Сладкое господство (ЛП) - Райт Кения

Теплая волна разлилась по груди, а на лице расплылась самая идиотская улыбка.

Розовый.

Чен наклонился ко мне:

– Ты в порядке?

– А что? – Я повернулся к нему. – Я разве выгляжу так, будто со мной что-то не так?

– Ты выглядишь так, будто сожрал кучу наркотиков.

– Я не под кайфом. Я просто влюблен.

Чен нахмурился.

– Тут много розового на стенах.

Чен оглядел цветы.

– Ты прав. Хочешь, я прикажу ребятам снять розовые цветы и…

– Нет. Нет. Моник любит розовый. Это ее любимый цвет.

Чен тяжело вздохнул.

– Господи боже.

– Что?

– Ничего. Просто я сижу тут, переживаю, что ты вот-вот убьешь дядю Лео, а ты, оказывается, вон там, с обожанием глазеешь на розовые цветочки.

– Ну… я же не могу убить своего отца при всех этих камерах и испортить Моник ее чайную церемонию.

– Верно.

Я повернулся в сторону, где сидел этот омерзительный ублюдок.

Передо мной тянулся длинный стол, а его полированная деревянная поверхность отражала мягкий свет люстры, висевшей над головой.

Я сидел в центре, занимая главное место в этой церемонии.

Слева от меня находился Чен, а справа – мой отец, который разговаривал с дядей Сонгом и тетками.

Это был первый раз за долгое время, когда мы находились так близко друг к другу, и над нами не нависала тень насилия. Конечно, мне до сих пор хотелось схватить свой парадный меч и перерезать ему глотку, но я видел, что он был начеку и ждал внезапной атаки.

Разве не он сам учил меня быть именно таким?

Я пристально вгляделся в него.

Он сидел в кресле с такой настороженной готовностью, что это невозможно было не заметить.

Пиджак был расстегнут, обеспечивая быстрый доступ к арсеналу ножей, которые, я точно знал, были спрятаны у него под одеждой.

Лицо было чуть повернуто в сторону дяди Сонга и теток – он вел с ними непринужденную беседу, но тело при этом было развернуто больше в мою сторону.

Это была тонкая, почти незаметная поза, но я сразу понял, что это значит: боевая стойка, готовая к действию в любую секунду.

Именно этой позиции он когда-то научил и меня.

В это время я сам сидел так же собранно, отражая его готовность и ни на миг не выдавая своих намерений.

Это был тонкий баланс сил.

Молчаливая битва воли разыгрывалась под маской вежливости.

Вся изысканность обстановки и важность церемонии почти терялись на фоне этого скрытого, но ощутимого напряжения, таившего в себе возможность насилия.

Но ради Моник я сохранял самообладание. И он тоже.

По крайней мере, мы оба считаем, что она действительно важна. Именно поэтому я не стану пытаться убить тебя сегодня.

Эта чайная церемония должна была серьезно упростить Моник жизнь на Востоке, и только это имело для меня значение. Сегодня у всех нас были свои роли, и на данный момент моя заключалась в том, чтобы отдать дань ее усилиям и сохранить хрупкий мир.

Я убью тебя завтра, отец.

Я перевел взгляд вперед.

Только посмотри на них. Они уже замерли в ожидании главной новости сегодняшнего дня.

Комната для чайной церемонии была не просто местом, где собирались гости. Это была сцена. Прямо перед нами расположились камеры новостных каналов и репортеры. Яркий свет от прожекторов заливал все пространство и подчеркивал каждый штрих в этом выверенном спектакле.

Несколько репортеров стояли полукругом, не сводя с нас глаз. В руках у них были направленные в нашу сторону микрофоны и блокноты, готовые к работе. Кроме того, камеры были расставлены так, чтобы захватывать каждый угол этой комнаты.

Длинные и тонкие штативы удерживали объективы в неподвижности, а красные огоньки записи зловеще мигали. Провода тянулись по полу и исчезали за дверью, соединяя камеры с фургонами, припаркованными снаружи. Скорее всего, они уже были готовы транслировать церемонию в прямом эфире на весь мир.

Пару репортеров шептались между собой. Их приглушенные голоса сливались в ровный фоновой гул.

Кто-то из них поправлял наушники, вероятно, получая указания от продюсеров и режиссеров за кулисами.

Другие яростно стучали по телефонам или торопливо выводили что-то в блокнотах, готовя вопросы, которые собирались задать нам после окончания церемонии.

Я заставил себя выдержать их взгляды и сохранял выражение лица предельно нейтральным.

Эта церемония была куда больше, чем просто ритуал. Это было публичное представление, демонстрация силы и единства.

Ради Мони и ради нашего будущего я должен был хорошо сыграть свою роль.

Восток будет наблюдать.

За кулисами будут вестись настоящие битвы и приниматься реальные решения, но сейчас мы должны были сохранить иллюзию.

Чен взглянул на меня.

Я едва заметно кивнул ему в ответ, давая понять, что все под контролем, а мои мысли на миг вернулись к розовым цветам, которые, пусть и ненадолго, но согрели меня среди всего этого напряжения.

Как я мог бы выразить любовь с помощью цвета?

Возможно, я мог бы выбрать для нее украшение с розовым камнем.

Или платье, в котором преобладал бы синий, но с тонкими розовыми акцентами.

Хотя, может быть, я мыслил слишком приземленно.

Я мог бы подарить ей розовую машину, конечно, исключительно для поездок за пределами Востока.

Или розовый самолет?

Я что-нибудь придумаю.

Справа от меня сидели тетя Сьюзи и тетя Мин. Как всегда, они были безупречно одеты. Тетя Сьюзи на мгновение встретилась со мной взглядом и одарила легкой, ободряющей улыбкой.

Они задержали мое появление в «Цветке лотоса», потому что заставили меня выслушать поток проклятий и угроз в течение нескольких минут. Я просто стоял и молча принимал весь этот словесный обстрел, зная, что как только они выговорятся, все снова станет по-прежнему.

Забавно было слышать, как в своей ярости они твердили, что они старые и беззащитные женщины… учитывая, что именно они отправили двадцать моих бойцов в больницу.

Мои сумасшедшие тетушки.

И вдруг, к моему удивлению, отец повернулся ко мне.

– Спасибо, что позволил этому событию состояться, сын. Я понимаю, как тяжело тебе было согласиться на это.

Я на мгновение опешил от его спокойных слов.

В его голосе звучало ожидание, будто он ждал, что я тут же оттолкну это проявление чувства.

Но я не стал.

Я просто кивнул, сохраняя на лице полное спокойствие.

– Этого хотела Моник.

– И ты готов дать ей все, чего она захочет?

– Почти все.

– Люби ее так сильно, как только сможешь. Я не думаю, что когда-то показал тебе это на примере своей любви к твоей матери.

Он тяжело выдохнул.

– Я был упрямым, эгоистичным человеком, сосредоточенным только на собственных желаниях.

Я моргнул.

– Было так много случаев, когда я игнорировал то, чего хотела Цзин, и просто делал все по-своему. Мне было плевать, насколько сильно она умоляла.

Я вспомнил, как в детстве мама всю ночь проплакала перед боем, который должен был принести мне трон Востока. Она умоляла его отменить все. Потом мольбы переросли в крики, а затем она начала швырять в него вещи, такая злая, такая омерзительно разочарованная.

Я внимательно посмотрел на него.

– Ты жалеешь о том, как обращался с мамой?

– Конечно.

Это потрясло меня до глубины.

– Я не думал, что ты вообще о чем-то жалеешь.

– Я мог бы быть лучшим мужем и отцом. Вместо этого я сосредоточился на том, чтобы стать самым успешным добытчиком и… Хозяином Горы. Я считал, что деньги и власть – самое главное, и… в чем-то так оно и есть, но…

Он не договорил, но и того, что прозвучало, было уже больше, чем я когда-либо слышал от него.

– Лэй. – Он сцепил пальцы и посмотрел на меня с грустной улыбкой. – Ты не можешь убить Марсело.

Что?!

Я распахнул глаза.

Кто из моих людей ему рассказал?