История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Не могло быть и речи о том, чтобы пытаться затеять идиллию без согласия семейства. Порядочной девушке не подобало более трех раз танцевать с одним и тем же кавалером. Любое нарушение запятнало бы доброе имя обоих: о молодом человеке скажут, что он «себя компрометирует», о девушке — что она «выставляет себя напоказ». В результате и у того, и у другой станет меньше шансов заключить добропорядочный брак.

Учебники хороших манер должны были предписывать строгие правила. Однако и художественная, и мемуарная литература тех лет позволяет догадаться, что на практике послаблений было больше. Случалось, девушка вычеркивала имя, уже вписанное в бальную книжку, чтобы заменить кавалера другим, поинтереснее, что до первого, его потом убеждали, будто он перепутал танцы. Если отвергнутый устраивал скандал, он ставил себя в смешное положение. Некоторые па котильона позволяли дамам приглашать кавалеров: это можно было сделать, выбирая одного из них в «большом круге», передвинув подушку, на которую преклоняли колена мужчины, претендующие на танец («подушка»), стирая образ того, кто не по душе, с зеркала, в котором он появился («зеркало»). Поскольку котильон может длиться целый час (если у ведущего, от чьих импровизаций зависят фигуры танца, хватит вдохновения), у пар появляется время, чтобы пообщаться без чужих ушей. Среди докучной принужденности вечера это момент облегчения, когда девушкам дается возможность проявлять свои предпочтения, это «род кратковременного брака», который, по воспоминаниям Полины де Панж, «внушает семьям немалую озабоченность».

Подобный ритуал приглашения для застенчивых юношей истинное сокровище. На народных балах, где все гораздо вольнее, их подчас совсем парализует нерешительность. Об этих муках рассказал Анри Видаль, мелкий торговец из Больё (Вар), в 1901 году арестованный за агрессивные приставания к молодым женщинам. Он так и не решился пригласить хотя бы одну, опасаясь отказа и боясь, что приятели поднимут его на смех, если он попросит его с какой-нибудь из них познакомить. «Я боялся выглядеть нескромным и неуклюжим», — жаловался он. Это не оправдывает актов насилия, до которых докатился этот малый, но во многом объясняет их.

Обольщение происходит во время танца. Здесь тоже все будто нарочно устроено так, чтобы не было нужды в изощренных приемах. На своем первом балу девушки открывают для себя не любовь, а всего лишь мужчину. Можно себе представить эти юные создания, которые только что вырвались из монастыря: они приучены держаться в тени, их оберегали от любого контакта с противоположным полом, заключив в душные рамки противоестественного ханжества. И вот их внезапно выталкивают в ярко освещенную залу с обнаженными плечами и грудью, едва прикрытой глубоким декольте, мужчины из плоти и крови, речистые и дерзкие, обнимают их и получают право, пока длится танец, нашептывать на ушко все, что заблагорассудится! Много ли надо, чтобы вскружить им голову, да так, что сердце падает и рассудок мутится?

Вскружить голову — в этих словах нет преувеличения, они просто точны с тех пор, как появился вальс. Стоит вспомнить хотя бы, как вальсирует Эмма Бовари с виконтом «в обтягивавшем грудь очень открытом жилете». Они сами вертелись, и все вертелось вокруг них, «словно диск на оси /…/ все ускоряя темп, виконт увлек ее в самый конец залы, и там она, запыхавшись и чуть не упав, на мгновение склонила голову ему на грудь. А затем, все еще кружа ее, но уже не так быстро, он доставил ее на место; она запрокинула голову, прислонилась к стене и прикрыла рукой глаза». Когда потом Родольф улещает Эмму на сельскохозяйственной выставке, ей мерещится, будто от его волос исходит тот же запах ванили и лимона, что у ее давнего кавалера: «ей мнилось теперь, что она все еще кружится при блеске люстр, в объятиях виконта». Мнимая близость этих впечатлений подтолкнет ее к падению.

Вальс, зародившийся в германских землях, к тому времени уже успел опьянить гетевского Вертера. Но современный тип вальса, когда кавалеры и дамы кружатся, обнимая друг друга, получил распространение в 1815 году, после Венского конгресса. Поборники романтизма мгновенно признали его: разве он в сравнении с чинными классическими менуэтами не символизировал пылкую несдержанность страсти? Мадам де Жанлис была шокирована при виде полуодетой особы, которую молодой человек прижимал к груди так пламенно, что недолго и потерять голову. «Вот что такое вальс!» Кадрежные руководства тех лет уподобляли «сладостное смятение», вызываемое вальсом, опьянению от скорости, которым любой соблазнитель не преминет воспользоваться, будь то в экипаже или на качелях. Наиболее осмотрительные девицы уклонялись от него. Новые ритмы, вошедшие в обиход в XIX веке, тоже чистое подстрекательство к преступлению: в польке, мазурке, шотландском танце такая же порывистость, та же свобода передвижений изолированной пары, затерянной в общем вихревом коловращении.

Хотя эти новые пляски и не навлекли на себя таких громов и молний, как вальс, виконт де Бриё Сен-Лоран объединяет их с последним, предавая общей анафеме: «Чистейшая из девушек между двумя причастиями предается объятиям первых встречных — офицеров, студентов, светских щеголей и т. д.». Та, что танцует польку, уже не вполне девственна, обличает он. И прибавляет, что она не лучше тех «подростков, которых эти добрые христианские дамы норовят просвещать, лишая наивности»! В издании 1868 года заметно, как антигерманские настроения, сгустившиеся вокруг, еще более подогревают ненависть автора: «Зло проникает к нам из Германии», она, дескать, стала «самой аморальной из всех христианских стран».

В книгах о правилах поведения делаются попытки свести к минимуму эти опасности: считается обязательным танцевать в перчатках, держа шляпу в руке, не сжимая свою партнершу, избегая лишних жестов. Дама тоже должна быть «обременена» носовым платком и веером; беря партнершу за руку, позволительно касаться только пальцев, причем ее ладонь должна быть полусжатой, говорить же надобно достаточно громко, чтобы ближайшие пары слышали, и в любом случае надлежит воздерживаться от разговоров, танцуя вальс или польку. Как только танец кончается, надлежит сразу отпустить руку и талию дамы: что допустимо между партнерами в танце, в прочих обстоятельствах неприлично.

Если все эти предписания не исполнялись буквально, кадреж на балу происходил совершенно естественно: рука кавалера ложилась на талию дамы, прикосновение вызывало телесную дрожь, и можно было шепнуть на ушко слова, которых никто не подслушает. Мария Башкирцева, танцуя с влюбленным, но робким графом Мержеевским, чтобы помочь ему угадать ее желание, легонько задела своими волосами его щеку.

Вальс стал примечательной вехой в истории мужчины и женщины. Молодые люди, встречаясь на балах, получили возможность ближе узнавать друг друга, каждый чувствовал тело другого, все это побуждало к поиску новых взаимоотношений полов. Всякий вальс — приключение; техничность танцоров состояла в том, чтобы «находить взаимодополни-тельность», нащупывать «динамику, рассчитанную на стиль обоих партнеров», — пишет Реми Эсс. Если мужчина и является в танце ведущим, внутри пары все-таки зарождается потаенное обоюдное согласие, чему способствует именно телесный контакт, вызывающий раздражение у блюстителей благочиния. Само это головокружение, сугубо частное и вместе с тем всеобщее, является бесспорным новшеством. «Европейская революция в парном танце — это прежде всего транс группы, основа которой — пара. Пара пьянеет в толпе, разделяющей ее транс».

Вечер, проведенный на балу, может быть важен как повод для встречи. Но в полной мере процесс обольщения разворачивается на следующий день. Здесь уже наступает та самая фаза, что, по мнению Стендаля, особо необходима для созревания страсти, — «кристаллизация» желания, которое наметилось при первой встрече. Подобный аналитический подход противоречит романтической идее «солнечного удара», с первого взгляда ведущего к слиянию сердец. Нет, любовная кристаллизация, подобно той, что происходит в соляных копях, требует времени. Она невозможна, если слишком частые встречи мешают воображению завершить свою работу: неустанное посещение светских раутов препятствует рождению страсти.