История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Обо всем этом я и намерен рассказать со всевозможной обстоятельностью, честно и беспристрастно, чтобы читатель, ошеломленный великим множеством удивительных событий 1645 года и их прискорбными последствиями, не счел их причиной всеобщую нравственную порчу, будто бы поразившую английский народ, и не возложил вину на наш век (который произвел ничуть не меньше людей, беззаветно преданных короне, чем любая прежняя эпоха), но ясно понял, что все эти бедствия проистекали единственно лишь из безрассудства, дерзости, слабости, упрямства или гордыни определенных лиц. Равным образом, повествуя об этих событиях с подробностью, необходимой для верного их уразумения, невозможно будет избежать суждений о самом короле, которые, по-видимому, заставят иных усомниться в его мудрости и твердости, как если бы Его Величеству не хватило первой, чтобы предвидеть, а второй - чтобы предотвратить грозившие ему бедствия. Обескураженный и устрашенный подобными мыслями, я мог бы отказаться от должной свободы и откровенности при написании настоящей части моей Истории, удовлетвориться простым изложением случившегося и, не пытаясь найти подлинные причины тогдашних событий, представить их делом Промысла и следствием Божьего гнева - вместо того, чтобы показать, каким образом к этим последствиям привели слабости и ошибки людей, которых всемогущий Господь отнюдь не отдавал в полную волю их собственным беспорядочным страстям и безрассудным помышлениям.

Но я уже слишком далеко зашел в открытое море и до сих пор слишком чистосердечно повествовал о лицах и событиях, чтобы убояться теперь откровенного рассказа о том, что случилось в 1645 году. Я чувствую себя свободным от страстей, обыкновенно внушающих людям предубеждение против тех, о ком им приходится упоминать и чьи поступки они вольны судить. К особам, сыгравшим тогда самую скверную роль, я не питаю личной вражды и не испытываю ни малейшего недоброжелательства; напротив, многие лица, совершившие в ту пору самые прискорбные ошибки, были и остались моими друзьями, и впоследствии я никогда им не льстил, пытаясь извинить их прежние промахи и заблуждения. Непосредственный свидетель большей части того, о чем пойдет далее речь, я могу поручиться за истинность своих слов; о других же важных событиях, происходивших вдали от меня, я получал точные сведения из дневников и меморандумов Его Величества - даже тогда, когда король находился во власти врагов. Неизменно строгий и требовательный к себе, король не мог не понимать, что многие тогдашние несчастья впоследствии будут объяснять не только грубыми заблуждениями (чтобы не сказать хуже) людей, пользовавшихся его полным доверием, но и недостатком решительности в нем самом. А потому, приступая к этой части моего труда (предпринятого с одобрения и в защиту Его Величества), я хочу сделать очевидным для всего света, что из отчаянного положения, в котором оказался король, едва ли вообще существовал какой-либо выход, а с теми людьми и средствами, на которые он - с полным основанием - возлагал свои надежды, при сложившихся тогда обстоятельствах было, пожалуй, невозможно добиться большего успеха. Не отрицая его слабостей и ошибок, я рассчитываю показать, что этот государь отличался не только благочестием и добродетельностью, но и большим здравомыслием, а величайшие его неудачи объяснялись как раз тем, что, по природной своей скромности, он недостаточно доверял собственному разуму и часто следовал советам людей гораздо менее умных и проницательных, чем он сам.

Возвращаюсь к нашему повествованию. >

Несмотря на все надежды на то, что Ордонанс о самоотречении, прошедший после продолжительных споров через Палату общин, будет отклонен и отвергнут пэрами (и граф Эссекс таким образом останется главнокомандующим), прения по поводу Ордонанса отняли у Верхней палаты немного времени. Из Шотландии прибыл маркиз Аргайл; теперь он заседал в комитете вместе с комиссарами от этого королевства и оказывал на них большое влияние. В религиозных и церковных делах он был чистым пресвитерианином, но в вопросах государственных и военных выступал как совершеннейший индепендент. Самая мысль о мире и о сохранении за королем действительной власти была ему ненавистна, а к особе Его Величества, коему он был обязан величайшими милостями, маркиз питал глубоко укоренившуюся неприязнь. Аргайл успел крепко подружиться с сэром Генри Веном во время пребывания того в Шотландии, ведь каждому из них пришлись по вкусу политические принципы другого. С появлением же маркиза в Лондоне шотландские комиссары с меньшим, чем прежде, пылом противились ордонансу и планам преобразования армии, так что ордонанс о самоотречении — хотя он подразумевал отставку графа Эссекса, графа Манчестера, графа Уорвика и графа Денби (чьи влияние и авторитет, точнее, влияние, репутация и авторитет первых трех с самого начала войны управляли и руководили Верхней палатой) и лишение пэров права занимать какие-либо военные и гражданские должности — будучи передан в Палату пэров, встретил там весьма слабое сопротивление, а прежний довод (Палата общин сочла эту меру необходимой, и несогласие с ней обернется самыми пагубными последствиями) снова возымел действие.

Ордонанс прошел Палату пэров, и теперь графу Эссексу не оставалось ничего другого, как возвратить свой патент на звание главнокомандующего Парламенту, от которого он его некогда получил — каковое действие сочли нужным произвести с той же торжественностью, что и облечение графа соответствующими полномочиями несколькими годами ранее. Новым же главнокомандующим назначили и объявили Ферфакса, хотя граф Эссекс не спешил подавать в отставку, так что иные даже вообразили, будто он готов оспаривать решение Палат. Эссекс, однако, был неспособен на столь смелые действия, а к тому же всерьез полагал, что Парламенту еще понадобятся его услуги; единственной же причиной промедления с отставкой было желание графа получить точные сведения о всех необходимых формальностях этого акта. В конце концов решили, что он возвратит свой патент на совместной конференции Палат в Расписной палате, что и было им выполнено. Не обладая даром устного красноречия, он предпочел сделать это в письменной форме и вручил Палатам бумагу, в которой объявил, что служил им верно и преданно, часто рисковал ради них жизнью и готов был сложить голову у них на службе; но поскольку Парламент теперь решил, что с теми делами, которые он намерен совершить в будущем, лучше справится какой-то другой человек, то он, Эссекс, повинуется воле Палат и возвращает им свой патент. Завершалась же эта бумага словами, из коих явствовало, что граф недоволен тем, как с ним обошлись, и не считает, что эта перемена принесет Палатам пользу. Затем Эссекс покинул Парламент и отправился к себе домой — куда на другой день явились обе Палаты, дабы в самых лестных и восторженных выражениях, какие они только могли придумать, засвидетельствовать графу свою признательность и выразить благодарность за великие услуги, оказанные им королевству.

Согласно Ордонансу о самоотречении, вместе с графом Эссексом лишались своих постов граф Манчестер, сэр Уильям Уоллер, граф Денби и генерал-майор Масси; отрешению от прежней должности подлежал, разумеется, и Кромвель. Но тотчас же по принятии Ордонанса и еще до отставки Эссекса заправлявшая в Парламенте партия добилась того, что Кромвеля во главе кавалерийского полка отправили на запад деблокировать Таунтон — с тем, чтобы он находился в отсутствии в тот самый момент, когда прочие офицеры будут возвращать Палатам свои патенты. Приказ этот был сразу же исполнен, после чего вышло еще одно распоряжение, согласно которому новый главнокомандующий должен был послать с отрядом на запад другого офицера, а Кромвель — явиться в Парламент к точно установленному дню. Затем был назначен общий сбор армии, дабы главнокомандующий устроил смотр войскам и назначил новых офицеров вместо тех, кто лишился своих постов в соответствии с Ордонансом или не пожелал служить в армии Нового образца (а таких среди лучших командиров оказалось немало). С этого сбора главнокомандующий отправил письмо Парламенту с просьбой разрешить генерал-лейтенанту Кромвелю остаться при нем еще на несколько дней и ввести его в курс дел, без чего он, Ферфакс, просто не сможет выполнить возложенные на него задачи. Желание это казалось весьма разумным, и поскольку речь шла о чрезвычайно кратком сроке, оно не встретило особых возражений. Но уже вскоре от главнокомандующего пришло еще одно письмо, с настойчивым требованием оставить Кромвеля на службе вплоть до завершения кампании. Так индепенденты с полным успехом осуществили свой замысел, избавившись от всех тех, чьи взгляды и симпатии не совпадали с их собственными, и сохранив пост за Кромвелем — который, действуя именем Ферфакса, преобразовал армию, назначил офицеров, известных лишь ему и никому другому, и, как это вскоре станет совершенно очевидным, управлял отныне всеми военными делами, о чем мы еще расскажем более обстоятельно и пространно.