После развода. Хочу тебя вернуть (СИ) - Мэра Панна

На первом этаже сразу вижу Ильдара. Он стоит в холле. Наполовину в пижаме, наполовину уже в чём-то походном: джинсы, майка, его коричневая дорожная сумка. Та самая, с которой он ездил на конкурсы и в командировки. Сумка брошена у двери. Все отсеки открыты и в нее летят рубашки, носки, тюбики с его кремом для бритья, очки в жёстком чёрном футляре.

Он не слышит, как я подхожу.

Или делает вид, что не слышит.

– Ты уже уезжаешь? – спрашиваю я, и не узнаю собственный голос.

Усталый. Тяжелый.

Он оборачивается. Без удивления. Как будто знал, что я спущусь.

– Да. Надо заехать в агентство, потом сразу в студию. К вечеру уже перееду.

Он говорит это как будничное «вынести мусор».

Я стою у перил, держась за дерево. Оно шершавое. Надёжное. Какой и я была когда-то для него.

– Я думала… что мы хотя бы поговорим. Утром.

Он пожимает плечами, не останавливаясь.

– Что говорить, Надя? Мы всё уже сказали. Ночью. Много лишнего, кстати.

Я вздрагиваю. Он продолжает собирать вещи, как будто разговаривает со мной в фоновом режиме.

– Я не хочу скандалов, не хочу упрёков. Я сделал выбор. Это моё право. Он замирает, бросает в сумку последний свёрнутый свитер.

– И, как я сказал, дом твой. Я ничего не забираю из мебели или техники. Только свои вещи.

Я молчу. Не потому что нечего сказать, а потому что слова сейчас не имеют веса.

Он не слушает. Он уже там. В другой жизни.

Стою на лестнице, не двигаясь, будто он, выходя, забрал с собой не только свою сумку, но и воздух. Всё вокруг кажется тусклым, неживым. Стены, ковёр, даже утренний свет сквозь шторы какой-то блеклый.

Я даже не хочу ничего ему говорить. Он ведь все решил, а слова в нашем случае уже точно ничего не решат.

Отступаю на шаг от Ильдара, как вдруг пространство заполняет новый звук.

Звонок в дверь.

Резкий, уверенный, будто врывается в тишину с чужим дыханием.

Ильдар вдруг оживляется. Оборачивается. Голос его деловой, чёткий:

– А, это, должно быть, юрист. Я попросил его заехать пораньше.

Он даже улыбается чуть-чуть, как будто у него встреча по проекту, а не финал отношений, которые длились почти тридцать лет!

Дверь открывается, и в дом входит человек в сером костюме с кожаным портфелем. Молодой, вежливый. Всё при нём: очки, чисто выбритый подбородок, холодная, аккуратная папка в руке.

– Доброе утро, – говорит он. – Надежда Валерьевна?

Я киваю. Он чуть склоняет голову в знак приветствия.

– Отлично. Значит вы уже готовы. Не будем затягивать и приступ к делу.

Я не успеваю дать ему ответ, как мужчина без лишних слов протягивает мне папку.

– Мы можем пройти в гостиную и там обсудить детали.

Я бросаю взгляд на кипу документов, абсолютно не внушающих мне доверия.

– Что это? – спрашиваю с опаской у юриста.

– Здесь все документы. Проект соглашения о разводе, приложение по недвижимости, подписи, сроки, перечень имущества. Мы постарались сделать всё максимально мягко и… цивилизованно.

Пальцы сжимают края папки так крепко, что они белеют. Бумаги внутри ровные, пахнут свежей типографской краской и чем-то холодным, как металл.

Я опускаю глаза, пытаясь вчитаться. Строки расплываются, но не от слёз. Их я уже выплакала ночью. От какого-то внутреннего оцепенения.

Пункт 3.1. Раздел движимого имущества.

Автомобиль марки Lexus RX 500 — остаётся в распоряжении И. Р. Абрамова.

Пункт 3.2.

Имущественные активы, зарегистрированные на И. Р.Абрамова, включая студию архитектурного проектирования «FORMA» – не подлежат разделу.

Я моргаю. Воздуха становится меньше.

Пункт 4. Финансовые счета и накопления.

‍Все счета, оформленные на имя И. Р.Абрамова, включая валютные накопления и инвестиционные портфели, остаются в его распоряжении.

А мне… Дом.

Вот и всё, что муж пожелал мне оставить после полувека совместной жизни.

– Это что? – спрашиваю я хрипло.

Юрист быстро поправляет очки.

– Это стандартная формулировка, всё в рамках закона. Учитывая, что бизнес, автомобиль и счета были оформлены на вашего супруга до брака или не имели совместного участия…

– Не имели совместного участия?! – мой голос обрывается, поднимается, трещит.

– Я сидела по ночам, проверяя его сметы! Я ездила вместо него на совещания, когда он болел! Я корректировала его презентации, пока он спал, потому что он не выносит грамматических ошибок!

– Надя… – вмешивается Ильдар, сухо, но с предупреждением в голосе.

Я резко поворачиваюсь к нему.

– И ты называешь это «по-человечески»? Это «цивилизованно»? Ты хочешь оставить меня у разбитого корыта, с кухонным гарнитуром и кирпичной кладкой, а сам забираешь всё, что мы строили вдвоём?

– Мы не строили бизнес вдвоём, Надя, – говорит он устало. – Ты мне помогала, да. Но всё оформлялось на меня. Так было всегда.

– Потому что ты сам просил! – срываюсь я. – Ты говорил: «пусть всё будет на меня, так надёжнее, тебе не надо вникать в бумаги, занимайся домом». А теперь вот это?

Он не отвечает. Смотрит сквозь меня. Как сквозь тонкую стену, которую ещё не снесли, но уже приговорили.

Я снова смотрю в бумаги. Пальцы предательски дрожат. А внутри медленно расправляется пустота.

Он забрал не только свою жизнь. Он забирает всё, что я называла нашей.

И всё это чётко, по закону. Холодно. Без улик. Как идеальное преступление.

Глава 10

– Я не буду это подписывать, – говорю я, и голос мой, пусть и охрипший, звучит впервые за всё утро твёрдо. – Это нечестно. Это несправедливо, Ильдар.

Он стоит напротив, с руками в карманах, будто это не бракоразводный процесс, а деловая встреча.

Лицо ровное. Слегка скучающее, а губы слегка вздрагивают от ядовитой усмешки.

– Ты сам просил меня не работать, – я делаю шаг к нему. – Ты говорил, что тебе нужна опора, нужен тыл. И я согласилась! Я отдала тебе свои лучшие годы! Жила твоими проектами, твоими идеями, бросила работу, чтобы МЫ могли творить историю и искусство! А теперь ты говоришь, я не участвовала?!

Он криво усмехается, будто слышит это уже в десятый раз. – Надя, прекрати. Ты же не наивная девочка. Он разворачивается к юристу: – Мы ничего менять не будем.

– Ильдар… – я делаю шаг вперёд, голос срывается. – Я не прошу всего. Я прошу… часть. Просто часть. Хоть что-то, чтобы не остаться в пустоте. Я не работала, потому что ты так хотел. А теперь ты забираешь всё, будто я не существовала?

Он поворачивается ко мне резко. Глаза холодные.

– Я уже сказал: ты получаешь дом. Целый дом, Надя. Не комнату, не дачу в глубинке. Дом в центре. Если ты хочешь денег, я тебя не ограничиваю. Ты можешь его продать и купить квартиру, две, хоть три. Живи спокойно до конца своих дней. Что ещё тебе надо?

Меня словно ударяют.

– Живи до конца своих дней? – тихо повторяю я, а внутри как будто рушится последняя надежда на то, что с Ильдаром можно говорить о честности. – Ты говоришь со мной, как будто я отработанный материал. Как будто я уже… всё. Я качаю головой, не веря: – Ты же знал, что я не смогу начать всё заново. Что у меня был только ты, дом и наше хозяйство!

Он молчит, а потом, едва заметно пожимает плечами:

– Может, в этом и была ошибка.

И снова смотрит не на меня, а мимо. Мимо нашей жизни. Мимо всех моих слов.

Как будто я уже прошлое. Как будто он давно вычеркнул меня из своей архитектуры.

– Я оставляю тебе документы, – говорит Ильдар, забирая папку из моих рук и укладывая ее на журнальный столик, как будто кладёт меню в ресторане, где заказ уже давно сделан.

– У тебя есть пара дней, чтобы подумать. Подписать. И… Взвесить всё хорошенько.

Я стою, как вкопанная. Слышу себя, как бьется в висках, как дыхание прерывается, как после бега, только я не бегу, я падаю.

– Не шантажируй меня, – выдавливаю я. – Это звучит как угроза.

Он чуть усмехается, почти с жалостью.