Разрушенные клятвы (ЛП) - Маура Катарина

— Тебе действительно стоит смотреть, куда идешь, Селеста. Помнишь, как ты ударилась мизинцем и разрыдалась? Ты тогда заставила меня целовать его, пока боль не прошла.

Я поднимаю на него взгляд — и замираю, в недоверии моргая. Он развалился на диване в одних только черных боксерах, с ноутбуком на колене. Волосы еще влажные, а его поза демонстрирует каждую линию его тела. Мой взгляд задерживается на татуировке, но тут же падает ниже, к напряженным мышцам пресса, когда он проводит рукой по волосам, заставляя мышцы перекатываться под кожей.

— Не думаю, что боль прошла из-за того, как ты поцеловал мой палец, — бормочу я, чувствуя, как вспыхивают мои щеки.

Воспоминание накатывает лавиной: как он поцеловал мой палец, а затем медленно продвигался вверх по ноге, пока его лицо не оказалось между моих бедер, язык скользил по мне, а прохладная свежесть мяты обжигала кожу самым лучшим из возможных способов. Не думаю, что я когда-либо кончала сильнее, чем в ту ночь.

Я пытаюсь сосредоточиться на его лице, но мой взгляд снова и снова возвращается к его телу.

— Я, э-э… — запинаюсь я, впиваясь глазами в тот самый V-образный рельеф ниже его пресса. — Я пойду почитаю в спальне. Не хотела мешать.

Я отвожу взгляд, заправляя волосы за ухо, не зная, как теперь смотреть на него. Он ведет себя иначе в последнее время — чуть более заботливо, чуть более понимающе, — и я не знаю, что с этим делать. Без той ненависти, за которой мы так долго прятались, мне приходится сталкиваться с тем, что до сих пор есть между нами… с тем, чего уже не должно быть.

Зейн качает головой и делает мне знак подойти ближе.

— Не уходи. Мне нужна твоя помощь с презентацией для конференции в следующем месяце. Посмотришь?

Я с неохотой откладываю книгу в сторону и придвигаюсь ближе.

— Конечно.

Он закидывает руку на спинку дивана — не касаясь меня напрямую, но окружая своим присутствием. Это напоминает мне о том, как он прижимал меня к себе прошлой ночью, и внезапно меня накрывает острая волна тоски.

Я склоняюсь вперед, пролистывая слайды, внимательно изучая их.

— Этот слайд мне особенно нравится, но, по-моему, данные на нем недостаточно четко представлены, — бормочу я, подвигаясь ближе, чтобы исправить его. — Какой источник? Он не указан.

Я поворачиваюсь к нему, когда он не отвечает, и встречаю взгляд, от которого у меня перехватывает дыхание.

— Иногда я забываю, какими идеальными мы были вместе, — говорит он тихо, в его взгляде сквозит горечь. — Все, к чему ты прикасалась, становилось лучше… а я позволил себе это забыть. Было проще держаться за ненависть. Но теперь я не уверен, что хочу этого. А ты?

Я встречаюсь с ним взглядом, разоруженная его признанием. Я не ожидала этого… но, возможно, после прошлой ночи следовало бы.

— Я не знаю, как чувствовать что-то еще, — признаюсь я. — Не испытывая при этом вины.

Зейн разворачивается ко мне и берет мое лицо в ладони, нежно обхватывая.

— Вот как? — Его голос звучит низко, почти хрипло. Он склоняется ближе, его взгляд падает на мои губы. Я резко вдыхаю, когда его рука скользит вниз по щеке к шее. Он обхватывает ее, большой палец ложится прямо на мое горло, пока он притягивает меня ближе, а его губы почти касаются моих. — А что ты чувствуешь, когда я делаю это?

Мое дыхание сбивается, грудь сжимает предвкушение. Зейн мягко касается уголка моего рта, и я едва слышно стону.

— Скажи мне, Селеста.

— То, что не должна, — шепчу я, закрывая глаза.

Вина, что терзает меня уже так долго, снова вцепляется в сердце. Я помню, почему не могу позволить себе его. Я никогда не чувствовала себя более разорванной. И никогда не ненавидела себя сильнее за то, что не могу просто оставить его в прошлом.

— А если мы просто перестанем бороться? — Его голос звучит как просьба. — Если позволим себе почувствовать все то, что притворяемся будто не чувствуем?

Он отодвигает ноутбук, и я замираю, когда он заставляет меня посмотреть ему в глаза, сжимая мою шею чуть сильнее. Это напоминает мне, как он взял меня в гардеробной, его взгляд тогда пылал желанием. Как он делает меня центром своей вселенной, когда оказывается внутри. Это слишком опьяняюще. И все чаще я хочу, чтобы он смотрел на меня именно так. Чтобы я была для него единственной.

— Я не могу перестать думать о том, что ты сказала вчера, Селеста, — его голос едва слышен. — Ты сказала, что устала быть несчастной. Я тоже.

Сердце пропускает удар. Он склоняется ближе, его губы касаются моих. Потом он слегка прикусывает мою нижнюю губу, и этот жест, наполненный раздражением, пробирает меня до дрожи. Знает ли он, как это сводит меня с ума?

— Я знаю тебя, Селеста. Если ты так читаешь, значит, ты от чего-то бежишь. Почему бы не позволить мне стать твоим убежищем? — Он смотрит на меня, его голос полон непрошенной нежности. — Давай перестанем прятаться за ненавистью, которой на самом деле нет. Поддайся.

Моя последняя защита рушится, и я наклоняю голову, чтобы поцеловать его. Он глухо стонет и усаживает меня к себе на колени, позволяя почувствовать, насколько сильно он меня хочет.

— Я не знаю, как быть с тобой, не сопротивляясь, — выдыхаю я против его губ.

Единственные моменты, когда я позволяла себе испытывать все, что он во мне пробуждает, были те, когда я могла спрятаться за ненавистью, в которую уже давно не верю.

— Я тоже, — признается он, отстраняясь лишь на секунду, его руки грубо скользят по моему телу. — Иногда я смотрю на тебя, и у меня, черт возьми, сердце разрывается, Селеста. Я вспоминаю все, что ты сделала, как разрушила нас, и мне кажется, что я ненавижу тебя до чертиков. Но потом ты улыбаешься… и все это исчезает. Я не знаю, как разобраться в этом, но знаю, что хочу перестать ссориться. Можем ли мы просто… попробовать? Хотя бы до развода?

Я обнимаю его за шею, прижимаюсь лбом к его плечу.

— Я не знаю, — шепчу я. — Но, несмотря ни на что, хочу попытаться.

Он сжимает меня в объятиях, и я ловлю себя на том, что хочу, чтобы он никогда меня не отпускал. Ни сейчас. Ни через три года. Эта мысль тут же рождает новую волну вины, и я зарываюсь лицом в его шею, вдыхая его запах.

Могу ли я позволить себе это… хотя бы ненадолго?

Глава 69

Селеста

Мягкий, едва слышный напев доносится из кухни, когда я подхожу ближе, и сердце тут же начинает гулко стучать, накрывая меня волной странной, неожиданной тоски. Рука дрожит, когда я толкаю дверь, уже зная, что увижу внутри.

Зейн стоит у плиты, все еще в том же костюме, в котором с утра ушел в офис. Он бросает взгляд через плечо и улыбается, заставляя бабочек в моем животе вспорхнуть с новой силой.

— Привет, — негромко говорит он, без привычной колкости в голосе, без напряженного выражения лица, к которому я так привыкла.

Он изменился после того, как признался, что устал быть несчастным. И теперь мне хочется верить в то, во что я боюсь поверить. Я боюсь, что его недавняя доброта — это просто жалость. Жалость к той, кого он дважды находил рыдающей в постели. И от этой мысли мне только хуже. Я никогда не хотела, чтобы он относился ко мне иначе из-за вины.

— Привет, — запоздало отвечаю я, отрываясь от размышлений.

Зейн никогда не бывает дома в это время. И я не видела, чтобы он готовил, с тех пор как мы поженились. Когда-то это было моим любимым зрелищем. Он всегда был чертовски красив, но в такие моменты в нем появлялось что-то особенное. Нечто невыносимо притягательное.

— Я не слышала, как ты пришел, — негромко говорю я.

Он кивает и жестом подзывает меня ближе.

— Поможешь?

Я нерешительно подхожу, а он указывает на картошку на столе.

— Ты у нас мастер по чистке, так что может поможешь? Хочу сделать гратен, к сибасу. Только осторожнее с ножом.

Я моргаю, удивленная его дружелюбием. Это чувство только усиливает мое одиночество. Все это кажется натянутым, чужим. Как будто я — просто приятель, которому он считает своим долгом помочь. Эта шаткая перемирие между нами хочется разрушить. Я бы предпочла его ненависть. Потому что ненависть — это тоже страсть.