Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

— Я знаю. — Даглас тут же стал серьезен. — Я не собирался делать что-то, что ухудшит её состояние. Напротив, я — её врач. В постели, или вне её, я — врач. — Он сомкнул глаза, и отпил чай. — Думаю, мы с вами договорились. Если вы её и вправду любите, будьте добры выказывать свою любовь, а не истерить, что после всего она не кидается вам на шею, как раньше.

— А если она, в итоге, скажет, что беременна?! — Рявкнул Штайнер. — Что тогда будешь делать?!

— Какой вы... — Майрон закатил глаза и вновь улыбнулся. — Даже не надейтесь. Если скажет, что беременна, и придет ко мне с этим, я ее приму и оставлю у себя. Поженимся. Будем растить ребенка, и я даже не буду делать ДНК-тест. Потому что мне будет плевать, чей он. — Врач отпил чай. — А знаете, почему плевать? По той же причине, что и вам. Так что... не надейтесь. Я мыслю точно так же. Ребенок — идеальный способ привязать к себе человека. И не просто ребенок, а Её ребенок. Которого она выносит и родит, подарит мне семью. Самой собой она быть при этом не перестанет, и моей идеальной пациенткой тоже. Только тогда она уже вряд ли будет ходить к кому-нибудь еще, вроде вас... потому что мы будем женаты, и у нас будет семья. Мой ответ: если она придет ко мне беременная — я победил. И вы, я знаю, размышляете точно так же. Так что... нет, не надейтесь. Я не пропаду, и не откажусь от нее. Удачи... выглядеть лучшим отцом, чем я. — Он поднял руку, вежливо кивнув официантке. — Счет, пожалуйста.

— Не стоит. — Нейтан прищурился.

— Ну что вы, не скромничайте. Это же я вас пригласил. Давайте не будем игнорировать этикет. — Врач достал из кармана пиджака бумажник, затем вынул оттуда несколько крупных купюр и положил их на стол. — Приятного аппетита, мистер Штайнер. — Вновь сверкнули очки. — Еще увидимся.

Нейт чувствовал, как сжимались пальцы на чашке с кофе, и по ней поползла небольшая трещина. От злобы темнело в глазах, настолько, что чуть ли не трясло. Злоба по кругу сменялась исступлением и горечью, затем насмешливым высокомерием, а затем вновь злобой.

И что теперь делать? На самом деле переступить закон? Мужчина обреченно смеялся себе под нос. Или так, или смириться, другого выхода не было. Прямо сейчас мысли о лесопосадках намного больше грели душу, чем о смирении, но тут же за спиной вставал воображаемый образ Эммы, который шептал на ухо: «я никогда не полюблю убийцу. Я буду ненавидеть, и сделаю все, чтобы ты оказался в тюрьме, ублюдок».

Должен смириться. Должен. Обязан. Этот недохирург прав, Нейт поступал еще хуже, и она терпела. Быть может, если потерпит он, они будут квиты. Квиты, и тогда… можно будет рассчитывать хоть на что-то. Возможно, со временем у неё исчезнет тяга делать это. А, возможно, со временем она уйдет от друга детства совсем. Пальцы с силой сжимали в руках вилку, и она чуть гнулась под этим нажатием. Обязан терпеть и улыбаться. Кивать. Ждать. Больше он ничего не может, только ждать. Мечтать ночами о море и лесопосадках, чтобы хоть как-то сбросить напряжение.

Прямо сейчас мужчина не представлял, как вытерпит еще одну неявку ночью. Без секса, без объятий, без элементарной нежности… но со знанием, что она была с кем-то еще. С кем-то конкретным. «Терпи, олень, это твоя вина. Терпи. Мирись с этим».

Только так, по-другому Нейтан не мог. Бросить все, забить, отпустить. Кто-то, может, умеет отпускать, а он не умеет. Заклинило. На земле столько людей, но никто из них ему не был нужен. Только девочка из одинокого лазарета с кубиком Рубика, только она. Мягкая и теплая, которая любит кукол, и кататься у него на спине. Которая много улыбается и долго спит.

Даже после измен. Даже лежачей больной. Любая, лишь бы рядом. Лишь бы только была.

Мясо застревало в горле. Тошнило, адски кружилась голова. Штайнер на самом деле чувствовал себя ужасно, хуже, чем когда-либо. Словно сотрясение мозга было не таким уж и легким. Он сцепил челюсти, и пришел на встречу. Выглядел почти что вменяемым, но… не более того. Его шатало, когда молодой человек вставал. Все еще накатывали рвотные позывы, потому что вестибулярный аппарат отказывался приходить в норму за один день. Фастер утром, к счастью, спала, и не видела этого позора. Но что теперь?

Нейт, чуть шатаясь, поднялся из-за стола. Пытался сохранить равновесие, пытался абстрагироваться, когда делал шаги, но получалось плохо. Зубы стачивались в пыль от досады. Идеальный хозяин больше не сможет стоять у плиты. Больше не сможет доказывать, как он идеальный, по крайней мере некоторое время.

Зачем Ей возвращаться домой к несостоявшемуся насильнику, который её даже покормить не сможет? Какой от него теперь толк? Взгляд становился печальным. Бесполезный озлобленный ревнивец. «Я быстро приду в норму» — говорил он сам себе. «Быстро, ты не заметишь разницы».

Наверное.

Добро пожаловать домой

Нейт ушел на работу. Ушел, но вместо спортивного зала Эмма нервно топталась в подъезде одного огромного, многоквартирного дома. Юркнула внутрь с одним из жильцов, и теперь переминалась с ноги на ногу возле высокой железной двери. Угрюмая серость совсем не прибавляла уверенности, напротив, от волнения гнулись колени. Любой шорох раздавался на весь этаж, хотелось слиться с тенью, или со стеной. Пришла, все-таки. И что теперь говорить?

«Здравствуйте, простите, пожалуйста. Меня зовут Эмма Эгертон, и это была квартира моей мамы, можно мне посмотреть?»

По спине пополз холодок. Скорее всего, ей усмехнуться в лицо, скажут проваливать, и… и все. Эта была квартира её мамы больше двадцати лет назад, сейчас здесь жил какой-то другой человек. Вернее, как узнал адвокат, не жил, а… иногда приезжал на выходные. Вроде как, он должен быть здесь сейчас. Некто… фанат творчества Эллы Эгертон.

Кожа все равно зябла от нервов. Этот фанат не продал квартиру за двадцать лет, возможно, он все еще и вправду фанат. Возможно, он не станет отсылать сходу дочку своего кумира, а, хотя бы, даст ей что-нибудь сказать. Посмотреть вещи писательницы, если они там еще остались. Посмотреть… фото. Грустно жить в реальности, где нельзя увидеть лицо мамы. Нельзя узнать, как она, хотя бы, выглядела.

Дрожащей, влажной ладонью девушка коснулась звонка в квартиру. Тут же набрала побольше воздуха в легкие, встряхнулась, сжала зубы. Она не делает ничего постыдного. За спрос денег не берут.

Тишина. За стеной не раздавались шаги, не слышался чей-либо голос. Фастер замялась, но не спешила расслабляться. Может, его сегодня нет, а может… просто не слышал. Она повторила звонок.

Казалось, внутри раздался какой-то скрип. Странный, нервирующий, протяжный. Через минуту щелкнул замок, и дверь слегка приоткрылась.

На неё уставились два раздраженных серых глаза. Настолько злых, словно Эмма не позвонила в чью-то квартиру, а украла пару килограммов золота у этого человека. Бледное, вытянутое лицо, впалые щеки. Разрозненные пигментные пятна на чуть смятой мимическими морщинами коже. Мужчина был не старше сорока-сорока пяти лет, но и вряд ли моложе. Все в нем было обычно: русые с проседью волосы, зачесанные назад, классическая белая рубашка, которая прятала тощий скелет, брюки.

…и крупная, железная, инвалидная коляска.

— Тебя какой черт приволок сюда? — Прорычал незнакомец. — Проваливай. Я ничего не заказывал, и ничего не буду покупать.

— Так я ничего и не продаю. — Голос дрожал. Фастер проглотила ком в горле, затем вновь сжала кулаки. — Это дом Эллы Эгертон, так?

— Ну, так. Только теперь это мой дом. — Мужчина прищурился, затем по-хамски усмехнулся. — Я не вожу экскурсий, пошла вон отсюда.

— А разве не собирались? — Девушка прищурилась. Такой тон хозяина больше не осаждал. Не пугал, а раздражал. Что она ему сделала, чтобы так с ней разговаривать? Он со всеми такой «вежливый»? — Хам. Вы понятия не имеете, зачем я здесь, а говорите со мной так, будто я заняла у вас денег. Меня зовут Эмма Андреа Фастер, и я родная дочь Эллы Эгертон. — Она порылась во внутреннем кармане темно-красной куртки, вынула оттуда сложенные пополам бумаги, затем протянула их мужчине. — И вы даже не можете себе представить, каких сил мне стоило доказать это. Я пришла не к вам, а к маме домой. Хватит со мной так разговаривать.