"Узурпатор" и "Грымза" от ненависти до любви (СИ) - Анохина Елена "Элен159"

– Да вот, уговариваем Ларису Дмитриевну потанцевать! – весело доложил Борисович. – А она скромничает!

Глеб медленно поднял бровь. Лариса прочла в его взгляде: « Ну что, Грымза, спасет ли тебя твоя принципиальность от общественного давления? Или будешь пятиться? » Было ясно: его директорское «чувство долга» включало и наблюдение за тем, как его непримиримый оппонент попадает в неловкую ситуацию.

– Коллеги правы, Лариса Дмитриевна, – произнес он ровно, но так, что слышали все вокруг. Наступила зловещая тишина, даже Петров замер. – Корпоратив – время для… сплочения. Не стоит отказывать коллегам в такой мелочи.

Это был приказ. Замаскированный под предложение, но приказ. Бросить вызов ему здесь и сейчас означало устроить сцену похлеще вчерашней в кабинете. Лариса почувствовала, как по спине пробежали мурашки гнева и унижения. « Принуждение к танцам. Диктатура в действии. Как в детском саду: «А теперь все дружно встали в хоровод!» Она метнула взгляд на Глеба. В его глазах читалось холодное удовлетворение. Он наслаждался моментом.

« Ладно, Узурпатор. Ты выиграл этот ход. Но я тебе спляшу. Так, что ты запомнишь », – пронеслось у нее в голове с ледяной яростью. Она вынужденно улыбнулась Борисовичу, который уже ликовал.

– Один танец. Только один. И только медленный, – сквозь зубы произнесла она.

Музыка, как по заказу садистов-диджеев, сменилась на медленное, томное танго. « Идеально. Просто идеально. Театр абсурда », – подумала Лариса с внутренним стоном. Борисович, сияя, повел ее на площадку, ставшую вдруг центром всеобщего внимания. Коллеги расступились, образовав живую изгородь из любопытных и слегка сочувствующих взглядов. Глеб остался стоять у края, скрестив руки на груди, наблюдатель с каменным лицом.

Танец с Олегом Борисовичем был испытанием на прочность. Он пах коньяком и потом, держал ее слишком близко (ее рука уперлась в его плечо, как в бетонную плиту), и пытался вести с размахом, совершенно не попадая в ритм музыки. Лариса чувствовала себя манекеном, которого трясут на ухабах. Ее каблуки то и дело цеплялись за его несуразные ботинки. Мысли метались: « Не наступи ему на ногу слишком больно. Хотя очень хочется », « Где этот чертов выход? », « София, надеюсь, не жжет квартиру с Барминым-младшим », « Черт, как же я ненавижу этого Бармина-старшего! »

Глеб наблюдал. Ему тоже было не по себе. Шум, духота, необходимость изображать доступность – все это противоречило его природе. Но вид Ларисы, пойманной в ловушку нелепого танца, доставлял ему странное, почти садистское удовольствие. Она выглядела… иначе. Уязвимой? Нет, скорее загнанной в угол фурией. Бархат облегал ее фигуру, подчеркивая то, что он старательно игнорировал в офисе. Ее лицо было напряжено, губы плотно сжаты, в глазах горел знакомый холодный огонь, смешанный сейчас с откровенной ненавистью. К Борисовичу? К нему? Ко всем? « Хорошо, что она не умеет стрелять лазером из глаз », – мелькнула абсурдная мысль. Он сделал еще глоток виски. Напиток горел в горле, не принося желаемого расслабления.

Лариса ловила его взгляд сквозь толпу. Он стоял, как монумент собственной власти, наблюдая за ее унижением. « Наслаждаешься, Узурпатор? Доволен, как слон, затоптавший муравейник? » Кровь ударила в виски. Алкоголь от одного бокала шампанского? Нет, чистая адреналиновая ярость. И нервы. Месяцы противостояния, постоянное напряжение, эта дурацкая ситуация… Все смешалось в гремучий коктейль.

Борисович, воодушевленный близостью «Грымзы» и музыкой, сделал особенно нелепый шаг, чуть не сбив ее с ног. Лариса, инстинктивно цепляясь, прошипела:

– Олег Борисович, вы танцуете, как медведь на роликах! Полегче!

Он расцвел, приняв это за шутку.

– А вы, Лариса Дмитриевна, держитесь, как на допросе! Расслабьтесь! Ведь Глеб Викторович же велел нам сплотиться! – Он громко засмеялся, оглядываясь на Бармина, искал одобрения.

Имя «Глеб Викторович», произнесенное в этом контексте, стало последней каплей. Контроль лопнул. Лариса, все еще в его объятиях, но уже глядя поверх его плеча прямо на Бармина, выпалила. Голос был не громким, но острым, как бритва, и полным такой концентрированной язвительности, что ее было слышно в радиусе нескольких метров:

– Сплотиться? Под диктовку? Олег Борисович, не смешите меня. Это не сплочение. Это обязательный ритуал подчинения с элементами клоунады. Танцы по приказу – это уже даже не диктаторские замашки, это какой-то опереточный абсолютизм! Надеюсь, следующий приказ не будет «прыгать на одной ноге» или «целовать туфель величества»?

Тишина упала мгновенно. Музыка играла, но казалась теперь доносящейся из другого измерения. Олег Борисович замер, его пьяная улыбка сползла, сменившись паникой. Он понял, что натворил. Что она сказала. И главное – КТО это услышал.

Лариса сама почувствовала ледяную волну, прокатившуюся от эпицентра. Она увидела, как лица коллег вокруг побледнели или покраснели, как они замерли, боясь пошевелиться. И она увидела Глеба.

Он стоял все так же, скрестив руки. Но все в нем изменилось. Лицо стало каменной маской, только в глазах разгорался вулкан бешенства. Его пальцы впились в предплечья так, что костяшки побелели. Он услышал. Каждое слово. Особенно «диктаторские замашки» и «опереточный абсолютизм». В его взгляде не было уже ни холодного удовлетворения, ни даже злорадства. Была чистая, неконтролируемая ярость. Та, что вырывалась наружу только тогда, когда его авторитет, его власть подвергались публичному, унизительному осмеянию. И сделала это ОНА. Опять.

Музыка смолкла. Диджей, уловив вибрации катастрофы, вырубил звук. В гробовой тишине зала голос Глеба прозвучал как выстрел:

– ВСЕ! – Он не кричал. Он ревел. Низкий, хриплый, наполненный такой силой бешенства, что стекла в окнах, казалось, задрожали. – ВСЕ НАРУЖУ! КТО НЕ УМЕЕТ СЕБЯ ВЕСТИ И УВАЖАТЬ РУКОВОДСТВО – МОЖЕТ УХОДИТЬ! НАВСЕГДА! КОРПОРАТИВ ЗАКОНЧЕН!

Он не смотрел больше на Ларису. Он смотрел поверх голов, как генерал, отдающий приказ об отступлении после поражения. Его лицо было багровым, жила на шее пульсировала. Он развернулся и, не глядя ни на кого, огромными, разгневанными шагами направился к выходу, сметая на пути официанта с подносом пустых бокалов. Звон разбитого стекла прозвучал как финальный аккорд катастрофы.

Лариса стояла посреди танцпола, отпущенная остолбеневшим Борисовичем. Она чувствовала на себе сотню глаз – шокированных, испуганных, осуждающих. Чувствовала жгучий стыд не за слова (они были правдой!), а за потерю контроля. За этот публичный скандал, который она же и спровоцировала. Алкоголь? Нервы? Да. Но главное – он. Его вечное давление, его приказы, его насмешливое наблюдение.

– Лариса Дмитриевна… – залепетал Борисович. – Я… я не хотел…

Она даже не взглянула на него. Она видела только спину Глеба, исчезающую в дверях. И чувствовала ледяную пустоту внутри, смешанную с дикой, животной злостью. На него. На себя. На весь этот идиотский мир корпоративных игр.

В зале началось медленное, растерянное движение. Люди шушукались, собирали вещи, бросали на Ларису быстрые, испуганные взгляды. Петров из ИТ, бледный как полотно, прошептал кому-то: « Ставлю сотку, что к понедельнику кто-то полетит. И это не я. Хотя… »

Лариса повернулась и пошла к выходу. Не к черному ходу, а к главному. Ее каблуки отстукивали четкий, громкий ритм по полу, разрезая гул растерянных голосов. Она шла с высоко поднятой головой, но внутри все горело. Она проиграла этот раунд сокрушительно. Не его методам, не его власти, а собственным нервам. И дала ему повод. Огромный, сочный повод.

« Диктаторские замашки… » – слова жгли теперь и ее. Неправда? Была правда. Но сказанная не там, не тогда и не так. Алкоголь + нервы = катастрофа. Формула оказалась железной.

Она вышла на холодный ночной воздух. Запах выхлопов был райским после духоты и запаха разбитых надежд «Барокко». Она достала телефон. Одно сообщение от Софии: « Квест – жесть! Пицца – огонь! Артем офигенно геймит! Спокойной ночи, не буди! » Фото: две коробки из-под пиццы, экран компьютера с мрачной игровой графикой и два довольных смайлика – один от Софии, другой, видимо, от Артема.