Моя идеальная ошибка (ЛП) - Хейл Оливия

Год за годом.

Но еще невыносимее представить, что она сделает это с кем-то другим. Родит чужого ребенка, уедет из города, подарит свою доброту и любовь кому-то еще.

— Ты просто ужасно боишься, — шепчет она, — снова пострадать. Потерять того, кого любишь, вести трудные разговоры, отвечать на вопросы детей о нас... и на косые взгляды тех, кто будет шептаться, что ты женился на няне. Думаю, проблема в тебе. А не попытка меня защитить.

— Изабель, — хрипло говорю я. — Эта работа, физиотерапия, машина с водителем... Я хотел...

— Работа? — ее голос звучит надломленно. — Что ты имеешь в виду?

— Часть меня хотела заботиться о тебе. Всегда, — я провожу рукой по затылку и раздраженно вздыхаю.

Это желание жило во мне дольше, чем готов признать. Ее грация, мягкие улыбки, добрые слова. Она всегда говорила со мной, как с человеком, а не просто как с братом Конни или случайным прохожим. И мои руки жаждали обнять ее тогда так же, как и сейчас.

Я просто изо всех сил старался подавить это.

— Но ты так и не решаешься, — говорит она. — Или решаешься, но в твоем понимании «заботиться» значит отпустить меня. Потому что именно это ты говоришь, да? Что разница в возрасте, гиперопека и... и... мнение окружающих... — она сглатывает, и хотя глаза блестят от слез, губы сжаты. — Я больше не останусь там, где не нужна, и не буду добиваться чьего-то одобрения. Если ты предпочитаешь не рисковать и оставаться в безопасном несчастье, что ж. Твой выбор, Алек.

Ты нужна, хочу сказать я. Так сильно, что не могу думать ни о чем другом.

Она проходит мимо, направляясь в свою комнату. Длинные волосы колышутся с каждым шагом.

— Изабель, — зову я.

Но она не оборачивается. Шаги ускоряются, а я остаюсь со сжатыми кулаками, сожалея о каждом сказанном слове.

Даже если все они были правдой.

37. Изабель

Я провожу День Благодарения с семьей.

Выходной, и так приятно окунуться в это тепло, смех, объятия и домашнюю еду. Мама корит меня за ошибку в испанском, а Себ толкает под столом ногой. Подмигивает. Я улыбаюсь в ответ. Обычно именно он получает замечания по поводу своего длинного языка.

Я решила остаться в родительском доме, после настольных игр и не меньшего количества десертов, лежа на спине на диване. Сестра спит без задних ног на надувном матрасе рядом, в месте, которое я когда-то называла домом.

Хотя и тогда бывала здесь нечасто.

Вечно вставать ни свет ни заря на пробежку или в студию. А поздно вечером, когда приходилось догонять учебные задания, я сидела на кухне, пока все спали. Меня сопровождали лишь далекие звуки сирен и смех с улицы.

Некоторые вещи не меняются.

Мне не стоило бы сейчас бодрствовать. Не стоило проверять телефон. Но я все равно это делаю.

Он не написал.

А я так надеялась. Что Алек тоже не спит, лежит в той кровати, к которой я уже так привыкла, в темной спальне. Смотрит в потолок.

Зажмуриваюсь, чтобы не заплакать. Не хочу. Не после всех этих слез о танцах, бедре, карьере. Не когда наконец появилась возможность снова танцевать, просто для удовольствия, в новой студии с двумя другими бывшими балеринами. Жизнь хороша. Просто прекрасна.

Но не могу забыть выражение лица Алека. Мучительное, изможденное, и таким я его еще не видела. Будто держит на плечах весь мир. Расслабься, хотелось крикнуть ему. Необязательно нести это в одиночку.

Пятнадцать лет.

Пят-над-цать. Произношу про себя, вспоминая, как эта цифра терзала его прошлой ночью. Да, разница больше, чем в любой паре в моей семье. Но тетя на семь лет старше дяди, и никто и бровью не повел, когда они сошлись. Неужели людям действительно не все равно? Будут ли мои родители в шоке, как говорила Елена?

Возможно. Поначалу. Но жизнь длинна, а эмоции быстро утихают.

Я смотрю на сестру. В тусклом свете из окна она кажется младше своих двадцати. Елена советовала не думать о мнении окружающих и сосредоточиться на том, чего хочу я.

Но я хочу быть желанной для того, кого люблю.

А если этого не добиться, не стану довольствоваться меньшим.

В баре, где когда-то часто бывала, мне не по себе. Конни придет с минуты на минуту, и я нервничаю.

Стучу носком по полу в привычном ритме. До восьми, так я учила хореографию всю жизнь. Без ошибок. Четко. Пять, шесть, семь, восемь... и вперед.

Она ответила на сообщение сразу. Сказала, что будет рада встретиться и поговорить.

Я хочу все исправить. Столько всего исправить и наконец начать действовать.

В окне замечаю Конни. Она спешит через переход, длинный бежевый тренч развевается, открывая темно-изумрудное платье. И высокие сапоги.

Не могу сдержать улыбку. Она выглядит дерзко, бесстрашно, стильно. Бизнесвумен до кончиков ногтей. Мне всегда нравилось, насколько мы разные , казалось бы, в обычных вещах, но это никогда не имело значения. Она всегда вдохновляла меня.

Конни улыбается, увидев меня. Мы обнимаемся, и она опускается на стул напротив.

— Мечтаю о «Ягодном взрыве» и овсяном печенье, — признается она. — Уже недели две хочу.

— Да, давно мы здесь не были, — соглашаюсь я.

Наши субботние йога и смузи сократились из-за работы няней, а после той вечеринки и вовсе сошли на нет.

Она слегка улыбается.

— Но я рада, что все вернулось на круги своя.

— Я тоже.

Мы делаем заказ и болтаем о ее работе, о Габриэле, о планах на Новый год. Она спрашивает о моих перспективах, и я рассказываю про идею студии. Бывшими балеринами для будущих.

Конни буквально загорается от этой идеи. Засыпает меня вопросами об инвестициях, бизнес-планах и сроках, пока я не начинаю хохотать и не признаюсь, что проект пока только в зародыше.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит она. — Счастливой, когда рассказываешь об этом. Так приятно видеть.

Я киваю. Помешиваю соломинкой свой «Зеленый коктейль» с двойной порцией имбиря.

— А ведь какое-то время была совсем другой, да?

Ее улыбка меркнет.

— Да. Ты будто перестала быть собой после ухода из балета. Это было... Я не знала, как тебе помочь.

— Я и сама не знала. Не верится, что прошло всего несколько месяцев.

— Ага. С тех пор столько всего произошло.

Я отбиваю ногой очередной восьмисчетный ритм в такт.

— Да, — соглашаюсь. — Но я никогда не хотела сделать тебе больно. Это последнее, чего я желала.

Она опускает взгляд в свой стакан.

— Я знаю. Всегда знала, даже когда сначала... завелась. Среагировала резче, чем стоило, и хочу извиниться. Может, ты подумала, что я злюсь на тебя, но это не так.

— Не так?

— Я была ошарашена, сбита с толку и напугана, — признается она. — За вас обоих. Я знаю, какой он. Люблю и уважаю брата, но с эмоциями и отношениями у него туго. Боже, да у кого в нашей семье иначе? Включая меня, — она проводит рукой по волосам, глубоко вдыхая. — Но я не хотела, чтобы он ранил тебя и не хотела выбирать сторону. И не буду. Что бы между вами ни произошло, — она поднимает ладони, и в ее глазах мелькает решимость. — Я что-то вроде Швейцарии¹⁴ или Швеции.

— Господи, да. Конечно. Я бы никогда не заставила тебя выбирать между мной и братом.

— Знаю, что не стала бы, да и он тоже. Но я решила расставить все точки над «и» в этом вопросе. Никого не выбирать, — уголки ее губ криво подрагивают. — Надеюсь, ты тоже. Что бы ни случилось с ним, мы останемся подругами?

— Конечно! Боже, Кон, я думала, ты... естественно.

— Я тоже переживала эти недели, — она качает головой и смеется с легкой горечью. — Габриэль советовал просто поговорить с тобой. Я и собиралась, но нужно было время... облечь чувства в слова.

У меня сжимается сердце. Конечно. Алек такой же. Они же выросли под одной крышей с одним отцом.

При всей его легкости в обсуждении наших желаний, Алек, должно быть, панически боится проявлять эмоции. И я понимаю. В близких отношениях я тоже не эксперт. Но у меня есть родня, которая только и делает, что обсуждает чувства. Тренировок хоть отбавляй.