— Эта лампа напоминает мне тебя, — сказал Адриан, поднимая металлическое основание. Оно было оплетено изящными виноградными лозами, скрученными в завиток вокруг патрона лампы. Адриан всё предусмотрел. Осталось вкрутить лампочку и подобрать абажур.
— C’est merveilleux! [38] Почему она напоминает тебе обо мне?
— Хрупкая и в то же время крепкая, — сказал он, отворачиваясь, чтобы я не видела его лица. — И, по-моему, она красивая.
У меня перехватило дыхание. Это были, пожалуй, самые романтичные слова, что я когда-либо слышала.
Мы встретились взглядами. Волна тепла прокатилась по всему телу.
— Могу я чем-нибудь помочь на открытии? Принести что-то?
Он покачал головой.
— Только себя.
— Думаю, я справлюсь, — прошептала я хрипловато. — Если дашь мне несколько флаеров, я раздам их в бутике. У нас много клиентов, которые интересуются искусством.
Его глаза оживились.
— Merci. C’est très gentil [39].
— Мне не трудно, — улыбнулась я, убирая листовки в сумку. — Надеюсь, ты продашь всё.
— Я тоже, — ответил он, выводя меня на улицу и закрывая ставню.
— Если всё удастся, ты перестанешь работать барменом?
Адриан задумался.
— Не думаю. Мне нравится работать в «У Филиппа». Бруно отличный парень. И... рад, что мы там встречаемся.
Я почувствовала, как заливаюсь краской, и едва не расплылась в глуповатой улыбке.
— Я тоже рада. — Я глубоко вдохнула. — Хочешь пойти со мной на воскресную прогулку?
Он улыбнулся:
— Воскресенья созданы для прогулок.
И в этот момент я поняла — мы оба, наконец, сделали первый шаг.
Глава 8
Вечер, когда проходила художественная выставка Адриана, выдался необычайно тёплым и прекрасным. Долгие, почти золотистые летние сумерки впитывали дневной свет, понемногу растворяя его, пока мягкое сияние внутреннего и уличного освещения не взяло верх, делая всё вокруг более интимным.
Внутри галереи гости и зрители неспешно прогуливались среди произведений искусства, любуясь скульптурами и совершая покупки, в то время как другие выходили к распахнутым дверям с бокалами шампанского и изысканными закусками в руках. Крошечные крошки выпечки исчезали с губ, смываемые новой порцией шампанского или приветственными поцелуями, когда люди прижимались щеками в знак приветствия.
От Адриана требовали внимания, объяснений, покупок и даже будущих заказов на именные вещи. Он казался совершенно в своей стихии — будь то извилистая улочка Монмартра, склад, полный скульптур, барная стойка ресторана «У Филиппа» или эта модная художественная галерея, полная его собственных творений.
Я старалась не занимать его время, но наши взгляды постоянно пересекались, даже через всю комнату: его глаза сияли счастьем и удовлетворением, а мой взгляд, вероятно, выражал восхищение его успехом и талантом. Время от времени он подходил ко мне, предлагая свежий напиток или ненадолго уводя к одной из скульптур, чтобы мы могли перекинуться парой слов в относительной тишине.
— J'aime bien tes boucles d'oreilles [40], — тихо сказал он по-французски, подводя меня к более крупной работе, сочетавшей тёмное дерево и металл, похожий на кованое железо. Скульптура могла бы идеально вписаться в мою квартиру, вечно страдающую от недостатка шкафов. Он наклонил голову ближе, слегка коснувшись пальцами одной из подвесок, свисающих с мочки моего уха. Его пальцы скользнули по моей шее, и дрожь, пробежавшая по телу, стала совершенно очевидной.
Я обожала его руки — сильные, большие, немного шершавые и грубоватые. Всё моё тело напряглось, как тетива лука, от одной мысли о них на моей коже.
— Я подумала, они отлично будут сочетаться с твоими работами, — ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя всякий раз, когда Адриан приближался, мне казалось, что я забываю дышать. Внутри всё бурлило, и энергия, почти не поддающаяся контролю, пронизывала меня.
— Я мог бы сделать тебе что-нибудь подобное, — пробормотал он, не сводя с меня взгляда. Его пальцы по-прежнему играли с линией моего подбородка и металлическими петлями серёжек.
По телу разлилось тепло, которое можно было бы списать на шампанское, но в основном это было из-за Адриана — сегодня он выглядел особенно привлекательно и пах восхитительно. Его одеколон будто тянул меня к нему. Я неосознанно наклонялась ближе, ожидая чего-то большего. Его белая рубашка с закатанными рукавами обнажала сильные запястья и предплечья — завораживающе красивые. Я не могла отвести взгляд. Настоящий француз, заслонявший меня от большинства посетителей галереи, создавал ощущение, будто мы остались наедине. И мне до боли хотелось, чтобы это было правдой.
— Cela me ferait plaisir [41], — всё ещё играя с моей серёжкой, произнёс он. Его рука скользнула по моим волосам, а пальцы вновь коснулись кожи, заставив её вспыхнуть огнём.
Я не знала, что ответить, поэтому просто молчала, наслаждаясь его близостью и теплом прикосновений. Ощущения пронзали меня короткими электрическими разрядами, а мысли путались и рассыпались. Все что крутились в голове не подходили: «Я люблю подарки. Моё тело горит. Поцелуй меня. Я твоя».
Я сглотнула и, чтобы сказать хоть что-то, выбрала первое пришедшее на ум:
— Я хотела купить ту лампу, которая мне так понравилась, но не увидела её здесь.
Адриан уже собирался ответить, когда кто-то позвал его по имени. Он обернулся, и я заметила за его плечом одну из постоянных клиенток бутика, которым я управляла. Она терпеливо ждала своей очереди, чтобы сделать покупку.
Меня охватило головокружительное волнение. Всю неделю я раздавала листовки и расхваливала работы Адриана всем, кто был готов слушать. По меньшей мере дюжина человек со всего Парижа пришли в эту маленькую галерею на Монмартре, потому что я сказала, что здесь они найдут что-то уникальное и прекрасное.
Одним взглядом, одним тихим словом Адриан умел заставить меня почувствовать себя особенной — как никто другой. Я была счастлива, что помогла ему заработать сегодня вечером.
Пусть увеличит продажи, пусть сможет выставляться чаще и масштабнее. Следовать своей страсти. Я хотела этого для него.
Я улыбнулась, как дурочка, когда клиентка моего бутика помахала мне рукой, а Адриан повернулся ко мне с озадаченным выражением лица. На мгновение выражение благодарности сменилось чем-то более глубоким — жгучим, чувственным голодом, от которого у меня внутри запорхали бабочки.
Mon Dieu! [42] Адриан, возможно, был самым сексуальным мужчиной на свете. И то, как он смотрел на меня...
Реакция моего тела была мгновенной и такой сильной, что я едва могла дышать.
В поле зрения появилась Флер.
— Ты вся красная. Вот, выпей. — Она протянула мне холодную газировку, решив, что мне нужно либо остыть, либо протрезветь.
— Спасибо, — сказала я, не отрывая взгляда от Адриана.
— Если ты будешь смотреть на него ещё пристальнее, он загорится, — заметила Флер, переводя взгляд с него на меня. — А… Так вот почему ты сама сейчас вспыхнешь.
— Что? — спросила я, наконец выходя из оцепенения.
Флер одарила меня хитрой улыбкой, её глаза блеснули. Это была одна из тех улыбок, которые человек тщетно пытается сдержать, но всё равно не может.
Она кивнула в сторону Адриана:
— Лев. — Потом в мою. — Газель.
Её лицо выражало чистейшее ликование, когда она добавила:
— Он вот-вот прыгнет.
Мой пульс забился, как у скаковой лошади.
— Я всерьёз подумываю наброситься первой.
Флер усмехнулась.
