Селянин (СИ) - "Altupi"

Они вышли на дорогу, помедлили, повернув головы к дому Пашкиной бабки. Там на придомовой территории, мордой к гаражу, стоял только «Фольксваген Пассат». Пашкина «Камри» с обочины исчезла. Значит, пацаны съебались. Ну и отлично. Подарочек только после себя оставили: капот, крышу и багажник «Пассата» устилали разноцветные тряпки, в которых Кирилл даже на таком расстоянии распознал свои курортные шмотки. Ещё несколько цветных пятен украшали траву и ближайшие деревья, благо, не электрические провода. Суки.

Кирилл повернул голову и понял, что Егор видит то же самое. Ему стало стыдно, что он знаком с этими паскудами и называл их друзьями, считал нормальными чуваками. Стало стыдно, что эти козлы надругались над ним на глазах у самого замечательного человека, опустили до уровня плебея. Ах да, «связываясь с изгоем, ты сам становишься изгоем». На хуй этих уродов! Ничего с ними больше общего! Никогда!

На секунду внутренний голос воззвал к гласу рассудка, призывая не терять разум, не закапывать себя в навозе ради деревенщины, которому нужны лишние рабочие руки, но Кирилл его мигом заткнул — не сметь указывать!

— Тебе надо сходить туда, — Егор ни взглядом, ни интонацией не выказал злорадства. Наверное, в его арсенале и не было такой эмоции. Только участие и сочувствие.

Кирилл и сам понимал это. Но колебался. Страх, что хрупкое взаимопонимание с Рахмановым лопнет как мыльный пузырь, стоит только им отдалиться друг от друга дальше, чем на два метра, рос в нём.

— Сходи со мной, — наконец попросил он, сгоняя муху с загорелого плеча Егора, прежде чем тот успел согнать её сам.

— Зачем? Сходи один, а я пока приведу корову.

— Сходи. Пожалуйста, — взмолился Кирилл, хватая его руку в смятении. — Я боюсь, что после ты закроешь дверь перед моим носом.

По опущенному, извиняющемуся взгляду Егора, по прикусыванию нижней губы, которое он даже не контролировал, Калякин с болью понял, что такой исход вполне возможен. Но он трусливо сделал вид, что не заметил неприятной правды, и продолжил:

— Или давай сначала за коровой сходим, а потом ко мне.

— Хорошо, — сказал Егор и направился налево к дому Пашкиной бабки. Наискось было метров двадцать. А ещё через тридцать находился дом банкирши. Ещё несколько дней ей гулять в столице, а вернётся… Только бы Егор не трахал её! Кирилл догнал его. При уменьшающемся расстоянии стал виден ещё один сюрприз, оставленный приятелями — иномарка стояла практически на ободах.

— Блять! — Кирилл обошёл машину, надеясь, что просто выкручены золотники, но нет… — Проколоты! Блять! Суки! Найду, убью! Пидорасы!

Он осёкся, взглянув на Рахманова. Тот, по своему обыкновению, взирал на происходящее отстранённо. Если бы подобная беда случилась с ним, наверняка не стал бы орать и клясть всех на свете, а принял как очередное испытание судьбы, ниспосланное свыше. Стиснув зубы, всё бы преодолел, исправил, полагаясь на какую-то свою справедливость. Жаловаться при парне, посвятившем себя матери-инвалиду и младшему брату, было неуместно: что значат проколотые колёса в сравнении с его несчастьями?

— Извини, Егор… Три колеса… Дело поправимое. Шиномонтаж есть поблизости?

— В городе.

— Блять, далеко. Ладно, придумаю что-нибудь. — Кирилл принялся собирать вещи с машины в найденную около неё сумку. Трусы, майки, рубашки, футболки, шорты, свитер… двое трусов и россыпь носков снял с веток. Принадлежности для бритья, кроссовки, зубная щётка, расчёска и всякая мелочь валялись на притоптанной траве в радиусе трёх метров. Там же он нашёл бумажник и книжку с водительскими документами, открыл их — всё было на месте. А на лобовом стекле напротив пассажирского сиденья почти бесцветной жирной субстанцией был нарисован смачный хуй с яйцами, и рядом подписано «валить пидоров». На дворники дружки натянули презервативы, вроде бы не использованные. Олигофрены. Кирилл надеялся, что Егору не видно этого безобразия: не хотелось огорчать его и позориться самому.

Он встал с набитой сумкой перед Рахмановым. Было ясно, что из дома Пашкиной бабки его уже изгнали, но и Егор к себе официально не приглашал. Приглашение в дом рассматривалось бы согласием на начало их отношений, а Егор, бесспорно, до сих пор пребывал в раздумьях. В нём больше говорили жалость, доброта, чем страстное желание крутить любовь с городским быдлом.

— Пойдём, — после тягостных минут молчания произнёс Егор и первым пошёл к своему дому. Кирилл ветром понёсся за ним. В который раз за половину дня его душа возликовала, вознеслась к небесам! Вот оно, вот оно, согласие! Вот оно, молчаливое признание в неравнодушии! Господи, как же хорошо! Кирилл пристроился рядом, переступал торчащие из укатанного щебня камни и тоже ничего не говорил, только улыбался как дурачок. Такого сопливого романтизма он за собой никогда не наблюдал. Бабочки в животе, ах, эти бабочки в животе — как же хорошо, когда тебя тоже любят!

38

Корову привели, когда на Островок стали спускаться сумерки. Температура воздуха понизилась на несколько градусов, проснулись сычи и летучие мыши. Только благодаря им, сверчкам и цикадам деревня не казалась вымершей. Зорька шла послушно, тонким пояском хвоста с кисточкой отбивалась от слепней, вымя почти волочилось по земле, задевало высокую траву. Она зашла прямиком в сарай и протяжно замычала, требуя дойки. За стеной в свинарнике хрюкали поросята.

Весь путь туда и обратно Кирилл развлекал Егора всякой околесицей, типа пересказа последних частей «Звёздных войн» и всех сезонов «Игры престолов», и сейчас ринулся в коровник помогать или хотя бы постоять рядом, ибо уморился как собака. Как он будет помогать доить корову — об этом он даже не думал. Как-нибудь.

И был остановлен у двери.

— Иди отдыхать, — посоветовал Егор. — Не надо вокруг меня крутиться. Я сам привык управляться. Мне надо помыть руки, подготовить вёдро. Иди в дом, Кирилл.

— Но я хочу помочь! Ты сам ещё не присел ни на минуту!

Откуда ни возьмись появился Андрей, одетый, будто вечер не наступил, и комары не кусались. Прибежал вприпрыжку, но последние метры чуть ли не крался, то ли стесняясь взрослых, то ли, наоборот, надеясь подслушать их разговоры.

— Егор, — позвал мальчик, когда его обнаружили. — Ты скоро? Я всё подготовил, но левой не получается…

Егор шевельнул желваками, повернулся к Кириллу под заискивающим, обожающим взглядом брата:

— Хочешь помочь? Помоги лучше Андрею.

— Запросто! — с энтузиазмом отозвался Калякин, не особо заботясь, на что подписывается. Потёр ладонью о ладонь.

— Покажи ему, — попросил младшего Егор. — Сделаете, потом отведи Кирилла в душ и дай чистое полотенце. А сам ужин разогревай.

При упоминании душа и ужина настроение Кирилла улучшилось, хотя он и так пребывал в эйфории. Подробнее насладиться предвкушением чистоты и сытости не удалось, потому что Андрей, ответив брату, поманил Кирилла за собой за угол хлева, к загонам для скота. Только сейчас Калякин обратил внимание, что поросята хрюкали в сарае слишком недовольно, а со стороны кур царило райское спокойствие. Ещё он понял, что принюхался к вони навоза и почти не замечает её.

Сумерки ещё не перешли в ночь. Видно было достаточно хорошо. Хотя тут и там лежали длинные, тёмные тени. Загоны пустовали, живность устроилась на ночлег в закутах. Андрейка же привёл его к грубо сложенной печке, на которой стояли два огромных чугуна, из одного торчал корец. Оба были пусты, с остатками варева на стенках. Огонь в печурке не горел. Рядом на вытоптанном пятачке стояла пустая кастрюля литров на пятнадцать, тоже грязная изнутри и закопчённая снаружи.

Их же интересовали, как догадался Кирилл, четыре эмалированных ведра, выстроившихся в ряд тут же. Вёдра были наполнены варёной с кожурой мелкой картошкой, смешанной с каким-то крошевом и резаными яблоками. Воняло это отвратно. Помои для поросят, замечательно! Кирилл сглотнул, подавляя тошноту.

— Вообще-то я сам всегда кормлю, — деловито похвалился Андрей, — но у меня рука… Приготовить — приготовил, донести бы смог, а вылить, чтобы сволочи пузатые с ног не сбили, не получится. Они голодные там, как черти, обычно мы так долго с кормёжкой не задерживаемся. А ты сможешь? Там корыта есть, туда надо вылить, а я буду смотреть, чтобы не разбежались.