Шанс на счастливый финал - Лавин Виктория

Он ловит меня с такой невозмутимостью, будто ему не привыкать ловить незнакомых женщин, прыгающих в его мускулистые объятия, и, честно говоря, не удивлюсь, если так оно и есть. Я мимоходом отмечаю, что его лицо – шедевр, высеченный рукой талантливого скульптора, но в данный момент у меня на уме только одна мысль. БЕЖАТЬ!

К моему ужасу, он лишь приподнимает густую бровь. Просто класс. Доверить жизнь первому встречному красавчику – как это в моем духе! Я едва сдерживаю желание ударить его пятками по заднице и пришпорить, как лошадь. Вместо этого резко кручу головой, желая проверить, насколько близка смерть. К моему полному изумлению и облегчению, эта самая смерть спокойно стоит на снегу в том месте, откуда я стартовала, и безмятежно смотрит на нас. Тогда я снова поворачиваю голову к мужчине, в которого вцепилась мертвой хваткой.

– Это лось, – сообщаю я ему, все еще переводя дыхание после спринтерского забега. – Не медведь.

Мужчина вежливо кивает, как будто для него это действительно новость.

– Существенное отличие.

– Я думала, что умру, – аргументирую я, чуть крепче обхватывая его за шею.

– То есть ты не со всеми так здороваешься? – произносит он баритоном, который резонирует сквозь парку. Святые угодники. Кровь приливает к лицу, щеки алеют, и я понимаю, что капюшон, должно быть, свалился с головы во время моего безумного забега.

– Там, откуда я родом, нет диких животных. Я просто растерялась от неожиданности.

– Тогда ты, должно быть, Марго Брэдли из Лос-Анджелеса.

– А ты, получается, охотник из… леса?

Его полные, слегка потрескавшиеся губы расплываются в ухмылке, которая отражается в морщинках вокруг глаз. Темно-зеленые, с густыми ресницами, они придают ему отдаленное сходство с окружающими нас вечнозелеными деревьями. Как будто он вырос здесь, рядом с ними. Что-то в нем есть такое знакомое, и все же я никак не могу…

– Нет. Охотник, он же Траппер, – мой отец. А я – Форрест, он же Лесник [7]. – Пауза. – Лесник из леса.

На этом месте я прыскаю от смеха и вижу, как он разглядывает ямочки у меня на щеках. В животе зарождается трепет.

– Точно подмечено, не находишь?

Он поворачивает голову, окидывая взглядом лесистую местность с органично вписывающимся в пейзаж лосем.

– Могло быть и хуже. Меня могли бы назвать в честь дяди.

– А это кто?

– Он тебя привез.

Я фыркаю, что вызывает у мужчины улыбку. Его идеальные зубы – яркий контраст с густой щетиной. Я все яснее осознаю, что мои ноги обхватывают его гранитную талию и тот факт, что я только что использовала слово «гранитная» для описания его тела, как будто он – реальная версия всех написанных мной романтических героев. С растущим беспокойством я замечаю, что упражнения с топором его разгорячили и что сама я уже давно не была настолько физически близко к кому-нибудь с членом. Это последнее слово, которое должно сейчас занимать мои мысли, и поэтому оно становится единственным словом, о котором я могу думать в данный момент.

До тех пор пока наконец я не узнаю его.

Меня охватывает чувство нереальности происходящего, и улыбка сползает с лица. Потому что он не является воплощением всех когда-либо написанных романтических героев – только всех написанных мною героев. К сведению, я написала немало мужчин. Шесть, если быть совсем точной. Каждого я милостиво одарила одной любимой чертой, основываясь на своих личных предпочтениях, потому что дарить их все одному мужчине казалось расточительством. Но сейчас, глядя на Форреста, я вижу все эти черты сразу. Я узнаю непокорные шоколадные локоны Калеба. Зеленые глаза Брэндона. Скульптурные пропорции Леви. Супергеройское телосложение Андерса. Рост Харрисона. И хотя я никогда не смогу этого проверить, возможно у него, как у Дэкса…

– Не хочешь спуститься? – неуверенно спрашивает мужчина, – Или ты все еще в режиме боевой готовности?

Я моргаю, понимая, что уже почти минуту смотрю на него как психопатка.

– Точно. Да. Надо спуститься.

Форрест помогает мне слезть со своего идеального тела, которое все случайные прохожие оценили бы на десять из десяти. Сделав неуклюжий шаг назад, тут же проваливаюсь в снег. До меня вдруг начинает доходить, что, убегая от чего-то совершенно безобидного, я угодила прямиком в объятия реальной угрозы.

Эта поездка задумывалась как способ сбежать от всего, что меня окружало прежде. Я должна была избавиться от личности автора любовных романов и написать мрачный детектив об убийстве. А вместо этого судьба подстраивает мне идеальную встречу с мужчиной, который, кажется, сошел со страниц моей собственной книги. С мужчиной, которого я знаю столько же, сколько буду принимать холодный душ после такого гормонального всплеска, однако в жизненно важный момент он каким-то образом стал для меня маяком безопасности.

Но Лесник из леса? Серьезно? Даже я не настолько банальна.

В левом виске начинает пульсировать, и я прикладываю варежку ко лбу. Это самый длинный день в моей жизни, я уже много часов ничего не ела и, наверное, вся провоняла синдромом раздраженного кишечника дяди Медведя. Брови Форреста сходятся вместе, придавая ему сходство с сексуально озабоченным типом из рекламы одеколона.

– Все в порядке?

В его голосе звучит искренняя обеспокоенность, и меня охватывает тревога. В рефлекторном поиске ободрения и утешения я встречаюсь с ним взглядом. Порыв небезопасный, учитывая, что он очень крупный незнакомец, причем вооруженный топором. Но в его обращенном на меня взгляде нет ни азарта заядлого таксидермиста, ни даже вежливого гостеприимства по отношению к очередной гостье. Его взгляд, как и его вопрос, мягкий и немного настороженный – судя по выражению лица, с каким он изучает мои черты, похоже, я здесь не единственный человек, который столкнулся с плодом своего воображения.

Боже, мне нужно вздремнуть. А еще лучше – вернуться в аэропорт. Я встряхиваю головой, чтобы прояснить мысли. Он спросил, все ли со мной в порядке, и, по правде говоря, нет. Меня уже давно так не тянуло к кому-то, а в последний раз это стоило мне достоинства, веры в любовь и нескольких невозвратных залогов за свадьбу. При одной мысли об этом по позвоночнику пробегает паника, и я вдруг ощущаю себя кактусом, ускоренно наращивающим шипы на видео, снятом в режиме таймлапс. Так или иначе, изображать из себя неприятную особу всегда было моим защитным механизмом по умолчанию.

– Я замерзаю, – объявляю я. – Если не возражаешь, проводи меня в мой домик. И мне нужно, чтобы кто-нибудь принес мои вещи.

От ледяного тона выражение лица и поза Форреста мгновенно становятся более настороженными, и я жалею о своей холодности. Но я стараюсь минимизировать возможный ущерб, и если уж меня угораздило так вляпаться, то установление дистанции – единственный способ выжить в ближайшие полтора месяца.

– Хорошо, – говорит он, и теплота исчезает без следа, словно он поспешно восстанавливает свои собственные разрушенные границы. – Следуй за мной.

Он поднимает топор и идет, но я не решаюсь сдвинуться с места. Рядом с тропой стоит медведь-лось, и хотя особенно буйным он не выглядит, но все равно это огромное и, мать его, дикое животное. Форрест вздыхает, видя мою нерешительность. Судя по всему, его терпение к чужакам иссякло.

– Не стоит бояться Буллвинкля [8], – говорит мужчина. – Он просто выпрашивает морковку. Пошли.

– Буллвинкля? Он твой питомец?

– Нет, он – потенциальный штраф в пятьсот долларов. Кормить лосей запрещено, но отец начал его прикармливать, и теперь он практически ручной. Просто не обращай внимания.

Я представляю, как Саванна отреагировала бы на лишение любого животного «вкусняшек», законно или нет, и меня впервые по-настоящему накрывает волной тоски по дому. Я даю себе молчаливую клятву набраться смелости и перед отъездом дать Буллвинклю морковку, но, когда мы проходим мимо горы коричневого меха, я невольно жмусь к Форресту. Может, он и ворчун, но, по крайней мере, у него нет этих гигантских отростков. Рогов. Неважно.