Мы вновь стоим перед необходимостью конструктивно использовать концептуальную неудачу, позволяющую нам определить адекватный компаративный метод. Вспомним, что основа для такого метода заложена в объяснении Токвиля, почему современная демократическая революция впервые произошла во Франции, а не в какой-либо другой европейской стране. Сравнивая французский «старый режим» со сходными примерами, он выделил монархическую централизацию как решающий фактор, вызвавший французскую революцию.
Этот подход можно дополнить примером более искушённого в методологии Вебера, который ставил перед собой задачу объяснить, почему капитализм возник сначала в Европе, а не в рамках любой другой цивилизации. Он отмечал сходные протокапиталистические формы экономической организации во всех евразийских обществах, находившихся на высокой ступени развития, — от Китая и Индии до Греции и Рима. Отличала их друг от друга культура, что в досовременных условиях означало религию. Поэтому Вебер стал сравнивать конфуцианство, индуизм, иудаизм и христианство, чтобы вычленить те аспекты христианской доктрины, которые обусловили вступление Запада на путь бесконечной экономической экспансии современного капитализма. Истоки он, разумеется, отыскал в лютеранской концепции аскетического мирского «призвания» и кальвинистской доктрине предопределения — «протестантской этике», которая, секуляризовавшись, стала «духом капитализма» [372]. Здесь мы не будем обсуждать достоинства такого объяснения. (Сейчас немногие историки встанут на его защиту в первоначальной формулировке, хотя некоторая взаимосвязь между ранним капитализмом и протестантским влиянием по-прежнему кажется правдоподобной [373]. Несомненно, корреляция между радикальной демократией и «старым режимом», установленная Токвилем, работает гораздо лучше.) Суть в том, что подход Вебера годится для выделения любой ключевой исторической переменной. Так же как и понимание, что культура, в частности религия, — первооснова европейской уникальности.
Эта книга, блестящий обзор и интерпретация крупнейших революций в западной истории, представляет собой свидетельство широких познаний покойного профессора Малиа и его уникального умения выявить путём сравнительного анализа отличительные черты российского переворота, который так сильно повлиял на историю XX века.
Бернард Бейлин, Гарвардский университет
Эта книга — история революционных изменений в Европе, история истолкования революций их наследниками и критическое исследование теорий революции. Со всеми тремя задачами Малиа блестяще справился.
Джеймс Шихан, Стэнфордский университет
