Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Он присел рядом, опираясь коленом на мокрый шершавый асфальт. Радужная оболочка жутко поблескивала во всполохах молний, а от грома по спине у Фастер расползались мурашки страха. Она почувствовала, как он взял её горячими ладонями за лицо, рефлекторно зажмурилась и попыталась отвести голову в сторону, однако, не получалось.

Сердце упало куда-то вниз, когда девушка ощутила у себя на губах чужие губы. Сырой, как вкус дождя, поцелуй, горький и тяжелый. Его язык протискивался в рот, горячий. Отвратительно знакомый вкус, запах. Едва ощутимое касание ровных, острых зубов, легкое покусывание. Глаза закатывались под верхние веки, тремор все усиливался, сил отпихнуть не было. Жгло ссади на коленях, хотелось кашлять.

«Я люблю тебя» — доносилось рядом. Послышался звук открывающегося зонта, шуршание пакетов. «У тебя жар, ты заболела». «Мы идем домой».

Разлепить глаза не получалось, Эмма пыталась что-то говорить, но слова перебивал озноб. Она чувствовала, как её брали под плечи, поднимали с асфальта, и тут же босые ноги оторвались от земли. Вновь грянул гром, и вспышка молнии просвечивала сквозь закрытые веки. Мужчина держал её одной рукой, прислонял к телу, пока её руки беспорядочно болтались вдоль туловища. Дождь на кожу больше не падал, но было слышно, как капли ударялись о купол зонта.

«Навеки со мной» — шумела вода.

* * *

От окон поднимались гардины. Мертвый свет расползался по коридорам дома, иногда все еще вспыхивали молнии. Щелкнул замок входной двери, и тут же послышались удары холодных капель о пол. Скрипнул зонт. «Вот мы и дома» — раздался тихий голос.

Он небрежно бросил пакеты у входа, туфли упали рядом с ними, один из них отлетел чуть в сторону. Штайнер враждебно на них покосился, но тут же прикрыл глаза. Туфли, они ей не нужны.

Ей не нужно то, что её травмирует.

Калечит. И туфли, как ему казалось, были одним из таких вещей. Она великолепна и без них. Не каблуки красят её, а она красит каблуки. Зачем это нужно?

Холодное тело безучастно висело у него на руках, иногда издавало какие-то странные, разрозненные звуки, стоны. Временами, пыталось импульсивно шевелиться, но тут же обмякало. Стоило переохладится, и у Фастер моментально подскакивала температура, начинался кашель, бронхит, бывало даже бред. Девушка с детства не могла похвастаться хотя бы средним иммунитетом.

Такой же мокрый и холодный, Нейт понес её в ванную на первом этаже. Он уже не помнил, когда болел в последний раз, возможно, не в этом десятилетии. Всегда переносил недуги очень легко, на ногах, никогда не пропускал работу или пары, никогда не брал больничный.

Внезапно Штайнер замер, и раздраженно поджал губы. На самом деле, помнил, один раз было. Но это сильно выбивалось из представления об идеальности собственного здоровья, так что мужчина предпочитал не вспоминать этот эпизод.

Из крана хлынула теплая вода, блики света играли на белой кафельной плитке. Эмму нужно помыть, завернуть в полотенце. Обработать ранки, померить температуру, погреть. Она наконец-то в нем нуждается. Сейчас… она не справится без него. Он нужен. Необходим. От осознания этого факта ему было хорошо.

С тяжелой улыбкой Нейт отдирал от женского тела прилипший сарафан. Не увидит он её голой, ну конечно. Горячие руки скользили по мокрым ребрам, задирали белье, сминали в ладонях бледную грудь, пока девушка что-то невнятно бормотала, хмурилась. Снимал ей трусы, бросал все на пол. Поглаживая бедра, погрузил в теплую воду. Взгляд скользил по коже, отчего-то Штайнер чувствовал странную радость, словно впервые увидел Эмму после долгой разлуки. Хотелось погладить, прижать к себе, пока сердце беспорядочно колотилось в грудной клетке. Целая вечность прошла. Хотелось прикоснуться губами к тонким ключицам.

«Я очень соскучился» — вдруг тихо, неловко, отстраненно сказал он, но тут же засуетился и взял душевую лейку. Промерзла, поранилась. Ей плохо, больно, одиноко. Что-то там хрипит себе под нос, не может открыть глаз. Как это вышло? Как до такого дошло? «Любимая» — повторял он одними губами. «Любимая, все будет хорошо, все наладится». «Я всегда буду с тобой, что бы не случилось. Всегда».

Через пару минут мужчина разделся сам и шагнул под горячий душ, который смывал остатки дождевой воды. Ванную заполонял пар, мутнело широкое зеркало. Иногда Нейт кидал на него взгляд, но вместо собственного отражения видел только расплывчатый силуэт.

Казалось, от него прежнего и вправду оставался только силуэт. Что теперь будет?

На мокрое тело Штайнер накинул теплый белый халат, затем стал осторожно заворачивать в полотенце свою… свою. Кто она ему? Можно ли назвать сестрой девушку, которую облапываешь и называешь любимой? Можно ли назвать невестой, если нет даже отношений? Ничего нет. Ничего не осталось.

Он пытался отринуть эти мысли. Все равно есть их дом, их прошлое. Близость. Кубик Рубика. Оно никуда не делось, от этого невозможно избавиться. Невозможно, даже если Эмма захочет. Снова вместе, снова он ей нужен. Так было и так будет.

Теплая. Рвано, тяжело дышит, на бледном лице от жара краснели щеки. Дрожали ресницы. Через какое-то время она начнет приходить в себя. Будет, возможно, брыкаться, отворачиваться. Но пока что просто смирно лежала, и ресниц хотелось коснуться пальцами. Когда-то Фастер каждый день признавалась ему в любви. Он был в её глазах самым лучшим, и, даже если сейчас это не так, Нейт таким станет. Никогда не поздно стать лучше. Не поздно же?

Скрипнула дверь пустой спальни. В прошлом Эмма грезила о кровати с балдахином, и вот, она у нее есть. Большая, широкая, теплая. С мягкими подушками, хрустящим от чистоты бельем. Её кровать. Их совместная, как и дом. Как и все вокруг.

Штайнер аккуратно положил девушку на кровать и накинул сверху одеяло. Затем отошел, начал копаться в ящике придверного комода. До сих пор вспыхивали молнии, освещая всполохами тусклое пространство комнаты. Молодой человек вынимал оттуда какие-то пузырьки, которые чуть звенели, ударяясь друг о друга. Ватные диски и довольно прочный бинт.

Нейт странно улыбался, проваливаясь в воспоминания, однако улыбка тут же сходила с лица, и меж бровей проступала морщинка. Любимые ножки любимого человека, которые много дней тиранили каблуки, по которым прошелся наждак мокрого асфальта. Мужчина присел напротив них, и чуть отодвинул одеяло. Покрасневшие, воспаленные, со ссадинами на мягких пятках. Пахли душевым цветочным мылом.

Он погладил кожу большим пальцем, затем дотронулся до ссадины ватным диском, смоченном в каком-то составе. Фастер вздрогнула от этого прикосновения, и тут же издала какой-то невнятный вопль. «Потерпи немного» — раздалось в комнате. Штайнер оставлял вату у ранок, и тут же прихватывал плотным бинтом. Мягкие стопы с аккуратными, квадратными ноготками. Так и хотелось их гладить, хотелось… дотронуться губами. В этом же нет ничего такого, да?

«Ты не представляешь, как я по тебе скучал» — вновь послышалось в воздухе. «Я тебя люблю». «Ты поправишься, и мы будем вместе, всегда».

Он поднял ногу за щиколотку и дотронулся щекой до свода стопы. Горячие. Должно быть, у нее сильный жар. Нужно будет сбить температуру, чуть позже, чтобы организм успел сделать выводы о жизнеспособности вирусов или бактерий. Чуть позже, потому что температура — это не всегда плохо.

«Сколько можно меня избегать?» — снова заговорил Нейт, скидывая халат. «Скажи, ты слышишь? Хотя бы немного?»

Вновь какие-то бессвязные вопли. Она слышала, но после внезапного переохлаждения, а, затем, нагрева, должно быть, у нее температурный шок. Еще и простуда. Слышала, однако, скорее всего, с трудом понимала, что ей говорили. Разве что некоторые слова, вырванные из контекста. Общий смысл утекал, Эмма проваливалась в дремоту, хотя изо всех сил пыталась держаться за осколки рассудка. Долгий сон мог бы поправить положение, но…

«Иди ко мне» — раздавалось совсем рядом. «Иди сюда, я тебя люблю. Я тебя согрею…»

Внезапно мужчина сжал тонкие щиколотки, и поднял ноги вверх. Одеяло соскользнуло Фастер на живот, и та рефлекторно вздрогнула. Он подполз ближе, выпрямился, кладя себе на плечи искалеченные ступни. Лиловые глаза блестели в грозовом мраке. Взгляд этих глаз становился одержимым. Виноватым.