Разрушенные клятвы (ЛП) - Маура Катарина

— Такая идеальная киска, — выдыхаю я, скользя губами по ее губам.

Она выгибается мне навстречу, и я не могу сдержать глухой стон.

— Черт… да… — стону я, вцепляясь в ее бедра.

Селеста резко поднимает бедра и переворачивает нас, заставляя меня ахнуть от неожиданности.

Она смеется, усаживаясь на меня сверху, ее взгляд приковывает мой, когда она берет мой член в ладонь и медленно опускается на него. Выражение чистого восторга на ее лице почти доводит меня до грани.

— Оседлай меня, — хрипло говорю я. — Оседлай своего мужа, Селеста. Трахни меня.

Ее киска сжимает меня в ответ, и я задыхаюсь, чертовски отчаянный, желая ее. В ее взгляде мелькает чистая собственническая жажда, и в этот момент я понимаю — все кончено. Я пропал. Потому что даже после всех этих лет, после всей этой боли и разбитых сердец, я все еще хочу ее так же сильно, как прежде. И это чувство никогда не пройдет. Потому что это всегда будет только она.

Глава 59

Селеста

Зейн во сне притягивает меня ближе, его рука обнимает меня, и я тихо вздыхаю, счастливо зарываясь лицом в его грудь. Мои пальцы скользят по его татуировке. Это я. Чем дольше я на нее смотрю, тем очевиднее становится. О чем он думал, когда набивал это прямо над своим сердцем?

Я даже не уверена, кем он меня видит — на татуировке я похожа на богиню, но черные крылья делают меня скорее падшим ангелом. Эта татуировка должна быть довольно старой, как минимум несколько лет, и она порождает вопросы, на которые я боюсь искать ответы.

Находиться рядом с ним снова, когда я больше не тону в горе, оказывается сложнее, чем я думала. Каждый раз, когда он смотрит на меня так, будто скучает, а затем отстраняется, несмотря на тоску в глазах, я начинаю сомневаться в себе. Проходят недели, и его злость и ненависть постепенно стираются, оставляя лишь глубокую, въевшуюся в него боль.

Я не понимаю, что случилось между нами. Каждый раз, когда мы говорили об этом, я была слишком разбита, чтобы по-настоящему слушать. Сколько бы раз мы ни обсуждали случившееся, он всегда отрицал обвинения Лили, даже несмотря на ее дневник, который говорил об обратном. До сих пор он отказывается признавать то, что Лили сказала мне на Королевском мосту, и я уже не так уверена в своей правоте, как раньше.

Сомнение просачивается в мои мысли, а за ним — вина. Я хочу верить, что он говорит правду, но если он не лжет… значит, моя лучшая подруга солгала мне. А это невозможно. Она бы не стала лгать, чтобы потом покончить с собой. В этом нет никакого смысла.

Рука Зейна скользит по моей талии, он вздыхает, начиная просыпаться. Его глаза медленно открываются, и он улыбается мне. Мое сердце бешено колотится. Я делаю неровный вдох, желая задержать этот момент. Но знаю, что не смогу.

Он моргает несколько раз, прежде чем резко садится. Простыня сбивается у него на талии, он проводит рукой по волосам, его взгляд скользит по моей детской комнате и разбросанной вокруг одежде. Зейн закрывает глаза.

Я наблюдаю, как его тело напрягается, как испаряется каждая капля той нежности, что была в нем секунду назад, как на место встают стены, за которыми он привык прятаться. Я скучаю по нему. Я даже не осознавала, как сильно, до вчерашнего вечера.

— Зейн, — шепчу я, садясь и натягивая одеяло на себя.

Он смотрит на меня, его взгляд ничего не выдает.

— Нам пора домой. У меня есть дела, а потом я заеду к бабушке.

Он звучит так… отстраненно. Как будто прошлой ночью ничего не было. На его лице написано сожаление, и, тяжело вздохнув, он начинает вставать. Я хватаю его за руку, и одеяло падает с моей груди. Его тело напрягается. Он смотрит на мою руку, и в его глазах мелькает легкое раздражение.

— Я поеду с тобой, — говорю я. — К бабушке.

В его взгляде проскальзывает удивление, и я вижу, как напряжение в плечах немного спадает.

— Правда?

Я киваю.

— Ты говорил, что тебе становится все сложнее находить оправдания, верно? Мы не можем провести три года вот так. Я… я думаю, будет лучше, если мы…

Я чувствую, как мурашки пробегают по моей коже. Он терпеливо ждет, пока я закончу.

— Давай притворимся, — выдыхаю я, не в силах подобрать более точные слова.

— Притворимся?

— Наши семьи переживают за нас, так что… не будет ли проще просто показать им то, что они хотят видеть? Я ценю то, что ты сделал для меня вчера с моими родителями. И если я могу, я бы хотела сделать то же самое для тебя. Я знаю, тебе трудно в это поверить, но я не хочу все время с тобой воевать.

Зейн внимательно изучает мое лицо, а затем вздыхает.

— Селеста… — мягко произносит он, подбирая одеяло и заворачивая в него мои плечи, скрывая мое тело от взгляда. — Не знаю… В принципе, это не самая плохая идея. Три года — это долго, и я правда не хочу, чтобы наши близкие все это время переживали. Просто…

Он отводит взгляд и проводит рукой по волосам. Я опускаю глаза, заставляя себя не пялиться на его торс. Почему этот момент кажется таким… интимным? Даже после всего, что было ночью.

— Что? — шепчу я.

Он тяжело вздыхает и снова ложится, его глаза ловят мои.

— Ты ранила моих братьев и сестру сильнее, чем можешь себе представить. Я никогда не рассказывал им, что ты сделала со мной, Селеста. Не думал, что они смогут это выдержать. Они любили тебя всем сердцем, а ты просто ушла. Я понимаю, почему. Но они — нет. С их точки зрения, мы просто расстались. Худшим возможным способом. А потом ты просто вычеркнула их из своей жизни, несмотря на все их попытки удержать тебя. А они бы удержали, знаешь? Они любили тебя настолько, что остались бы твоими друзьями, даже после того, как ты разбила мне сердце. Потому что они не знали деталей. Они не знали, как ты меня предала.

Свежая боль накрывает меня волнами, и я прикусываю губу, не в силах взглянуть на него. Я сожалею о многом из того, что сделала пять лет назад, но боль, которую я причинила им, стоит на вершине этого списка.

— Я беспокоюсь о том, чтобы снова впустить тебя в их жизнь. Потому что через три года они снова тебя потеряют. Я не хочу, чтобы они видели в тебе мою жену, одну из нас. Это место… однажды оно будет принадлежать кому-то другому. И когда я наконец встречу женщину, с которой захочу провести свою жизнь, я не хочу, чтобы ей пришлось жить в твоей тени.

Резкая боль пронзает меня, и я судорожно вдыхаю, его слова звучат у меня в голове, повторяясь снова и снова. Мысль о другой женщине в нашем доме, в его постели… Это убивает меня. Вот как чувствовала себя Лили, когда узнала, что мы собираемся пожениться? Теперь я понимаю. Эта агония почти невыносима, и, в отличие от нее, я даже не знаю, кто эта женщина. У нее нет лица. Это не кто-то, кого я люблю.

— Я понимаю, — говорю я, голос срывается, когда я спрыгиваю с кровати.

Холодный воздух обжигает кожу, но мне все равно. Я просто хочу уйти, пока не разрыдалась. Я не должна хотеть этого с ним. Не должна. Но ничего не могу с собой поделать. С каждым днем прошлое отдаляется, ненависть размывается. Все чаще я просто хочу потеряться в нем, раствориться в тех редких моментах счастья, которые он мне дарит. Я не чувствовала себя целой с тех пор, как ушла. Но я хочу. Я хочу нас. Такими, какими мы были.

Зейн перехватывает меня, прежде чем я успеваю сделать еще один шаг. Его рука обвивается вокруг моей талии, и я вздрагиваю, когда он рывком возвращает меня на кровать, прижимая спиной к своей груди.

Он крепко держит меня, его лоб касается моего плеча, дыхание сбито.

— Забудь, — шепчет он, в его голосе слышна мука. — Ты должна поехать. Я возьму тебя с собой.

Мое сердце пропускает удар, надежда вспыхивает внутри, и я зажмуриваюсь.

— Нет, — отвечаю я хрипло, с трудом справляясь со своими эмоциями. — Ты прав. Это… это не мое место.

Он тяжело вздыхает и сжимает меня крепче.

— Ты поедешь со мной сегодня вечером, — говорит он тоном, не терпящим возражений.

Я откидываюсь назад, прижимаясь к нему, глаза жгут невыплаканные слезы. Вот чего больше всего боялась Лили. Что я прощу его. Что ей придется смотреть, как я это делаю. Я поклялась, что этого не случится. Но с каждым днем выполнять обещание становится все труднее.