Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

Признаете ли вы, что систематически распространяемая вами и вашими единомышленниками клевета против руководителей ВКП(б) вызывала озлобление и порождала в среде ваших единомышленников террористические настроения в отношении руководителей ВКП(б)? [187]

Примерно год тому назад Дорошин мне в присутствии других лиц (кого именно, не помню, но из работников комендатуры, возможно, был Лукьянов) рассказывал антисоветский анекдот. Содержание этого анекдота сводилось к тому, что в Советском Союзе голод, который может быть изжит путем замены руководства в стране буржуазной формой правления. Анекдот был направлен против руководства ВКП(б). Припоминаю, что после похорон Аллилуевой Дорошин мне сказал, что Аллилуеву хоронят, как когда‐то хоронили царицу… После убийства тов. Кирова, когда в печати появилось сообщение об аресте Зиновьева, Дорошин в разговоре со мной, ссылаясь на так называемое завещание Ленина, заявил, что Ленин ценил Зиновьева и Каменева как своих ближайших соратников. Тут же Дорошин мне сказал троцкистскую клевету на тов. Сталина [188].

что Дорошин арестован по какому‐то важному делу, в частности, якобы за то, что распространял в Кремле и вне Кремля клевету о тов. Сталине. Кононович также мне рассказал, что Дорошин, до его ареста, в связи с решением пленума ЦК ВКП(б) об изменении Конституции заявил Кононовичу, что это решение является следствием нажима буржуазных государств на Советский Союз. Кононович мне также сообщил, что среди литературы, которую ему дал по его просьбе Дорошин, оказалось завещание Ленина, которое он у Дорошина не просил [189].

Кулак, грубиян, кричит на подчиненных, пьяница, спаивал всегда Мищенко [начальника Секретного отдела Управления коменданта Кремля. – В. К.] [190].

Я скрыл от партии то, что мой отец до революции был торговец, а также что я фактически не порвал с ним связь и не выделился из общего хозяйства в деревне. Это вскрывалось во время чистки партии в 1929 г. по данному с места моего прошлого жительства заявлению. Комиссия по чистке предложила мне порвать связь с отцом и причитающееся мне имущество из хозяйства передать в неделимый фонд колхоза [192].

наблюдались случаи, когда т. Петерсон получал из оперода [ОГПУ] сведения на того или иного сотрудника или рабочего Управления или Гражданского Отдела, то он этих людей не всегда откомандировывал, а пытался своими средствами разрабатывать этих людей, и после, если подтверждались сведения, то откомандировывал, а иногда даже не откомандировывал, продолжая держать в Управлении. Все это, по‐моему, ненормально и плохо отражалось на подчиненных, которые это знали, т. е., видя, что комендант Кремля амнистирует отдельных лиц, и сами, естественно, относились к этому делу менее бдительно [194].

Главным источником, который отразился на всей работе комендатуры и ее засоренности, по‐моему, являются частые попойки группы ответственных лиц, иногда во главе с Петерсоном и поощряемые т. Енукидзе. Мною мысль высказана смело, но нужно теперь постараться ее доказать. Обычно во время банкетов, устраиваемых Правительством в Кремлевском дворце по поводу выпуска Академии и приема иностранцев и др. случаи, охрану и организацию этих банкетов несла комендатура, и вот когда гости уже разъезжались, то для комсостава комендатуры накрывались специальные столы, и там пьянка проходила до утра, причем ее возглавлял почти всегда Поляков П. Ф. или Дорошин как заместители Петерсона или назначенные для этой цели. Были случаи в 1931 году и 1932 году, когда эти пьянки превращались в дебош, приносилась гармонь, на которой играл Дорошин или Павлов, которые после этого били посуду и горшки с цветами. Но были случаи, когда после попойки во дворце небольшая группа лиц направлялась на квартиру к Полякову П. Ф. и там продолжали пьянствовать. Кроме этого, иногда попойки организовывались на квартирах Полякова П. Ф., Озерова, Тюрякова [начальника Гражданского отдела УКМК], Мищенко по поводу всяких встреч нового года и без всякого повода, просто собирались пить.

Помню, после парада 1 мая 1932 года во дворце для определенной группы комсостава Петерсон устроил в виде обеда. Но организацию этого проводил Поляков П. Ф., поэтому на столе было больше спиртных напитков, чем закуски. Во время парада Поляков П. Ф. обходил комсостав на Красной площади и от имени Петерсона приглашал на обед. Помню, я задержался на 30 м[инут], так мне Поляков П. Ф. сделал замечание, говоря, что “коменданту будет неприятно, если так будут относиться к его приглашению”. В этот раз так сильно перепился командный состав, что тут же при Петерсоне начались пляски и пьяные песни. Сам Петерсон был настолько пьян, что без стеснения начал целоваться с т. Мищенко, Озеровым, Дорошиным и Поляковым П. Ф., называя их своей правой рукой. В результате домой прийти Петерсон без посторонней помощи не мог, и его повели Озеров и Поляков П. Ф. Петерсон шел, шатался, что, по‐моему, заметила гуляющая по Кремлю в то время жена и сестра командира т. Дубинина. Причем на попойку после банкетов иногда во дворец приходили деж[урные] пом[ощники] коменданта, как то т. Тренин, будучи дежурным, хотя пил немного и опять уходил дежурить. После того, как была закончена реконструкция дворца в 1934 году, перед XVII съездом партии, опять был устроен банкет, куда опять были приглашены лица начсостава и инженерно-технические работники, которые производили реконструкцию дворца. Сюда же пришел т. Енукидзе, приветствовавший всех, заявил вскоре, что он уходит, после его ухода опять началась пьянка, отдельные лица, как то т. Синелобов [в оригинале при перепечатке рукописного заявления фамилия “Синелобов” превратилась в “Сикельбав”. – В. К.], т. Птушины [?], Мищенко, Желтов, Поляков так напились, что начали безобразничать. Поляков П. Ф. Никулину в стакан с пивом влил полстакана коньяку, незаметно последний опьянел от этого и стал скандалить.

Вообще, как я заметил, Поляков П. Ф. и Дорошин старались как можно больше опоить присутствовавших здесь лиц путем подливки и смешивания напитков. После этого был во дворце организован банкет для начсостава комендатуры и их жен без всякого к этому поводу. На банкете присутствовали т. Енукидзе, т. Корк (друг Петерсона), Пахомов Н. И. (Нач. Хоз. Упр.). Здесь на этом банкете т. Енукидзе так заявил. Вот хорошо, что мы собрались культурно провести время (к этому выступлению т. Енукидзе уже все сидели изрядно выпивши). Теперь будем собираться сюда часто, прошу поднять тост. Как мне кажется, это невольно могло быть понято некоторыми как разрешение на выпивки. После этого речь произнес Петерсон, в которой говорил о культурном времяпрепровождении, и кончил тем, что будем собираться сюда каждый месяц и будем ездить за город на экскурсии. Это, по‐моему, было прямым разрешением пить, а разницы нет в том, как пить, коллективно или индивидуально, дело в том, что это поощрялось как культурное начинание.

Кроме этого, устраивались ежегодно по одной или две вылазки за город с сотрудниками ЦИК Союза, а иногда отдельно от них, на которых присутствовал т. Енукидзе. Обычно всегда расставлялись палатки для избранных лиц, и там пьянствовали избранные, остальные это наблюдали. Всегда в комендатуре организатором этих вылазок был Поляков П. Ф. как более близкий к Петерсону.

Был таков факт в 1934 году. Должен был на экскурсию в район Ново-Купавна (шоссе Энтузиастов) приехать т. Енукидзе, и впоследствии он приехал. Было накрыто на столы, а также поставлено вино и пиво. Участников было человек 700. Так вот, чтобы услужить т. Енукидзе, Петерсон или Озеров у палатки, поставленной т. Енукидзе, посадил дерево с красными листьями, т. е. такое, какое любит т. Енукидзе, для этого нужно было его срубить в 1 клм. от этого места. Этот район т. Енукидзе показался настолько уютным и удобным, что после мне говорил Петерсон и Поляков П. Ф., что т. Енукидзе приказал этот участок с лесом взять в ведение комендатуры. Летом 1934 года на хуторе “Заречье”, дачи УКМК, чтобы ознаменовать открытие дачного сезона, устроили банкет, на котором, как мне после говорили, все опились до такого состояния, что жены не без причин начали ревновать мужей. Сам Петерсон настолько был пьян, что разбрасывал по столу куски хлеба (жена Роснюка говорила) и ко всем лез целоваться и всех целовал. После этого спрашивал у меня и Полякова П. Ф., не ходят ли слухи, что он сожительствует с женой командира Юрова, ибо, как он говорит, что он вышел из рамок приличия. Причем спрашивал, не слыхал ли сам т. Юров таких слухов и не говорил ли по этому поводу, и может ли он этому поверить.

В этом году на даче происходила выпивка, в которой принимали участие Озеров, Поляков П. Ф., Желтов, Теснов, Никитин и ряд других командиров. Озеров дебоширил, я, играя в волейбол, это заметил и пошел уговорить Озерова, чтобы он не дебоширил, но мне это не удалось, я ушел. С ним осталась эта компания. На утро, уезжая с дачи, я узнал, что Озеров на службу не поехал, а дворник ему принес водку, и он пьет. Приехав в Кремль, я позвонил Петерсону обо всем, потом Петерсон приказал мне и Полякову П. Ф. поехать за Озеровым, вскоре Озерова мы привезли в Кремль. Через несколько времени, дня два прошло, я поставил вопрос перед Петерсоном, как перед командиром-единоначальником о привлечении Озерова к партответственности, на что Петерсон мне ответил так: разбирать на парторганизации его не будем, не нужно, да и т. Енукидзе против этого [195].