Любовь, которую ты вспомнишь (СИ) - Сивая Рина

Даже если Диего меня не помнил, это не мешало ему с точностью до нанометра угадывать все мои эрогенные зоны и стимулировать их так, чтобы заставять меня гореть еще больше. Грудь, живот, бедра – ему даже одежда не мешала, Ди просто сдвигал мешающийся кусок ткани в сторону и целовал, кусал, царапал своей щетиной. Ему не мешали ни мои руки, запутавшиеся в его волосах, ни извивающееся под ним тело. А я плавилась, умирала каждую секунду, чтобы с новым вздохом вновь почувствовать себя живой.

Я честно пыталась найти того, кто заставил бы меня ощущать если не то же самое, то хотя бы похожее. Но сейчас поняла, что все было напрасно: ни один из мужчин на всей планете никогда бы не сравнился с моим мужем. Даже не приблизился в умении свести меня с ума и вознести тем самым на вершину блаженства.

– Ана, – всего лишь выдох, а по моей коже расползались мурашки удовольствия и собирались вместе в самом низу живота, пока Ди стягивал с меня белье.

Те две секунды, на которые он отстранился, чтобы стянуть свои боксеры, казались мне Адом на земле. Адом, наполненным холодом и одиночеством. Но Диего склонился, и это ощущение прошло так же быстро, как и возникло.

Его губы тянулись к моим. Тело прижималось так близко, что уже невозможно было различить, где заканчивалась я и начинался он, но я поддавалась порыву и заставляла Ди сесть, надавив на его плечи. Непонимание в голубых глазах быстро сменилось пожаром, когда я уселась сверху.

Я помнила, как ему нравилось. И я хотела, чтобы он тоже это знал.

Слезы все-таки брызнули из глаз, когда между нами не осталось ни расстояния, ни преград. Господи, как я скучала по этому – по нему, по его близости, по его рукам, губам и запаху. Как умирала, понимая, что никогда больше не испытаю этого единения, близости с тем, кого боготворила. И как теперь умирала, понимая, что он – здесь. Со мной. Во мне.

Мои бедра двигались навстречу его, мои руки скользили по его плечам, щекам, волосам, пока Ди целовал шею и грудь. Тонкие ручейки на щеках не мешали ни мне, ни ему – Диего просто собирал их губами, но ни о чем не спрашивал. Понимал, наверное. И не останавливался.

Он отбирал инициативу так естественно, что я лишь подстраивалась под его ритм. Его рот воровал мои стоны, а плечи покорно принимали награду в виде царапин от моих ногтей. Он позволял мне вести в этом танце, но внимательно контролировал каждое мое действие. И даже не догадывался, как мне нравилась эта его властность.

Всю свою внешнюю безэмоциональность Диего с лихвой компенсировал в близости. Он всегда таким был: немного безудержным, немного диким, немного животным. И когда спустя пару минут он резко опрокидывал меня на лопатки, я этому не удивилась. Я ждала этого – взрыва, срыва, безумства. И вот она: моя любимая часть, где Ди становился жадным и нетерпеливым.

Он больше не был озабочен моим удовольствием. Его губы не столько целовали, сколько кусали. В его пальцах была сила, но и бережность – как будто он собирал рассыпавшиеся звезды. Его движения стали резче, порывистее, словно он боялся, что я исчезну, если он замедлится.

Ана, Ана, Ана. Я не была уверена, что Диего осознавал, насколько часто произносил мое имя – ту самую его версию, которую я любила больше всех. Но я слышала его шепот. Чувствовала его в каждом прикосновении, в каждом вдохе и каждом движении навстречу.

Ему вторило мое сердце: Ди, Ди, Ди.

И когда мир взорвался светом, я ощутила – он все еще мой, как и пять лет назад.

Глава 57.

Диего Солер

Я собирался сделать все иначе. Не спешить, не набрасываться на Анну, как голодный зверь. Я планировал сводить ее на свидание: настоящее, где были бы только мы – уверен, ради такого Хави с радостью согласился бы присмотреть за Алексом. Или пригласил бы сына и его мать снова провести со мной выходные, а там бы уложил малыша спать и устроил Ане вечер при свечах с видом на море.

Клянусь, у меня в голове было множество идей, как подвести наши отношения к постели – плавно, не торопясь, давая нам обоим привыкнуть к новым нам.

Но стоило только увидеть Анну с другим мужчиной, как желание немедленно присвоить эту женщину себе во всех смыслах снесло мне голову.

Я никогда не ревновал своих избранниц. Я спокойно относился к тому, что моя спутница могла уделить внимание другому мужчине, не злился, если в этом общении проскакивал флирт или намеки на него. Я не был собственником или тираном, чтобы запрещать что-то или ставить какие-то условия той, что была рядом.

Елена и вовсе купалась в мужских взглядах, что не удивительно, с ее-то внешностью. И на работе, и на приемах, где мы бывали вместе, она раздаривала улыбки и танцы, не говоря уже о своем номере телефона. И что? Меня это никак не задевало. Более того: я не испытывал ровным счетом никаких эмоций по этому поводу. Полный штиль.

С Аной же я чувствовал себя неандертальцем, единственное желание которого – закинуть свою женщину на плечо и спрятать ото всех в собственной пещере. Запереть, присвоить, оставить только себе. Навсегда. Чтобы даже случайно, даже мимоходом никто и никогда не смог на нее покуситься.

С Аной все разумные доводы теряли свое значение. Потому что страх потерять ее или отдать другому мужчине вымораживал меня изнутри.

Наверное, после таких мыслей мужчины и делают своим женщинам предложение руки и сердца. Возможно, именно так же думал и я, когда дарил Анне то самое кольцо, которого теперь на ее пальце не было. Я бы, конечно, с радостью преподнес ей другое, но факта это не отменит: мы уже женаты. Значит, испытать удовлетворение от того, чтобы подарить этой женщине свою фамилию, я уже не смогу.

Ведь она уже Анна Солер. И меня невероятно радовал этот факт.

Но никак не успокаивал взыгравшую ревность.

Наверное, мне следовало разозлиться на Анну и ее «начальника» за устроенный спектакль: именно это злость я и испытал в первые минуты, когда правда вскрылась. Но не в адрес своей жены.

Она выглядела такой удивленной – там, за столом, когда я заявил, что не хочу с ней разводиться. Такой грозной, когда чуть позже поднималась и ставила на место и своего друга с его излишними намеками, и меня с моими взыгравшими эмоциями. А после такой нежной в лифте, когда сжимала мою руку своими тонкими пальчиками, что я заранее простил бы Анне все на свете. Даже если бы Павел оказался кем-то другим, а не мужем ее сестры.

Я бы все равно не отдал ему свою жену. Теперь я смело мог в этом признаться.

А с этим «крестным» я, пожалуй, как-нибудь все-таки поговорю отдельно. По душам. Чтобы он не кидался угрозами и двусмысленными фразами, а зарубил себе на носу: за свою семью я буду стоять горой. В любом вопросе.

Но сегодня вечером все мои мысли были вовсе не об этом. И даже не о сыне, который незаметно стал центром моей вселенной. Нет, сегодня я думал о его матери – такой трогательной, такой желанной. Такой родной.

Я понял это еще вчера, на яхте. Но убедился еще раз, теперь окончательно: не важно, что я помнил, а что – нет. Это никак не меняло моих чувств к Анне. Даже если опустить, вынести нашу историю за рамки, даже если бы ее сын не был моим, а мы просто столкнулись бы в Барселоне несколько недель назад как в первый раз – я бы все равно в нее влюбился.

Потому что невозможно не любить эти глаза, смотрящие на тебя таким чистым, искренним взглядом. В эту улыбку, задевающую самые потаенные струны твоей души. В этот смущенный румянец на круглых щеках.

Я смотрел на Анну и просто не видел чего-то, во что не мог бы влюбиться. Только то, во что влюблялся заново.

Поэтому я согласился остаться сегодня здесь, с ними, хотя ничего не мешало бы мне доехать до дома – благо, в столь поздний час дороги практически пустые, и времени ушло бы не много. Но я не хотел оставлять жену одну.

Я хотел оставить ее себе.

Фильм был предлогом. Объятия были началом. Ее рука в моей руке – только прелюдией, но… я буквально кожей чувствовал, как в голове Анны крутились мысли, и понимал, что если я готов, то она – нет. И с удивлением осознавал, что готов ждать столько, сколько она захочет.