Селянин (СИ) - "Altupi"

Начав вспоминать про ту пляску в грязной луже, Кирилл вспомнил и затравленный взгляд раненого животного, которым Егор ответил на вопрос о расставании с тем давнишним парнем. Этот полный немой боли взгляд красивейших глаз ещё тогда потряс его. В тот вечер он впервые предложил Егору встречаться и признался в любви.

Кирилл был готов убить блядского Виталика за то, что стоял между ними, ну, а себя уже давно проклял за унижение беззащитного селянина.

Он добил половинки грядок и потом дважды брал по три штуки, под конец уже почти ползал на четвереньках. Как только мысли уходили, начинала ломить спина, руки и ноги еле двигались, поэтому Калякин предпочитал погружаться в думы снова, а полоть на автопилоте.

До конца трёх грядок оставались считанные метры. Кирилл смотрел на приближающиеся грядки с капустой и морковкой, как потерпевший кораблекрушение на призрачный остров на горизонте. Мечтал, как доберётся до края картофельной плантации, дойдёт до деревьев и, раскинув руки, упадёт под яблоней лицом к небу. Может, нащупает яблоко и сгрызёт его. Желательно сочное, чтобы утолить жажду: он ведь забыл попросить Андрея принести попить.

Но тут хлопнула калитка и зашуршала трава под ногами идущего. Кирилл поднял голову, ожидая снова увидеть младшего Рахманова, но увидел рослую фигуру старшего. Егор был одет по-домашнему, в трико, футболке и сланцах, волосы свободно лежали на плечах. Он шёл, раздвигая ветки или наклоняясь под ними, остановился у границы сада и огорода. Окинул внимательным взглядом картофельные просторы. Зеленая, заросшая сорняками, и серая, чистая, части которых теперь соотносились в пропорции примерно два к трём.

— Принимай работу, — поднимаясь в полный рост, со смесью волнения и гордости сказал Кирилл. И утонул в глазах Егора, когда тот посмотрел на него. Даже не сразу разобрал слова благодарности.

— Спасибо, ты мне очень помог. Только не надо было так перетруждаться: успеется до конца августа.

— Да что уж там, мне нетрудно, — бодро хохотнул Кирилл и в доказательство, наклонившись, выщипал пук повилики и сунул его в ведро.

— Иди отдыхай, Кирилл, времени уже шесть часов. Сейчас поужинаем и будем колёса клеить.

— Ага.

Кирилл опять испугался, что после заклейки колёс его начнут вежливо и аргументированно просить покинуть этот дом и село. В груди защемило. Егор уже отвернулся, заметил воткнутую в землю лопату и пошёл за ней. Кирилл оставил сорняки в покое, взял набитое на три четверти ведро, высыпал содержимое в кучу на соседних грядках, примостил ведро рядом и, стаскивая перчатки, перегородил Егору путь, когда тот шёл обратно.

— Егор, я ведь заслужил награду?

— Чего ты хочешь? — обречённо спросил Егор, опершись на черенок лопаты.

Глупый, опять вообразил всякую гадость. Кирилл сунул перчатки под мышку и осторожно положил ладони поверх его рук.

— Улыбнись.

Рахманов поднял взгляд, будто спрашивая, правильно ли он понял, что это и есть награда. Меж его бровей лежала складка, серьёзность и усталость не отпускали его.

— Да-да, улыбнись, — подтвердил Кирилл, у самого уже губы давно растянулись от уха до уха. — Я никогда не видел твоей улыбки, хочу посмотреть. Пожалуйста, улыбнись для меня.

Кирилл надеялся, что вот-вот произойдёт чудо, и лицо Егора озарится улыбкой, станет ещё красивее, в глазах мелькнёт радость, а нос так же смешно наморщится, как у младшего брата. Но всё, что сделал Егор, это не убрал его руки со своих и не отвёл взгляд, что само по себе было доказательством расположения. По крайней мере, отсутствия неприязни. А уголки губ и на миллиметр не поднялись вверх, не говоря уж об искренней открытой улыбке.

— Ладно, и так сойдёт, — не стал настаивать Калякин, отобрал у Егора лопату и, развернувшись, зашагал к саду, где под деревьями стояла бочка с водой. Повесил перчатки на верёвку, вымыл руки и обтёр о штаны. Рахманов стоял поодаль, смотрел, возможно, ещё решал, как им быть дальше.

43

После обеда… хотя в шесть часов это был скорее ужин — Кирилл не зацикливался на названиях, он просто ел с волчьим аппетитом, сметал всё, что было на столе. С удовлетворением отметил, что вместе с салатом, маслом и картошкой подали и купленную им на рынке красную рыбу. Андрей уплетал её, не стесняясь, Егор съел кусочек, и, к счастью, никто из них не разделял на «твоё» и «наше». Конфеты стояли рядом в стеклянной, сделанной под хрусталь, конфетнице с металлической ручкой, фрукты — в красной двухъярусной вазе.

А ещё на холодильнике в другой керамической вазе со всякими налепленными на неё для красоты финтифлюшками, стояли розы, про которые Кирилл к своему стыду совершенно забыл. Тот, кто разбирал пакеты, наверное, нашёл и остальные подарки — сюрприза не выйдет.

После обеда Кирилл и Егор занялись колёсами. Нашли во дворе три небольших берёзовых чурбака и потащили их к дому Пашкиной бабки. Андрей пытался увязаться за ними, помог донести чурбак, но потом брат отправил его домой. Первым делом Кирилл стянул с дворников гондоны и кинул их через забор.

— Паше с наилучшими пожеланиями, — напутствовал он.

Затем сел в машину, запустил мотор и, брызнув стеклоомывающую жидкость, включил дворники. Они резво заскребли по лобовухе, размазывая спёкшийся на солнце вазелин. Надпись «валить пидоров» постепенно теряла очертания, но не удалялась. Суки, самих их завалить, друзей этих хреновых.

Кирилл взял из-под сиденья тряпку, заодно открыл багажник и пошёл стирать художества вручную.

— Егор, посмотри пока в багажнике домкрат и монтировку.

Инструменты там были, Кирилл возил их на всякий случай, но пользоваться никогда не приходилось — в дороге новая машина ни разу не ломалась, а проблемы типа смены масла или резины он решал в автосервисе. Сам он отчистил стекло и ещё раз помыл его. Стеклоомыватель брызгал вверх и оседал на стекле белой пеной, напоминая выстреливающую сперму.

Только думать о сексе было рановато. Быть может, вечером они снова займутся приятным.

Егор достал из багажника необходимый инструмент, они поддомкратили машину, сняли одно колесо за другим, подставили под ступицы чурбаки. Работали, почти не разговаривая, за исключением мелких указаний и ответов на них. Где подержать, что подать — понимали друг друга без слов. Кириллу нравилось такое телепатическое взаимодействие. Успокаивало и то, что на маячивший за резным чугунным забором коттедж банкирши Егор не обращает ни малейшего внимания: не грустит по укатившей в столицу любовнице, не ностальгирует.

Колёса откатили во двор Рахмановых, в тот его уголок, где находились столик и мангал. Полноценных сумерек ещё в помине не было, но здесь под деревьями вились комары. Однако местечко представлялось очень уютным. Каким-то интимным, окружённое со всех сторон стенами — дома, кустов и деревьев. Полянка влюблённых.

Закопчённый до черноты вулканизатор и молоток лежали на лавочке, рядом стояла полуторалитровая пластиковая бутылка с желтоватой полупрозрачной жидкостью — бензином.

— Неси сырую резину, — сказал Егор, когда они свалили колёса на траву.

— Не знаю, где она, — отряхивая руки, ответил Кирилл. Он упарился сегодня, как пёс.

— В доме посмотри, где-нибудь возле своей сумки. Или у Андрея спроси, он разбирал твои покупки.

— Ага, хорошо, — протянул Калякин, потёр нос и пошёл в указанном направлении. Ноги еле передвигались, но об отдыхе можно было пока не задумываться. Время наедине с Егором компенсировало любую усталость.

В доме работал телевизор, показывали какое-то ток-шоу, но в зале никого не было. Штора в спальню Галины была отдёрнута, и Кирилл только сейчас обратил внимание, что телевизор, стоявший на тумбочке в углу между двумя окнами, повёрнут так, чтобы женщина могла его смотреть.

— Мам Галь, это я, Кирилл, — сказал он на всякий случай. Моток резины, а также блоки сигарет, пачки презервативов, пакет с воздушным змеем и коробочку с цепочкой он увидел сразу: Андрей сложил их на кресле, рядом с которым стояла дорожная сумка.