Моя идеальная ошибка (ЛП) - Хейл Оливия

— Ты не виноват в отношении твоего отца, — говорит она.

— Возможно. Но то, что ты оказалась на его пути, моя вина, — я делаю глубокий вдох. Она пахнет домом, теплом.

— Рано или поздно я бы с ним встретилась. Ну... может быть, — ее пальцы вплетаются в волосы у меня на затылке, играя с прядями. — С днем рождения, Алек.

Я прижимаю лоб к ее лбу.

— Спасибо. Пусть он поскорее закончится.

— Не нравится, когда тебя поздравляют? — она приподнимает бровь. — Тогда, наверное, я отменю минет, который планировала сделать перед сном.

Черт.

— Если ты уже потратила столько сил на планирование...

— О да, это было невероятно сложно.

— М-м-м. Тогда я согласен.

— Ты очень великодушен, — дразнит она.

— Это мое второе имя.

Ее пальцы скользят под воротник моей накрахмаленной рубашки.

— Но только если это не помешает твоему режиму сна, старичок.

Я стону.

— Не начинай.

— Хм. Потому что не сможешь угнаться?

Я резко сжимаю ее талию в качестве предупреждения.

— Угонюсь. Сколько бы мне ни было, я все равно буду хотеть тебя.

Но ты, возможно, не захочешь меня.

Она прижимается к моей щеке, глубоко вдыхая. Я чувствую, как ее тело расслабляется в моих руках, тает. Это лучшее ощущение.

Я провожу рукой по ее волосам.

— Но, милая, если без шуток, я и правда староват.

Изабель отстраняется.

— Сорок один еще не старость.

— Нет. Но если сравнивать с тобой, очень даже.

Изабель хмурится.

— Пятнадцать лет – не такая уж большая разница.

— Не в сравнении с двадцатью, может быть, но это единственный выгодный ракурс, — в моем голосе горечь. — Послушай, это несправедливо по отношению к тебе. Тебе двадцать пять. Впереди годы поисков, приключений, годы, когда разбираешься в себе и в том, чего хочешь. Мое ограниченное время и двое детей в эту картину не вписываются.

В ее глазах вспыхивает вызов.

— О чем ты? Что я слишком молода?

Я качаю головой.

— Нет. Что я слишком стар.

Она начинает отрицательно мотать головой еще до того, как я заканчиваю фразу, и отодвигается.

— То есть я не слишком молода для секса, но слишком молода для серьезных отношений?

Грубость ее слов заставляет меня стиснуть зубы.

— Нет, но подумай, милая. Серьезно подумай. Как бы ты представила меня своей семье? Как бы реагировала на бесконечные вопросы, комментарии, намеки? И хочешь ли ты быть мачехой? Потому что я иду в комплекте. Знаю, что тебе нравятся дети, ты лучшая няня, которую они когда-либо имели, и я готов вечно наблюдать, как ты с ними общаешься... но няня может уйти. Мачеха же нет, не так просто. А тебе двадцать пять.

Она хмурится.

— Не говори, что для меня будет лучше.

— Но это правда, — говорю я. — Это ты будешь жертвовать. Я не могу уехать из Нью-Йорка, не могу бросить «Контрон», не могу оставить детей.

— Почему это проблема? — голос напряжен, как струна перед разрывом. — Объясни мне. Почему?

Как она может не видеть? Для меня это очевидно с самого начала. Изабель моя... но не навсегда. Как бы мучительно ни было представить, что она уйдет.

— Ты хочешь детей. Сама говорила об этом, и конечно хочешь. Ты будешь потрясающей матерью. Допустим, через пять лет. Не раньше. Тебе будет тридцать... а мне сорок шесть. Пятьдесят шесть, когда им исполнится десять, и шестьдесят шесть, когда будет двадцать.

Ее ладони упираются мне в грудь.

— Я тоже умею считать. Думаешь, не прокручивала эти цифры в голове?

— Уверен, что прокручивала. Но проживать ведь совсем другое, — я снова качаю головой, вспоминая слова отца.

Он не единственный, кто будет так думать. Охотница за деньгами. Трофейная жена. Не может быть по любви. Женился на няне.

Эти ярлыки будут преследовать ее везде, куда бы мы ни пошли.

А она выше этого. Настолько выше, что сама мысль о том, что кто-то посмеет подумать о ней плохое из-за меня, режет, как нож.

Изабель снова толкает меня, и я отступаю. Она спрыгивает со стола, скрещивая руки на груди.

— Это из-за того, что сказал сегодня твой отец?

— Совсем нет.

— Врешь, — ее голос дрожит. — Я слышала ваш разговор в кабинете. Как он говорил... что мне нужны только твои деньги, статус или эта квартира. Как будто все, чего я хочу – это красивые безделушки.

— Он мудак, — резко говорю я. — Не слушай его.

— Но ты думаешь так же, да?

— Конечно нет. В тебе нет ни капли меркантильности, да и даже если бы была, какая разница? Стань ты моей, я бы осыпал тебя подарками, пока сама не попросила остановиться.

Ее глаза расширяются.

— Но ты боишься, что другие так подумают. В этом дело? Тебя пугает, что скажут мамочки из «Сент-Реджиса», гости благотворительных вечеров? Что подумает Конни? Заголовки в газетах: «Гендиректор «Контрон» спит с няней»? — она отступает. — Ты тоже повелся на этот дешевый сценарий?

Я делаю шаг вперед, сжимаю ее плечи. Взгляд Изабель встречается с моим, и я ненавижу блеск в ее глазах.

— Слушай, — говорю я. — Мне плевать, что подумают другие. Раньше да, много лет это имело значение. Но если я чему-то научился, так тому, что слушать каждого бессмысленно. Это просто шум. Ничто по сравнению с правдой, которую знаем мы.

— Тогда зачем ты об этом заговорил? — ее голос срывается. — Почему это беспокоит?

— Потому что тебе будет больно. Придется терпеть их намеки, косые взгляды, вопросы. Я, возможно, уже испортил твои отношения с лучшей подругой... Но не могу разрушать еще что-то. Ты заслуживаешь весь мир. Все самое лучшее, и я готов разорвать любого, кто причинит тебе боль.

— Но это ты, — шепчет она, и слеза скатывается по щеке. — Ты причиняешь мне боль. Своими сомнениями, недоговорками, гиперопекой. Я просто не верю в это.

Я с силой выдыхаю.

— Я думал только об этом последние недели. О нашей разнице в возрасте, о детях, о том, что скажут твои друзья и семья. И о том... что подумаешь ты сама.

— О чем ты? Что я должна подумать?

— Сейчас разница в возрасте кажется незначительной. Но через несколько лет вряд ли.

— Это неправда. Никогда ею не было, — Изабель прикладывает ладонь к моей щеке, и теперь она не прохладная, а обжигающе горячая. — Либо ты себя не видишь, либо не доверяешь мне. С чего взял, что я когда-нибудь сочту тебя слишком старым? Или возненавижу тех прекрасных детей, которые сейчас спят в соседней комнате?

— Потому что я видел, как это происходит, — бормочу я.

Ее глаза расширяются.

— Что?

— Я видел это.

— С Викторией?

— Нет, с моей матерью. Она была всего на восемь лет младше отца, но... полна жизни. А потом жизнь в ней угасла, когда родились мы, когда отец пропадал в командировках неделями. Я не хочу, чтобы ты через это прошла. Ты заслуживаешь большего.

И я не переживу, если ты меня возненавидишь.

Рука Изабель соскальзывает с моей щеки, голос твердеет.

— Ты всегда берешь то, что хочешь. Я годами видела это, читала в газетах. «Контрон» при тебе стал мощнее, чем когда-либо. Ты не ищешь оправданий и не сдерживаешься. Так почему сейчас? Почему, когда дело касается меня?

Я закрываю глаза и говорю последнюю правду, что у меня осталась.

— Потому что я не могу быть причиной твоей боли. С работой, компанией... они не значат для меня то, что значишь ты.

Потому что я люблю тебя, думаю я. И это убивает.

Она долго смотрит на меня, а потом качает головой. Еще одна слеза скатывается по ее щеке.

— Нет, — говорит она. — Я не принимаю эту логику. Ты не можешь заявлять, что отдаляешься, чтобы не причинить мне боль. Мы все страдаем в этой жизни. Это неизбежно. Но у нас есть выбор. Именно так я жила все эти годы. Я выбирала боль и усталость, чтобы испытать и радость тоже. И, возможно, готова на то же самое с тобой. Готова рискнуть и принять боль... но, похоже, ты не готов.

Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова. Не знаю, как заставить ее понять, как разрывает изнутри мысль о том, что ей придется оправдывать наш союз перед всеми.