Хоум-ран! - Райли Грейс

Но Мия, убрав еду в свою любимую сумку-шопер с надписью «НАСА», уже открывает дверь.

— Летом здесь все равно ходят охранники, ты же это знаешь?

Я сую ключи от машины и бумажник в карман джинсов.

— А мы зайдем сзади.

Мы могли бы попасть в здание библиотеки, которое не запирают круглыми сутками, через центральный вход, а затем подняться на крышу по лестнице. Замок на люке легко взломать, а камера наблюдения вечно не работает. Но есть и другой путь: по служебной лестнице, прямо по стене здания — и вот тут придется проявить смелость.

Что ж, сейчас проверим, насколько моя Мия храбрая.

Когда мы подходим к лестнице, она смотрит на меня так, будто я заставляю ее шагнуть в огонь.

— Ты шутишь, да?

— Ага, струсила. Сдаешься?

Она буквально скалит зубы от гнева.

— Нет.

Я подхожу ближе и, приподнимая ее лицо за подбородок, вынуждаю взглянуть мне в глаза.

— Если для тебя это слишком, я не буду настаивать.

Ее взгляд — чистая сталь.

— Если тебе дороги твои пальцы, лучше отпусти.

Я слушаюсь и развожу руками.

— После тебя, мой ангел.

Мия начинает взбираться по лестнице, мило виляя своей соблазнительной задницей.

— Если я сорвусь, сохрани мои мятные конфеты.

— Вот еще! И не подумаю.

Она цокает языком.

— Как грубо!

— Просто не смотри вниз. Все будет хорошо.

Я ставлю ногу на первую ступеньку, наблюдая, как Мия лезет все выше. Дождавшись, пока она поднимется на достаточное расстояние, я карабкаюсь вслед за ней.

— Ого, вау! — выдает она на крыше. — Это просто потрясающе!

— Это мы еще на башню не залезли. — Я оказываюсь рядом с ней и вытираю руки о джинсы. — Нужно только отпереть замок.

— О, — произносит она, — это я могу.

Я усмехаюсь.

— Вообще, я собирался сделать это сам.

— А вот и нет. — Она выуживает из своей сумки шпильку для волос. Ее улыбка идеально передает то, что я сейчас чувствую: яркая, раскованная и абсолютно головокружительная. — Правда или действие?

50

Мия

— Ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придется выбрать правду? — интересуется Себастьян.

Я плюхаюсь рядом с ним. За последний час я успела разыграть Пенни по телефону, постоять на голове (раньше я часто исполняла этот трюк на вечеринках), назвать, не прибегая к помощи телефона, все видимые на нашей части неба созвездия и попозировать на краю крыши, как Роза из «Титаника». Последнее, судя по всему, Себастьяна напугало даже сильнее, чем меня, потому что, только взглянув на это, он поспешно притянул меня в свои объятия.

И почему я раньше боялась высоты? Теперь я даже не могу вспомнить. Стоять там, раскинув руки и ни за что не держась, было так прекрасно, что мне казалось, будто мое сердце вот-вот выскочит из груди. Когда Себастьян обнял меня и отвел подальше от края, я целовала его до тех пор, пока не начала задыхаться, чувствуя лишь вкус газировки и шоколада на его губах. Даже теперь мне еще не вполне удалось восстановить дыхание. Я поворачиваюсь к нему, и меня окутывает успокаивающий запах его тела.

Не знаю, как он догадался, что эта игра — именно то, что мне сегодня нужно, но я невероятно благодарна ему.

— Ну, либо тебе так и придется выдумывать для меня дурацкие действия. — Я приподнимаюсь на локтях. Себастьян убирает у меня из волос сухой листик. — А ты ведь еще даже стриптиз не загадывал.

Он проводит пальцами по моей руке.

— Я об этом подумаю.

— Сейчас моя очередь. Может, мне первой заставить тебя станцевать?

Он усмехается.

— Так сильно сладкого переела?

— Я уже и забыла, как кола волшебна на вкус. Дедушка раньше всегда носил в кармане монетки по пятнадцать центов, чтобы, наткнувшись на автомат с газировкой, мы могли выпить по стаканчику.

— А теперь не носит?

Я сглатываю: ощущения такие, будто я только что съела горсть стекла. С его смерти прошли годы, но мне по-прежнему больно. Слишком много воспоминаний. Среди них есть хорошие, как про пятнадцатицентовые монетки и еле теплую газировку, а есть плохие, как то, что папа приехал за мной в школу (что случалось невероятно редко) и, когда я села сзади, с серьезным выражением лица повернулся ко мне и сообщил ужасную новость.

— Он умер, когда мне было пятнадцать. Сердечный приступ.

— Прости, Мия, я не знал.

Я сажусь.

— Ничего, это было давно.

— Но это ведь не значит, что ты больше ничего не чувствуешь, — мягко произносит Себастьян. — Каким он был?

— Что?

— Расскажи о нем. Ты о моей семье знаешь намного больше, чем я о твоей.

— Там особо нечего рассказывать.

Он приподнимает бровь.

— Нечего или ты просто не хочешь?

Я беру листик, который он высвободил из моих волос.

— Наверное, и то и другое.

— Может, сыграем в другую игру?

— И в какую же?

— В «Правду или правду».

— Устал от действий?

— Я хочу знать о тебе все, Мия, — тихо говорит он, хотя мы совсем одни и подслушать нас некому. — Хочу понимать тебя. Вчера после игры…

Я выпускаю из рук разорванный на кусочки листик.

— Себастьян…

— Ты можешь выбирать, о чем мне рассказывать. И когда и как это делать. Но в конечном итоге я хочу знать все. Все, что касается тебя: и серьезное, и не очень. До этого вечера я и не думал, что ты любишь колу и мятные конфеты, а такие мелочи важны для меня не меньше, чем разговор о твоей семье. Расскажи мне о своем прошлом и о том, чего хочешь от будущего, а я расскажу тебе то же самое о себе.

Он протягивает руку, и наши пальцы сплетаются. Он смотрит на меня, точно я северное сияние, прекрасная природная сила или луч света, которыми можно любоваться вечно. Я люблю его. И доверяю ему. Если я и могу поговорить с кем-то о дедушке, то только с ним.

— Именно благодаря дедушке я полюбила космос. Он не оканчивал университета — даже в старшей школе не учился, но его всегда интересовал окружающий мир: история, философия, наука. У него был телескоп, и я до сих пор помню, как впервые смотрела вместе с ним на звезды. Он пробудил во мне желание изучать их и всегда поддерживал на этом пути. И я не отступилась даже после его смерти. Поступила в МакКи, получив стипендию.

— Я даже и не знал…

Я пожимаю плечами.

— Я выбирала между ним и Массачусетским университетом, но в МакКи предложили больше денег.

— И ты еще утверждаешь, что не гениальна.

— Но это правда. Скорее, любопытна и упряма.

— Я уверен, что он бы гордился тобой.

У меня на секунду перехватывает дыхание.

В глубине души я понимаю, что Себастьян привел меня сюда потому, что здесь нам никто и ничто не помешает: ни моя работа, ни другие люди, на которых можно было бы отвлечься. Но я не обижаюсь — наоборот, мне хочется рассказать ему больше. Несмотря на то что вчерашний вечер был просто замечательным, мы закончили его на неопределенной ноте.

— Из моих родственников он был единственным, кто понимал меня, но его нет рядом уже много лет. Сейчас моя семья, как я уже сказала, думает, что я учусь на преподавателя. Они считают… считают, что мне следует вести естествознание в старших классах, а через несколько лет остепениться, выйти замуж и нарожать детей, как поступили все остальные женщины в нашей семье. И ничего другого они не приемлют. Вот и все.

Себастьян ласково поглаживает мое колено.

Я прикусываю щеку.

— Они ничего не знают о том, что я хочу попасть в эту швейцарскую программу и получить степень кандидата наук, чтобы потом работать в этом чертовом НАСА.

— Но ты ведь…

— И я даже не могу ненавидеть их за это, потому что они хорошие люди и любят меня, желая только лучшего. Просто они не понимают, что их «лучшее» не совпадает с моим «лучшим». Когда я разговариваю с мамой, мне хочется кричать. Она меня очень любит, но выражает это совсем не так, как я хочу.