Селянин (СИ) - "Altupi"

Кирилл продолжил, повернувшись к проверяющему прочность латки Егору.

— Моя мать сегодня тоже втирала, что, мол, мне надоест, что я к работе не приспособлен, что я неженка такой, на хрен мне деревенщина с инвалидкой. А я, знаешь, что? Я её на хер послал. Тебе дико, да? А мне нет: они меня всю жизнь на хер посылали. Это я тоже ей сказал. Сказал, что твоя семья мне ближе, что твоя мама мне ближе, что я наконец-то получил то, о чём всю жизнь мечтал — тепло и заботу. Егор, я правда так думаю. Я не только тебя люблю, но и маму твою, и Андрея за брата считаю.

Егор вернулся за стол, принеся сложенные вместе три заклеенные камеры. Не пытался отвечать и никак не проявлял отношения к услышанному, наводил порядок в «дипломате».

— Егор, — продолжил Кирилл, — я попросился к тебе не только чтобы любовь с тобой крутить, от дел тебя отвлекать. Нет, я хочу быть членом вашей… нашей семьи, хочу разделить с тобой твои обязанности. Меня не пугают сложности, если ты рядом. Да, я ничего не умею, но я могу научиться. Даже медведи учатся на велосипедах ездить, и я смогу… ну, например, корову научиться доить, дрова колоть. Я же мужик. В универ я не поеду: или на «заочку» переведусь, или вообще брошу — я там всё равно на грани отчисления, в деканате даже обрадуются. А здесь работать пойду. Есть же здесь какая-нибудь работа в колхозе или в городе? Это тебе из дома надолго отлучаться нельзя, а я могу работать, я здоровый как конь, на мне пахать можно.

Егор закрыл «дипломат», разгладил тощие камеры, по его лицу опять было ничего не разобрать — чёртов мастер непроницаемых лиц! Кирилл уже сто раз пожалел, что затеял этот разговор, сидел бы спокойно, ему и так дали понять, что не выгонят, а теперь как на американских горках — то вверх, то вниз, то всё зашибись, то снова летит к ебеням. От длинного монолога горло пересохло.

— Много я наговорил, да? — продолжил Калякин, потому что Егор не вставлял реплик, как и просили. — Теперь последнее сказать осталось, самое главное. Его я тоже говорил много раз, но скажу ещё. Егор, прости меня за то, что гнобил тебя. Ты самый лучший человек, ты мой идеал. Теперь всё. Я по-прежнему прошу, не выгоняй меня, я не хочу возвращаться в большой поражённый моральной проказой мир. Там ведь ни с кем по душам поговорить нельзя, будут ржать как над лохом. Честность и порядочность там не в ходу. Не отдавай меня обратно толпе, которая честных и порядочных считает за слабых и учит растаптывать их.

Блять, папа-депутат гордился бы его выступлением, назвал бы выигрышной политической игрой. Да ни хуя он не понимает в искренности и стремлении быть полезным. Не всё измеряется деньгами и властью.

Голодные поросята визжали всё громче, корову пора было доить, но Егор даже не смотрел в сторону хлева, видимо, решив, что на поляне с мангалом вершится более важное дело. Сумерки стали синими, на небо выплыли месяц и звёзды, однако естественного освещения пока хватало.

Егор вышел из задумчивости.

— Кирилл, я… — сказал он и… улыбнулся! Калякин не поверил своим глазам! Боже милостивый, свершилось — Егор улыбнулся! Чудо! Чудо! Как бы в обморок от счастья не упасть!

— Кирилл, я благодарен тебе, что ты меня ненавидел. Я так устал, что последние годы меня все жалеют. Все, абсолютно все меня жалеют в глаза и за глаза, и поэтому любая другая эмоция, направленная на меня, как глоток свежего воздуха.

Рахманов продолжал улыбаться, задорно, с азартом. Его нос и вправду наморщился, а глаза чуть сузились. Кирилл не мог взгляд оторвать от этого прекрасного зрелища.

— Улыбайся, и я буду ненавидеть тебя всегда, — прошептал он, привставая и наклоняясь в сторону Егора с вполне определённым намерением. Егор сделал то же самое, их губы встретились на середине, и это был первый настоящий страстный поцелуй, которого жаждали оба. Неустойчивая поза не мешала им. Упёртые в обитую клеёнкой столешницу руки как-то смогли встретиться и снова переплести пальцы.

— Нет, я буду любить тебя, — шёпотом исправился Кирилл, разорвав поцелуй, но не убирая лица. — Жалеть, обещаю, не буду, потому что после всего, что я наговорил тебе сейчас, меня самого жалеть будут.

Егор ещё раз коснулся его губ губами, на этот раз коротким поцелуем, и отодвинулся, выпрямился. Улыбаясь.

— Мне пора корову доить и всю скотину кормить. Ты справишься сам с колёсами? Соберёшь? Насос у меня, правда, только ручной.

— Справлюсь, — на радостях сообщил Кирилл.

— Потом иди мыться и помоги Андрею с ужином. Хорошо?

— Никаких проблем, всё будет сделано.

Егор ушёл, унеся «дипломат», а Кирилл остался один на один с дисками, колёсами и покрышками, не подозревая, с какой стороны к ним подступиться, в каком порядке бортировать. Почесав репу, взял на всякий случай монтировку и приступил…

44

Когда в доме из всех звуков остались лишь мерное дыхание и тиканье часов, Кирилл на ощупь перебрался на кровать Егора. Трусы снял заранее, презервативы припрятал под подушку, член пребывал в полной боевой готовности.

— Не спишь? — едва слышно прошептал он. Егор, конечно, не спал, отодвинулся к стенке. В его постели было жарко, тело сразу покрылось липкой плёнкой пота, но Кирилл всё равно тесно прижался к любимому. Началась возня с жадными поцелуями, ощупываниями, объятиями, борьбой рук и ног. Кирилл затянул Егора на себя.

— Нет, — беззвучно, качая головой, возразил Рахманов и соскользнул на бок.

— Почему? — также шевеля только губами, спросил Кирилл. — Я хочу.

— Нельзя. Твоему анусу надо привыкнуть, не перетруждай его.

— А как тогда? Я хочу. Глянь, стоит.

— Я тебе подрочу. Ляг на спину.

Кирилл лёг, и тотчас горячая ладонь сомкнулась у основания его члена, кулак заскользил вверх, сжал головку, делая приятно. Он чуть раздвинул ноги, расслабился. На головке выделилась смазка, Егор её растёр по члену, дрочка сразу пошла плавно, шкурка струилась под пальцами.

Не выдержав одиночного блаженства, Кирилл нашёл член Егора и стал поглаживать. Кончили они, повернувшись лицом друг к другу с двумя членами в одном большом кулаке из четырёх рук. Основная масса спермы выплеснулась на ладонь Егора, он вытер руки припасённым с вечера полотенцем, передал его Кириллу. Тот тоже вытерся и кинул полотенце на вторую кровать.

— Спокойной ночи, — прошептал Егор.

— Спокойной, — ответил Кирилл, кладя его руку на себя. Едва он задремал, послышались неясные странные звуки. Егор приподнялся на локте:

— Мой телефон… подай, пожалуйста. Он под кроватью.

Да, это вибрировал телефон, ёрзая по паласу. Кирилл нашёл его по жёлтому отсвету дисплея. Пока передавал, успел прочитать: «Лариса». Не специально, просто так получилось. Егор тоже посмотрел на экран, а потом нажал кнопку — телефон был древним, кнопочным. А свой смарт Калякин даже на зарядку ставить не стал — звонить было больше некому.

— Да, — очень тихо сказал Егор.

— Привет, сладенький, — Ларису в тишине дома было слышно как раз хорошо, — я только что приехала, соскучилась. Заглянешь завтра?

Кириллу показалось, что она пьяна, голос звучал весело, со смешинками, слова чуть растягивала. Отыскалась, швабра!

— Ладно, приду, — ответил после короткой паузы Рахманов и нажал на кнопку отбоя, сунул телефон под подушку к презервативам, обнял Кирилла. А Кирилл заревновал: известно, зачем банкирше понадобился молоденький парень, а он согласился! Старая сука не получит Егора!

Сенокос

45

Утром Кирилл еле проснулся. Звонка будильника в телефоне он не слышал, но почувствовал, как Егор осторожно перелезает через него, стараясь не разбудить.

— Я не сплю, — с трудом ворочая губами, пробормотал Кирилл. При этом глаза его не открывались, голову бы при всём желании не смог оторвать от подушки, а мозг мгновенно отключался, проваливаясь обратно в прерванный сон. Невероятным усилием он удерживал себя в условно бодрствующем состоянии.

Тело, перекидывающее через него ногу, остановилось, нависая. Замерло на секунду, почти не соприкасаясь с нижележащим.