У меня подкашиваются ноги, но доктор успевает подхватить меня, прежде чем я падаю. Последнее, что я вижу, когда за ним закрывается дверь, — это отец Коула, который опускает голову на руки и начинает плакать.
На следующее утро, после того как мой врач спокойно поговорил с моими родителями в коридоре, меня перевели из реанимации в обычную палату на другом этаже. Я держу маму за руку, пока медсестра катит мою кровать по коридору к лифту.
Никто ничего не рассказал мне о Коуле.
Ни доктор, вышедший из его палаты прошлой ночью, ни доктор Даян, ни медсестры, ни мои родители, которые по очереди сидят со мной, пока другой уходит на перерыв.
Жена моего отца, Хлоя, осталась в Орегоне, чтобы присматривать за их двумя собаками. Без нее он кажется потерянным. Моя мать, напротив, чувствует себя на редкость хорошо.
— Тебе не кажется, что этот медбрат симпатичный? — говорит она мне, когда я устраиваюсь в новой палате и медбрат уходит. — Я никогда не видела таких больших мышц у мужчин. Наверное, его работа требует много сил — поднимать бессознательных людей и все такое.
Она садится на уродливый пластиковый стул рядом с тумбочкой, достает спицы и пряжу из своей большой пузатой сумочки и начинает вязать, оживленно болтая, пока работает над чем-то, что может стать подставкой для горшка, когда будет закончено. Сейчас это размером с подставку для горячего.
— Тот врач из реанимации тоже был милым. Даян. Очень красивый. Думаешь, он армянин? У меня однажды был парень-армянин, но не такой красивый, как этот. Хотя волосы у него хорошие.
— Мама.
— Твой отец хорошо выглядит, не так ли? Но ему нужно подстричься. Полагаю, его Зои нравятся длинные волосы, она ведь хиппи и все такое. Представляешь, как можно расти в коммуне? Так странно. Понятия не имею, что он в ней нашел. Может, она подмешивает ему в сухие завтраки жевательные резинки.
— Мама.
— Ты будешь рада услышать, что я все еще не пью, милая. И от Боба ни слуху ни духу. Скатертью дорога этому ворчливому ублюдку, верно? Не могу поверить, что я так долго с ним жила.
— Мама!
Ошеломленная моей громкостью, она наконец поднимает на меня глаза.
— Да, милая?
— Вы говорили обо мне с доктором Даяном сегодня утром, верно? До того, как меня перевезли?
— Да.
— Что он сказал?
Она кладет вязание на колени и рассматривает меня.
— Что мы не должны рассказывать тебе слишком много, пока ты не окрепнешь, потому что мы не хотим тебя расстраивать.
Я закрываю глаза и считаю до десяти, борясь с желанием закричать.
— Это глупо.
— Именно это я ему и сказала. Твой отец согласился с доктором, но он сидит на травке, так что мы его тоже не слушаем. Что ты хочешь знать?
— Каковы результаты сканирования мозга?
— Опухоль рассосалась. Кровоизлияния нет. Возможно, у тебя есть некоторые проблемы с кратковременной памятью из-за лекарств, которые тебе давали, но это тоже должно пройти.
Должно, а не пройдет. Я побеспокоюсь об этом позже.
— Что еще?
— Синяки продержатся, скорее всего, несколько недель. Возможно, что-то будет болеть еще какое-то время. Но в целом тебе очень повезло. — Ее голос понижается. — Эта авария могла легко убить тебя.
— Когда я смогу пойти домой?
— Завтра или через день.
— Хорошо. А что происходит с Коулом?
Мама смотрит на свои руки. Проводит языком по зубам. Затем она снова поднимает на меня глаза и тяжело выдыхает.
— Он выкарабкается. Но они не думают, что он снова будет ходить.
Я поворачиваю голову и смотрю на потолок.
Только когда мама вскакивает с кресла и крепко обнимает меня, я понимаю, что рыдаю.
— Все в порядке, милая. О, милая, мне так жаль.
Но она не понимает. Она думает, что я плачу, потому что мой босс больше не сможет ходить.
Нет.
Я плачу, потому что человек, в которого я влюблена, будет жить.
Позже в тот же день ко мне приходит отец Коула.
Он представляется моему отцу, который читает газету. Отец встает, они пожимают друг другу руки, затем Конрад спрашивает, можно ли ему поговорить со мной наедине.
Когда папа смотрит на меня, я киваю.
— Хорошо. Я скоро вернусь. — Он уходит, тихо закрыв за собой дверь, а Конрад стоит на краю моей кровати и смотрит на меня сверху вниз.
Я знаю, что выгляжу ужасно. Волосы жирные, лицо в синяках, от меня воняет потом и дезинфицирующими средствами. Но все это не имеет значения. У меня могут отсутствовать все зубы, и я все равно буду отчаянно пытаться поговорить с ним.
— Мистер МакКорд. Как поживаете?
Он проводит рукой по волосам, и этот жест напоминает мне о Коуле. В том же деловом костюме, в котором я видела его вчера, он выглядит хуже некуда. Ему нужно побриться, его глаза налиты кровью, а морщины на лице, кажется, стали еще глубже с того дня, когда мы встретились в офисе Коула.
— Ужасно. Спасибо, что спросили. Как вы, милая?
— То же самое. Как Коул?
Он молча смотрит на меня какое-то мгновение, затем увлажняет губы и качает головой.
— Я должен был догадаться раньше. Он был в более лучшем настроении, чем обычно. Но только когда я увидел вас двоих в его кабинете, я понял.
О Боже. Он знает.
У меня учащенно бьется сердце, говорю: — Это моя вина. Коул постоянно говорил мне, что у нас не может быть отношений, но я продолжала настаивать на этом. Пожалуйста, не сердитесь на него. Если уж на то пошло, вы должны сердиться на меня.
Он нахмурил брови.
— Я не сержусь ни на кого из вас.
— О. Но... политика компании в отношении... ну, вы понимаете.
— Вы сделали моего сына счастливым. А ничто так не радует этого мальчика, как... Мне плевать на любую политику, простите за мой язык.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы она не дрожала, но она все равно дрожит. Мои глаза наполняются слезами.
Конрад снова тяжело вздыхает, затем разминает шею и закрывает глаза.
— Я совершил столько ошибок с этими мальчиками. Особенно с Коулом. Он твердолобый, как и его отец.
Он на мгновение погружается в раздумья, потом, кажется, отряхивается и открывает глаза, чтобы посмотреть на меня с новой энергией.
— Он вам небезразличен?
Мой голос звучит очень тихо в тишине комнаты. Тихий, но полный убедительности.
— Я люблю его.
— Его нелегко любить.
— Я знаю.
— Он нетерпелив и требователен.
— Я знаю.
— Он также скрытный.
— Я знаю.
— И он невероятно упрям. Я никогда не знал другого такого упрямого человека, как он.
Улыбаясь сквозь слезы, я говорю: — Теперь знаете.
Через мгновение на его губах появляется небольшая улыбка. Она быстро исчезает, и его манера поведения становится жесткой.
— Хорошо. Вам нужно быть такой. Потому что, если вы серьезно к нему относитесь, вас ждут чертовски трудные времена.
— Я слышала, что врачи не думают, что он сможет снова ходить. Это правда?
Он пренебрежительно машет рукой.
— Врачи думают, что знают все. Но это не так. И Коула они тоже не знают. Если вы скажете этому мальчику, что что-то нельзя сделать, он обязательно это сделает. Я имею в виду, что он доставит вам чертовски много хлопот. Но не позволяйте ему обескуражить вас, Шэй. Держитесь. Если он вам действительно дорог, держитесь, как бы он ни старался вас оттолкнуть.
Я становлюсь такой эмоциональной и ненавижу себя за это. Мое лицо искажается, а голос звучит приглушенно.
— Почему Коул должен оттолкнуть меня?
— Потому что считает, что не заслуживает любви. Не знаю почему, но он всю жизнь искал доказательств того, что недостоин хороших вещей.
