Селянин (СИ) - "Altupi"

— Хорошо, — сказал Калякин. Рука Егора выпустила его ладонь. В этом движении было что-то пронзительное, рвущее душу, и вместе с тем радостное, дарящее надежду. Реальность и повседневный быт разлучали их, не давали проводить время в плотских утехах. Однако делать одно дело, быть одной семьёй — великое наслаждение.

Кирилл смотрел в спину удаляющемуся Егору и не понимал, как его мог зацепить воняющий фермой парень. Парень, из-за которого он вскакивает с постели ни свет ни заря, клеит колёса на примитивном оборудовании, берётся сам ставить их, хотя в душе не представляет, как это правильно делается, борется с прочно пустившей корни в его мозгу ленью. Парень, которого хочется оберегать. Парень, на которого хочется равняться. Парень, с которым прекрасно спать.

Уму непостижимо: деревенщина — его идеал, пидор — его идеал.

Когда тонкая фигура Егора исчезла за растущими у обочины вишнями, Кирилл вздохнул и всё-таки приступил к возвращению заднего колеса на законное место. Подкатил, пристроил на шпильки, вынул из пакета гайки…

Мысли ушли прочь от рутинной работы.

С девками всё в его жизни было иначе. Совершенно иначе. Снял или они сами прицепились, угостил бухлом, прокатил на тачке, трахнул во всех позах. Заводить семью? С кем, с этими шалапендрами? Зачем вообще её заводить? Жизнь ведь дана для развлечений, и все возможности для этого имелись, конфликты с родителями можно было пережить. Блять, да родители на него бочку катили как раз потому, что он за ум не брался, а теперь, когда взялся, их снова не устраивает! Парадокс, товарищи! Ах да — он же с пидором спутался!

Та жизнь была… Орудуя новеньким блестящим баллонным ключом, Кирилл силился подобрать слово. Жизнь была… яркой? Беззаботной? Весёлой? Лёгкой? Поверхностной? Да, она была поверхностной — скакать по верхам, снимать сливки, брать, что близко лежит, до чего без труда дотянешься, и никогда не задумываться о мотивах, последствиях, вообще ни о чём. Хорошо было растрачивать дни в пьяном угаре, на пьяных чиксах, с пьяными друзьями и не знать, не замечать, что где-то есть люди, угробившие себя на тяжёлой работе, чтобы прокормить двух детей, и сверстники, отказавшиеся от перспектив ради сыновнего долга. Лучше было не знать о них или называть их тупыми дебилами, и никогда-никогда не ставить себя на их место, потому что…

Кирилл помнил, как собирался сдать в богадельню собственную мать, если она вдруг станет паралитичкой.

Но к Егору его влекло и физически. С добрым парнем из простой приличной семьи можно было стать и друзьями, но с Егором хотелось спать. Член всегда однозначно реагировал на его присутствие. Да и задний проход тоже.

Кирилл продолжал удивляться переменам в себе. Недавно он сравнил своё прежнее и сегодняшнее состояние с отравлением и детоксикацией и до сих пор считал сравнение подходящим. Правда, признавал, что изменился только в отношении одного человека и одной семьи, на остальных ему было глубоко по хую.

Прикручивая третье, левое переднее колесо, Калякин услышал хлопанье металлической калитки и, повернув голову, увидел вышедшего с банкирского двора мужика лет пятидесяти. У него были чёрные прилизанные волосы и внушительное брюшко. Одет был, будто прибыл сразу после официального мероприятия, только пиджак держал в руке.

Мужик небрежно осмотрел неказистую сельскую действительность, чуть поднял кисть руки, и тут же писком и миганием фар отозвался «Лэнд Крузер». Кирилла постигло злорадное удовольствие, что он угадал внешность хозяина сего навороченного джипа, именно так его себе и представлял — невысоким, старым и толстым. Мужик тем временем кинул пиджак на заднее сиденье машины, закрыл дверь и вальяжно закурил. Продолжал водить взглядом по деревенским «красотам» — зарослям кустов, низким хатам, бурьяну и курам. Конечно, в первую очередь обратил внимание на стоявшую на противоположной стороне иномарку и возящегося возле неё парня в запылённых штанах.

Кирилл, украдкой поглядывая на него, собрал инструменты, встал с корточек и пошёл к раскрытому багажнику. Позади заскрипели камешки. Он не обернулся, раскладывая ключи по ячейкам специального чемоданчика. Разложив, закрыл его. Камни заскрипели совсем близко, несколько, случайно задетых ногами, покатились с обочины в траву. Приближение человека на щебёночной дороге можно было определить только так.

Петли закрываемого багажника тихо скрипнули. Кирилл подёргал, проверяя, надёжно ли закрыл его, и повернулся. Мужик стоял сзади, сосал сигаретку и глазел на машину. Рожа у него была помятая. Белая в тонкую полоску рубашка не сходилась на брюхе, в промежутке между пуговицами виднелась волосатая кожа.

— Твоя машина? — махнув рукой с сигаретой, спросил мужик.

— А чья ж ещё? — потирая ладонью о ладонь, ответил Кирилл. Этого мужика ему сам бог послал. Но он не спешил.

— А Лариса говорила, что её машина тут единственная. А тут даже новые иномарки водятся.

Мужик явно был шишкой. Говорил свысока, но снисходил до единственного подвернувшегося собеседника. Вероятно, принял за местную шантрапу, сельскую «элиту», какого-нибудь фермерского сыночка. Не знал, что Кирилл ещё пошишковитее среди приятелей, коллег и партнёров своего отца видал.

— У вас тоже не «таз», — заметил он, с помощью слюны оттирая с рук грязные пятна. — И у других тоже. Что за сборище?

Мужик грозно зыркнул при слове «сборище», но, в конце концов, пропустил мимо ушей.

— Это? — он опять махнул сигаретой. — Семинар вчера был на базе здешнего филиала… Филиала банка, — с пафосом уточнил он. — «Уралсиб». Слышал о таком?

— Скрытая реклама?

— А почему бы нет? — хрюкнул, давясь дымом, мужик. — После семинара в ресторан поехали, а потом завфилиалом нас к себе пригласила, на природу. Природа у вас так себе, я скажу.

Кирилл не счёл нужным заступаться за русские берёзки, американские клёны и бурьян, спросил то, что волновало лично его. Не в лоб, конечно.

— А я подумал, сваты приехали, наконец-то соседку замуж выдадим. А вы по работе! Не подыскали там ей женишка?

Мужик хрюкнул. Брови взмыли вверх, широкий жирный лоб сделался складками, как у шарпея.

— Да кому она нужна? Ты её видел? — он наклонился и, понизив голос, доверительно сообщил: — Гром-баба. Тяжеловес. Дизель. Её из наших даже спьяну никто ещё ебать не отважился. Да ну нахуй такую страховидлу!

Калякина перекосило. Он бы прямо сейчас дал в харю этому уроду за его слова, затолкал бы их в глотку! Не за Лариску — эта дура ему на хер не сдалась! Но он знал, кому она нужна! Знал, кто её трезвым трахал, и правда резала глаза! Вот за эту боль Кирилл бы стукнул мужика, если б тот произнёс бы ещё хоть слово!

Но мужик досасывал то, что осталось от сигареты, и похрюкивал, развеселившись от унижения своей коллеги. Ещё одно типичное быдло, фу. Кирилл сплюнул.

Со двора коттеджа донеслись голоса, смешки. Снова звякнула калитка. Вдалеке залаяла чья-то собака. На улицу один за другим выходили банкиры, останавливались на асфальтированной дорожке, рассредотачивались по лужайке вокруг машин, вертели головами, чего-то обсуждали, закуривали. Кирилл насчитал девять человек, включая Лариску — эта особа увидела своего босса, или кто он ей там, возле дома Пашкиной бабки, а рядом с ней его, парня, которого она с апломбом выдворила из села на бело-синем автомобиле с мигалками, и аж позеленела. Ну, по крайней мере, Кириллу хотелось, чтобы она позеленела.

Его новый знакомый обернулся на шум, перестал хрюкать, кинул бычок в пыль и даже не удосужился наступить на него в целях пожарной безопасности. Потом повернулся обратно к Кириллу, наклонил корпус целиком, будто части его тела не двигались по отдельности.

— Только ты ей не говори, ага? Тсс! — он приложил палец к пухлым губам, подмигнул и, распрямившись, пошёл к своим. Калякин удержался от «фака» банкирше и пошёл к Рахмановым, помогать Андрею с завтраком. Настроение стало паршивым.

46

Егор внял голосу разума и согласился везти молоко на продажу на машине. Втроём они погрузили банки на пол между передними и задними сиденьями, зафиксировали их там, переложив тряпками. Брата Егор не взял, как тот ни просился, чего только ни обещал взамен сделать по дому, в утешение дав слово, что через два дня они поедут к врачу и за школьными принадлежностями тоже с Кириллом. Андрей смирился, но взял слово ещё и с Калякина.