Паранойя. Почему он? (СИ) - Раевская Полина "Lina Swon"

Жизнь, которая выковала из открытого, веселого парнишки жесткого, циничного мужика. И это не плохо, а закономерно. Более того, с возрастом он, как дорогое вино, стал только вкуснее, притягательней. «Самый сок» - как сказала бы Лиза. Однако, мне до слез горько, что я никогда не узнаю его другого, а главное - никогда не смогу быть даже крошечной частью его жизни.

Засыпаю опустошенная, вымотанная, горящая одним желанием – поскорее уехать. Утро начинается с больной головы и разрывающегося телефона. Звонят Олька, Илья и мама. Проходу и Терехина с тяжелым сердцем отклоняю. А вот мамин вызов, не видя смысла скрываться, принимаю. Пора сообщить о своем решении вернуться в Москву.

Как только отвечаю на звонок, на меня тут же обрушивается поток мата и оскорблений.

- Ты совсем обнаглела? Вторые сутки не можем тебя найти! Ты вообще понимаешь, что мне пришлось выслушивать от папы Гриши из-за тебя?

-Правду, наверное, – издевательски предполагаю я, наливая себе чай.

-Что? –задохнувшись праведным гневом, взрывается моя мамочка. - Ты совсем там что ли берега попутала? Ну-ка быстро домой, иначе я тебе клянусь, я тебя, бл*дь, собственными руками придушу, сучонка такая!

-Ага, бегу уже.

-Настя! Не беси меня! Ситуация серьезная, папа Гриша в бешенстве. Яша начудил позапрошлой ночью по-крупному, так что не накаляй. Приезжай немедленно! Ты знаешь папу Гришу, тут всем не поздоровиться, и тебе в первую очередь!

-Конечно, кому же еще? – отзываюсь иронично, с удивлением обнаружив, что мне на все это абсолютно наплевать. Раньше я бы уже тряслась осиновым листочком на ветру, а теперь, будто меня и вовсе не касается. Впрочем, так и есть. Через пару часов я буду в Москве и, как говорится, еб*сь оно всё конем.

-Я что-то не пойму твоего спокойствия. Взрослая что ли до хера стала? Может, тебе тогда пойти и самой себя обеспечивать, раз тебе никто не указ? Или может, ты хочешь вернуться к своему любимому папочке? Давай, посмотрим, как он обрадуется, когда ты заявишься к ним в двушку с чемоданом?

У меня вырывается смешок, ибо Жанна Борисовна себе не изменяет.

-Давай, мам, - с улыбкой соглашаюсь спокойно, не замечая текущих по щекам слез.

Мне не больно. Нет. Я постоянно это слушаю и знаю, что это истинная правда. У папы Андрея своя семья, и я наверняка буду в тягость. Мне действительно придется искать работу, и как-то обеспечивать себя самой, но меня это не пугает, я с четырнадцати лет подрабатывала где-то. Просто я ужасно устала от того, что все, кого я люблю, ставят меня перед таким выбором, в котором нет вариантов, предполагающих ответную любовь.

Мама еще несколько минут плюется ядом угроз и обвинений, пока я не перебиваю, уточняя, уехал ли Яша. Убедившись, что его уложили в какой-то рехаб, прошу собрать мои вещи и сообщаю, что приеду через час. Мама пытается высказаться на этот счет, но я обрываю связь.

Допив чай, осматриваю в последний раз квартиру, забираю из найденного альбома фото Сережи на память, и дожидаюсь вчерашнего водителя. Он пообещался привезти к обеду продукты.

Передав ему ключи, прошу отвезти меня домой. Всю дорогу смотрю в окно и, как ни странно, с сожалением провожаю проносящиеся за окном улочки. Вспоминаю свой счастливый июль и чувствую невыносимую горечь. Жаль, а ведь все могло быть так красиво…

За этими размышлениями не замечаю, как мы подъезжаем к дому. Только сейчас накатывает небольшой мандраж, но я тут же подавляю его и решительно вхожу внутрь, с разбега натыкаясь на ледяной взгляд водянисто-голубых глаз из-под нахмуренных, белесых бровей.

-Явилась, - резюмирует папа Гриша, остановившись напротив, и сцепив руки в замок за спиной, оглядывает меня с ног до головы. Я цепенею, ибо знаю, не к добру это.

Чтобы наш генерал - губернатор в такой час был дома, да еще дожидался меня, меряя шагами холл? О, Господи, кажется, я действительно серьезно влипла! И последовавший приказ это только подтверждает.

-В кабинет поднимайся, Настя! Пора нам с тобой поговорить.

Сглатываю тяжело и, кивнув, следую за отчимом, лихорадочно пытаясь понять, о чем именно будет разговор. Знает ли он о том, что я – та самая девушка, из-за которой случился весь сыр – бор позапрошлой ночью? Серёжа обещал скрыть мое участие, но при таком количестве свидетелей, это вряд ли возможно, да и Яша, думаю, молчать не стал. А раз так, то что можно говорить, а что – нельзя, и как себя вообще вести?

Пока мой мозг кипит в поиске правильной линии поведения, мы заходим в кабинет. Папа Гриша жестом указывает мне на кресло напротив своего, и усевшись, несколько минут сверлит меня недобрым взглядом. Я понимаю, что это такая тактика, направленная на то, чтобы еще до начала разговора выбить собеседника из колеи, однако все равно на нее ведусь. От волнения путаются мысли, руки дрожат и ужасно хочется прервать это, действующее на нервы, молчание. Если уж помирать, так быстро. К счастью, папа Гриша не затягивает мои муки.

-Ну что, Тась, рассказывай, - откинувшись в кресле, начинает он допрос. – Где ты была эти два дня, почему на телефонные звонки не отвечала?

-А что, что-то случилось? – уточняю осторожно, хоть и знаю, что Можайский терпеть не может, когда отвечают вопросом на вопрос, но мне нужно хотя бы примерно представлять, как выстраивать диалог.

-То, что случилось – это одно, - как и положено хорошему стратегу, не дает он мне ни единой зацепки. – Сейчас меня интересует, с чего ты вдруг решила, что можешь себе позволить приезжать домой, когда тебе вздумается?

-Может, потому что я уже совершеннолетняя? – решаю идти ва-банк, надеясь, что он ответит что-то в духе мамы - «обеспечивай тогда себя сама», и я со спокойной душой пойду собирать вещи, но папа Гриша лишь хмыкает и расплывается в снисходительной улыбочке.

-Ты всегда была девочкой позднего зажигания. Что, гормоны заиграли? – насмешливо заявляет он в своей бесцеремонной манере, вгоняя меня в краску стыда. Задохнувшись, теряюсь на мгновение, но папа Гриша тут же переходит в наступление, не подозревая, что дает мне в руки беспроигрышный козырь. – Кто хоть герой?

-Илья Терёхин, - шепчу, как и положено, смущенно, незаметненько выдыхая с облегчением и в то же время чувствуя, как захлопнулась ловушка. Как теперь завести разговор о переезде?

-Терёхин… Терёхин… - меж тем задумчиво перебирает папа Гриша в своей памяти фамилии. – А-а… это у которого папаша владелец сети клубов и ресторанов?

-Да.

-Низковато летаешь, донь, - иронизирует, но тут же добродушно добавляет. - Ладно, для первого раза сойдет. Сейчас, как раз, неплохо быть поближе к народу. Пацан нормальный или проблемный?

-Нормальный вроде, - отзываюсь тихо, думая, что теперь делать. Наверняка папа Гриша потребует пригласить Илью на ужин.

-Ладно, разберемся, - недовольно поджимает отчим губы и словно прочитав мои мысли, распоряжается. - Пригласи парня к нам на ужин на выходные.

-Может, не будем торопиться? Мы всего ничего встречаемся…

-Ну, трахаться вам это ничуть не мешает, - припечатывает Можайский, отчего у меня пульс подскакивает, лицо же начинает пылать раскаленным огнем. Смотрю на папу Гришу во все глаза, на что он издевательски замечает. – Ну, чего краснеешь? Ты же совершеннолетняя у нас, вот и говорю с тобой, как со взрослой, а то вы с братцем, вижу, вообще не вдупляете, что происходит. Один шляется по барам и творит под носом у моих врагов черте что, другая - думает, будет трахаться с кем попало, словно не падчерица губернатора, а хер пойми кто! Вы что, совсем идиоты? –заводиться он с полуоборота и, подскочив с кресла, нависает надо мной. – Ты понимаешь, что тут каждый только и ждет, когда мы оступимся? За нами наблюдают с лупой! Если я не могу навести порядок в семье, то, что я вообще могу? Может, детей и не судят по отцам, но вот отцов по детям – cтрого. Вы – моё отражение. Один ваш неверный шаг, и моя репутация будет испорчена. Мне уже пришлось прогнуться и пойти на поводу у местного царька из-за твоего братца, но больше я не допущу подобной ошибки! Теперь вы у меня будете по струнке ходить: рот открывать и дышать только с моего позволения! И если я говорю тебе привести своего парня на ужин – значит ты берешь и приводишь, и никаких «всего ничего»! Бл*дства у себя под носом я не потерплю! Вот закончишь школу, уедешь учиться в Нью-Йорк, там что хочешь, то и делай, а здесь – никакого самовольства, иначе я тебе устрою сладкую жизнь! Поняла меня?