскрипел, две тоненькие полусгнившие досочки прогнулись.

— Ёб!.. — Кирилл выскочил от греха подальше, не натянув шорт. Выкинул в дырку бычок сигареты, понюхал плечо — воняло, страсть. В ванну бы залезть, но у поганой Пашкиной бабки даже примитивного водопровода нет, только колодец в огороде. Калякин подтянул шорты и пошёл на веранду посмотреть, не осталось ли в вёдрах воды, набранной вчера Пашкой. Но из двух пластиковых вёдер только в одном, в синем, на дне плескалось пальца на три, остальное, видимо, следопыт-коноплевод забрал с собой. Пиздец.

Кирилл мужественно взял другое, зелёное, ведро и, решив, что он не тупее Машнова, направился к колодцу. Но, выйдя на высокие порожки веранды, он заметил оранжевый «Опель Мокко» возле ворот банкирши: наверно, Лариса Батьковна пожаловала с работы домой. Поглазев бесцельно ещё пару минут на кроссовер и на коттедж за ажурным чугунным забором, Калякин продолжил путь.

Колодец был самым хрестоматийным — деревянный сруб высотой в метр, узкая крыша на столбиках, цепь с ведёрком. Набрать воды из него представлялось делом нетрудным. Кирилл заглянул в снятое с гвоздя ведро из нержавейки: не стерильно чистое, но сойдёт. Потом заглянул в колодец, звёзд не увидел. Вода отражала небо на глубине метров семи. Кирилл бросил туда ведро, оно гулко забилось о стенки бетонных колец, зашелестела, разматываясь, толстая цепь, завертелся кусок бревна, на которое эта цепь была намотана. Скоро раздался всплеск, цепь натянулась.

— Готово, — сказал Калякин и стал вертеть кривой металлический прут, служивший ручкой подъёмного механизма. Дело шло туго, пришлось приложить усилия и стиснуть зубы. Когда ведро показалось из шахты колодца, Калякин потянулся за ним, отпустил рычаг… Тяжёлое ведро мигом ухнуло вниз.

— Блять! Твою мать!

Снова раздался всплеск, более громкий. Калякин взбесился, пнул сруб. Но во второй раз подошёл к подъёму ведра с аккуратностью. Правда, мыться было негде, ванной Пашкина бабка не озаботилась и даже пресловутую русскую баню не уважала, купалась в корыте. И вода была ледяной, а греть на электрической плитке в кастрюле — убить два часа. Если бы сейчас Машнов был рядом, Кирилл бы его грохнул, но тот лазил неизвестно где, деревенщина.

Кирилл понюхал предплечье: воняло уже не так сильно. Он перелил воду из металлического ведра в пластмассовое, нашёл в доме тазик, наполнил его водой и, шипя и матерясь, ополоснулся прямо во дворе. Чистюлей себя не числил, но пока ходил туда-сюда, у него созрела идея, как скоротать вечер.