Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

И отправился Сергей Петрович по этапу в Ухтпечлаг вместе с подельниками А. И. Мячиной и ее мужем, П. Н. Мячиным, И. А. и А. П. Дьячковыми, И. К. Долговым, М. А. Прохоровым, К. К. Мухановым, В. Я. Головским, Я. В. Апушкиным, А. М. Гусевым и своим тестем Ю. Д. Урусовым.

136

Некоторые исследователи (в частности, Светлана Лохова) сомневаются, что Алексей Синелобов был расстрелян. Теоретически расстрельный приговор могли “приостановить”. Приостановка приговора производилась после его вынесения судом и даже после составления расстрельного списка, передаваемого для исполнения коменданту Военной коллегии И. Г. Игнатьеву; при этом факт приостановки исполнения приговора отражался в акте о приведении приговора в исполнении. Однако, как правило, эта негласная процедура применялась к тем, кому чекисты хотели отсрочить расстрел с расчетом временного использования этих лиц в качестве внутрикамерных агентов-провокаторов (“наседок”). Алексей Синелобов, судя по протоколам его допросов, практически отказался сотрудничать со следствием, и его расстрел напоминает скорее чекистскую месть. Ведь не было никакой необходимости задействовать сложную процедуру вопреки решению Политбюро, если результатом все равно бы стало выполнение этого решения. В любом случае пока что в нашем распоряжении нет документов, подтверждающих или опровергающих данную версию.

137

Проследить дальнейшую судьбу всех осужденных по “кремлевскому делу” непросто. Например, известны судьбы лишь 21 человека из 30 приговоренных Военной коллегией. Двоих (М. К. Чернявского и А. И. Синелобова) расстреляли, а 19 других отправились отбывать сроки в тюрьмы особого назначения (политизоляторы НКВД). В Ярославский политизолятор были этапированы Л. Н. Минервина (2 года), Н. И. Бураго (6 лет), Н. Б. Скалова (8 лет) и Н. А. Розенфельд (10 лет). В Челябинский – А. И. Сидоров (5 лет) и И. Е. Павлов (7 лет). Наибольшая по численности группа была отправлена в Верхнеуральский политизолятор: П. Ф. Поляков (6 лет), И. П. Лукьянов (6 лет), Л. А. Воронов (6 лет), Е. Ю. Раевская (6 лет), М. В. Корольков (8 лет), В. И. Козырев (10 лет), Ф. Г. Иванов (10 лет), М. И. Новожилов (10 лет), Г. Б. Скалов (10 лет), Е. К. Муханова (10 лет), Н. Б. Розенфельд (10 лет), Л. Б. Каменев (10 лет). Вероятно, в Верхнеуральскую тюрьму этапировали и З. И. Давыдову, как можно косвенно установить из писем Лёны Раевской матери, но дата ее смерти неизвестна. Неизвестно, где отбывал срок В. Г. Дорошин (10 лет), но вторично осужден он был Военной коллегией Верхсуда в Москве 2 июля 1937 года. Абсолютно неизвестны дальнейшие судьбы А. Е. Авдеевой (2 года), П. И. Гордеевой (2 года), А. И. Коновой (2 года), М. Д. Кочетовой (3 года), С. А. Руднева (3 года), К. И. Синелобовой (4 года), В. А. Барута (8 лет) и А. А. Гейера (8 лет). На сегодняшний день нет никаких данных, что кому‐то из тридцати приговоренных Военной коллегией Верхсуда по “кремлевскому делу” удалось пережить Большой террор и выйти на свободу.

138

Удивительно, но после изгнания на пленуме ЦК из партии Енукидзе продолжал занимать должность уполномоченного ЦИК по Минераловодской группе курортов. Но партийные активисты не дремали и, вдохновившись пропагандистской кампанией, развернувшейся после пленума, принялись строчить доносы. Некоторые из них отложились в фонде Ежова в РГАСПИ. Например, письмо некоего “защитника революции” А. Соломатина о том, как Енукидзе благоволил семье “помещиков” Бахрушиных (так как ухаживал за подругой жены Ю. А. Бахрушина, сына создателя знаменитого московского музея) [1121]. Или коллективное письмо о тесной дружбе Енукидзе с актрисой Н. П. Русиновой и об услугах, оказанных Авелем Сафроновичем членам ее семьи чуть ли не в обход советских законов [1122]. Или письмо какой‐то большевички по фамилии Кекс о том, как Енукидзе в 1918 году помогал семьям неких Рабиновича (“крупного спекулянта”, у которого Кекс работала гувернанткой) и Комаровского (“бывшего директора Тифлисского банка и владельца санатории “Воробьевы горы”) выехать за границу (в Киев). Выезд удался, причем “с такими удобствиями, с какими сейчас может ехать только Ленин”. Возмущенная Кекс настрочила донос Свердлову, и ее вызвали в Кремль, где она в итоге встретилась с Енукидзе и обрушилась на него с критикой, заявив ему прямо в глаза, что “не место ему (Енукидзе) сидеть в правительственном кабинете, а там, где сидят Комаровские и Рабиновичи”, после чего Енукидзе выгнал ее из кабинета. Позже Кекс побывала у председателя ЧК Петерса, который как мог оправдывал Енукидзе, утверждая, что тот лишь проявил доверчивость и был обманут врагами. Дальше рассказ Кекс приобретает фантастические черты: ее якобы вызвали к самому Ленину, и Ильич, улыбаясь, терпеливо разъяснил молодому партийному товарищу со стажем менее года, что Енукидзе не враг:

Но действительно серьезного отношения требовали к себе другого рода доносы. 31 июля 1935 года заместитель Енукидзе по курортной линии М. И. Ганштак, несомненно метивший на место своего начальника (и в конечном итоге занявший его), сообщал А. И. Акулову (преемнику Авеля Сафроновича на посту секретаря ЦИК СССР) о безобразном инциденте на собрании врачей в Кисловодске 11 июля. Инцидент заключался в том, что Енукидзе пригласили на это собрание, усадили в президиум, дали возможность выступить и при этом встретили и проводили аплодисментами. Еще один инцидент произошел на пленуме горсовета. Енукидзе, по словам Ганштака, получил особое приглашение на пленум, в нем не нуждаясь, так как являлся членом горсовета еще с давних времен. Енукидзе снова выступил, снова был встречен аплодисментами – и при этом ни слова не сказал о той критике, которая прозвучала в его адрес на июньском пленуме ЦК. А когда другие ораторы пытались все же “проработать” Енукидзе, в ответ им из зала слышались крики: “не по существу”, “регламент”. Конечно, добавлял Ганштак, крайком не мог пройти мимо подобных инцидентов,

Акулов переслал донос Ежову. Аналогичный донос получил Ежов и 6 августа от редактора “Правды” Мехлиса, направившего Николаю Ивановичу полученное им письмо от корреспондента газеты на Северном Кавказе Л. Перевозкина. Перевозкин подтвердил факты, изложенные в письме Ганштака, добавив при этом, что на повторном пленуме кисловодского горсовета