История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Нынешнее свое положение король считал чрезвычайно тяжелым (Шрузбери был потерян, захваченный внезапной атакой Уэймут - отбит неприятелем) и, не желая, чтобы в случае неудачного исхода кампании он и принц Уэльский вместе попали в руки Парламенту, все чаще возвращался к прежним своим мыслям о необходимости расстаться с сыном. За себя лично король не опасался: ему и в голову не приходило, что враги, захватив его в плен, могут покуситься на его жизнь - от столь нечестивого деяния, полагал король, их удержал бы, разумеется, не голос совести, но собственный интерес, ведь со смертью монарха Парламент по закону оказался бы распущенным и заправлявшая в нем партия потеряла бы свою власть.

По этим причинам король решил ускорить отъезд сына в Бристоль. Он не собирался ставить принца во главе Западной армии (тогда еще не существовавшей); равным образом, хотя Горинг с сильным отрядом кавалерии был отправлен в Гемпшир для защиты западных графств от возможного вторжения Уоллера, король вовсе не желал, чтобы этот человек находился при особе Его Высочества (впрочем, у самого Горинга, мечтавшего выйти из подчинения принцу Руперту, были на сей счет собственные планы, о которых король не догадывался). Чтобы превратить Бристоль в безопасное местопребывание Его Высочества и подготовить для него дом, туда заблаговременно послали лорда Гоптона; командующим маленькой армией принца (полк пехоты и полк кавалерии) назначили лорда Кейпла, которому еще предстояло ее набрать, притом исключительно за счет собственного кредита и влияния: король из-за крайнего безденежья в Оксфорде ничем ему помочь не мог.

Незадолго до этого произошло одно событие, увидев в котором доброе предзнаменование, многие примирились с планом отъезда принца на Запад. Когда король после победы над графом Эссексом в Корнуолле возвращался через Сомерсетшир, ему подали петицию от имени джентри, духовенства, фригольдеров и прочих протестантских подданных Его Величества в графстве Сомерсет, просивших дозволить им обратиться к Парламенту с петицией о мирных переговорах, а также разрешить им присоединиться к Его Величеству на марше, дабы, двигаясь в авангарде его армии, они могли вручить свою петицию и, если на нее не будет дан справедливый ответ, помочь Его Величеству добиться мира вооруженной рукой, коль скоро других средств больше не останется. За этим планом, плохо продуманным и едва ли осуществимым, стояли, однако, лица, беззаветно преданные королю, и Его Величество, надеясь таким образом побудить к выступлению все это многолюдное графство и пополнить в нем свою пехоту, милостиво удовлетворил их просьбу. Впрочем, слишком быстрый марш армии короля через Сомерсетшир не позволил тогда привести в исполнение этот замысел (впоследствии обернувшийся большими затруднениями и неприятностями).

При первых же известиях о скором переезде принца на запад в Оксфорд явились уполномоченные от тамошнего джентри и сообщили королю, что четыре западных графства (Дорсетшир, Сомерсетшир, Девоншир и Корнуолл) решили объединиться в ассоциацию и представить Парламенту совместную петицию о мире, каковая петиция, подписанная множеством людей, в том числе тысячами фригольдеров, достаточно состоятельных, чтобы отправиться с ней в Лондон, непременно произведет сильнейшее впечатление на Парламент; и что всякий, кто откажется ее поддержать, будет признан в своем графстве врагом мира и трактован соответственно. Кроме того, джентльмены просили короля назначить принца командующим войсками Ассоциации.

Хотя план этот казался столь же неосуществимым, как и вышеописанный, король не счел возможным ответить отказом, ведь его составили и страстно защищали, среди прочих,такие люди, как сэр Джон Стоуэлл, богатейший джентльмен на западе, с самого начала войны храбро сражавшийся, вместе с двумя сыновьями, за дело Его Величества, а также м-р Фаунтейн, выдающийся юрист, помогавший сэру Джону разумными советами. Они уверяли, что их замысел, поддержанный множеством джентльменов, фермеров и фригольдеров, обязательно принесет успех.

По этим причинам принц Уэльский был назначен командующим войсками Ассоциации, а сверх того - главнокомандующим всеми силами короля на западе.

Уныние и печаль, владевшие тогда оксфордским двором и всеми сторонниками Его Величества, не превратились в совершенное отчаяние лишь потому, что Парламент раздирали в тот момент жестокие несогласия, не позволившие Палатам быстро воспользоваться преимуществами своего положения. Тотчас по возвращении комиссаров из Аксбриджа партия индепендентов решительно потребовала немедленно принять ордонанс о самоотречении, дабы преобразовать армию, удалив из нее старых офицеров, и ускорить подготовку к предстоящей кампании, которая, если надлежащая реформа будет проведена вовремя, наверняка окажется последней и завершится полной победой Парламента. Пресвитериане же доказывали, что приниматься за столь серьезную реформу перед самым открытием кампании (шел уже март месяц) чрезвычайно рискованно, и что именно по этой причине ее следует отложить.

Прения по этому вопросу, сопровождавшиеся жаркими спорами и часто переходившие в злобные личные выпады, продолжались в Палате общин много дней подряд; вождями пресвитериан, яростнее других возражавшими против ордонанса, были Голлис, Степлтон, Глин, Уоллер и Лонг; индепендентами же руководили Натаниэль Финнз, Вен, Кромвель, Гезлриг и Мартин. В Палате пэров к индепендентам принадлежал один только лорд Сэй, все прочие, как можно было подумать, поддерживали графа Эссекса, а потому прохождение ордонанса через Верхнюю палату (в маловероятном случае принятия его общинами, где пресвитериане твердо рассчитывали на свое численное преимущество) казалось совершенно невозможным.

Однако в самый разгар дебатов Сент-Джон, Перпойнт, Уайтлок и Крю, прежде считавшиеся сторонниками Эссекса, неожиданно высказались за принятие ордонанса - как якобы единственную возможность положить конец раздорам и одолеть общего врага. Они сослались на то, что отклонение ордонанса вызовет всеобщее недовольство; щедро осыпали похвалами графа Эссекса, чьи авторитет, мужество и полководческий талант только и позволили, по их словам, создать армию и успешно вести войну; заявили, что, предлагая теперь голосовать за ордонанс, они жертвуют личными склонностями и симпатиями ради единства и мира - после чего, воспользовавшись растерянностью изумленных таким поворотом коммонеров и пустив в ход другие хитрости и уловки, добились своей цели: Ордонанс о самоотречении прошел через Палату общин и был передан в Верхнюю палату.

Между тем шотландская армия после битвы под Йорком двинулась на север, овладела Ньюкаслом (совершенно не готовый к осаде и обороняемый единственно лишь горожанами, он сдался после весьма упорного сопротивления) и теперь не имела перед собой в северных графствах противника. Однако английский Парламент, еще не зная, как покажет себя в деле его собственная, устроенная по новому образцу армия, не спешил отпускать шотландцев домой.

Еще в конце 1643 года король думал о том, как бы, вызвав возмущение в самой Шотландии, удержать шотландскую армию от вторжения в Англию, однако за неимением свободных войск, которые можно было бы выделить для поддержки подобного предприятия, дело тогда не пошло дальше разговоров с графом Монтрозом и ареста герцога Гамилтона. Однако граф Монтроз, побуждаемый своим бодрым и решительным духом, не оставил прежних замыслов. Сильнее всего он ненавидел и презирал маркиза Аргайла, одного из правителей Шотландии - человека хитрого, лицемерного, благодаря своей знатности и богатству чрезвычайно влиятельного, но совершенно лишенного воинской доблести и обладавшего лишь такого рода мужеством, какое выказывают, при полном отсутствии сопротивления, люди дерзкие и высокомерные.

Графу Монтрозу казалось, что благополучно добраться до Шотландии ему будет труднее, чем найти достаточное число соратников для борьбы с могущественным Аргайлом. В Оксфорде Монтроз свел знакомство с графом Антримом, замечательным лишь тем, что в свое время он женился на вдове великого герцога Бекингема. Пользуясь ее огромным состоянием, он вел при дворе пышный и расточительный образ жизни, пока не наделал больших долгов, отчего ему и пришлось возвратиться в свое ирландское поместье. Живой ум и приятный нрав жены, ее богатство и высокое положение в обществе (как наследницы дома Ретлендов, а также вдовы и матери герцогов Бекингемов) скрашивали скромные способности супруга (довольно, впрочем, красивого мужчины), и чета беззаботно жила в Ирландии вплоть до начала восстания. Затем супруга Антрима уехала в свою английскую усадьбу, а когда в Оксфорд прибыла королева, явилась к ней и была принята с большим уважением. Сам же граф, человек чрезвычайно гордый и тщеславный, но не отличавшийся глубиной и тонкостью ума, будучи теперь лишен разумных советов жены, не придумал ничего лучше, как отправиться к мятежникам. Он вообразил, что знатность и богатство доставят ему здесь верховную власть, каковую, впрочем, он намеревался употребить не во вред королю, но единственно для того, чтобы затмить своим блеском маркиза Ормонда, и это честолюбивое желание подтолкнуло Антрима ко многим безрассудным поступкам. Мятежники были рады видеть в своих рядах столь именитую особу, однако, не доверяя уму Антрима, не спешили делать его своим советником или военачальником, больше полагаясь в этом отношении на его брата, Александра Макдоннела, беззаветно преданного их партии и посвященного во все ее тайные замыслы.