История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Во Франции насаждение флирта оборачивается пустой иллюзией: в скетче Леона Мишо д’Юмиака «Мисс Черри, преподаватель флирта» демонстрация этого факта доведена до абсурда. Героиня пьески тщится научить французов «пристойному флирту», но те только хихикают («Ах уж эти англичане! Только они способны вообразить подобные вещи») и упорно ищут во флирте еще один способ обольщения. Коль скоро это сатирическая комедия, мнимый холостяк, само собой, в качестве партнерши обретает собственную жену, так что обоим приходится схитрить, и они сводят счеты под видом флирта, Когда мисс узнает, какие узы связывают ее учеников, она приходит в восторг: никогда еще не удавалось заставить двух супругов флиртовать друг с другом — какую рекламу это создаст ей! Но ее методы тривиальны, к тому же под пером французского писателя флирт смахивает на галантное ухажерство: невинная болтовня, пение, легкий ужин. Ни следа той утонченной чувственности, которой отныне ждут от мужчин.

Литература желания пока что остается исключительно мужской, и писатели ничего не смыслят во флирте. Они выводят на сцену юных англичанок или американок, путешествующих по Франции и досаждающих будоражащими провокациями французам, к таким фокусам не привыкшим. Дивясь, как доступны эти иностранки, те воображают, будто они торопят их перейти к первым лобзаниям. Когда же девушка покидает их, не пытаясь на себе женить, изумление этих простаков доходит до последнего предела. Поль Бурже замечает с тем же недоумением: «Флирт — это бледная акварель любви». Он посмеивается над этим обычаем, однако предвидит в нем опасности для влюбленного француза. Дескать, оставаясь платоническим, флирт не представляет никакого интереса, а сменив характер, влечет за собой все терзания страсти. Это игра, где победителю ничего не перепадет, зато проигравший рискует потерять многое. Если же говорить о женщине, она только и может, что запятнать себя: роза, даже будучи еще не раскрывшимся бутоном на кусте, если ее «полапали» (имеется в виду флирт, далеко зашедший, хоть и без обладания), хуже той, что завяла после того, как ее сорвали (то есть женщины, что отдалась).

Бурже выражает абсолютное пренебрежение к мужчине, который «трется», «касается», «ныряет», позволяя себе «целовать руку повыше локотка, слишком долго похлопывать по ладошке, если ее не убирают, ухватить стопу в расшитом башмачке и шелковом чулочке, поставленную на табурет, коситься на прелестный бюст и нагибать голову, чтобы получше разглядеть контуры»: тактика, обреченная на поражение, приносящая лишь «смутные ребяческие услады», отнимая все шансы на победоносный финал. «Всякая ласка, не ведущая к цели, уменьшает вашу власть над женщиной». Такова реакция французского самца, не признающего любви без полового завершения. Мода на флирт шла вразрез с подобным взглядом на вещи. Флиртующей девушке грозила серьезная опасность оказаться обесчещенной слишком предприимчивым поклонником. Коль скоро законы не обязывают соблазнителя «исправить нанесенный ущерб», маркиза де Помпейан утверждала, что такие «мальчишеские обыкновения и вольности в духе англичанок и американок» недопустимы.

Это, впрочем, не более чем опасения моралистки. Катрин Поцци в 21 год затеяла дружеский флирт с Жаком Мише, которого она «имела глупость» завлекать. Этого хватило, чтобы убедить его, что он ее любит и пользуется взаимностью. «Мы, что ни день, звоним друг другу, нервно и нетерпеливо стремясь к новой встрече». Однако чувства Катрин куда более смутны. К этому «другу-брату, простому и обаятельному», она находит в себе лишь что-то вроде нежности. Тем не менее флирт мог бы завести их весьма далеко: она жаждала оказаться в его объятиях, «рискуя дойти до настоящих безумств». Но Жак, получивший хорошее воспитание, попросил ее руки. Катрин отказала, ужаснувшись при мысли, что это «заключит ее в рамки, из которых никогда уже не выйти».

То же недоразумение стало основой успеха романа Марселя Прево «Полудевы» (1894). Тридцатилетний автор, выросший в атмосфере флирта, сумел описать этих женщин, отвергающих дилемму — быть девственницей или потаскухой. Но должны ли любительницы флирта признать верным свое отражение в этом зеркале? Прево реагирует на изображаемое явление как мужчина, видя в таком раскрепощении тела равнодушие к собственной репутации.

Катрин Поцци, которая никогда не отказывалась ни от флирта, ни от своей чести, этим оскорбилась. Роман показался ей не слишком правдоподобным: сама не имея ничего общего с Аньес, она не встречала таких молодых особ, что, «не брыкаясь, позволяют насиловать себя, предлагая пригожим господам, сумевшим понравиться, свое тело так же легко, как предлагают кусок хлеба или коробок спичек». Если этот тип женщин и существует во Франции, он возможен только среди дам полусвета или просто кокоток.

Таким образом, пространство маневра скудно. Катрин, флиртуя с секретарем своего отца, сама себя корит за «непростительное легкомыслие». Но она не в силах удержаться, так влечет девушку эта игра с огнем, а ведь есть риск, что служанка застанет ее «в крайне компрометирующей, самой что ни на есть недвусмысленной позе». Компрометирующей потому, что они чужие: Катрин сожалеет, что он ей не брат или кузен — в этом случае их игры считались бы вполне невинными. Им в ту пору 16 и 25 лет, тем не менее в ее представлении речь идет именно о флирте: соприкосновение тел, пусть игровое, пробуждает чувственность, которая была бы не менее взбудоражена, будь молодой человек ее близким родственником. Она в этом не заблуждается: далее, как нетрудно заметить, в ее дневнике недаром попадаются вырванные страницы, относящиеся к началу ее увлечения флиртом.

Девушки из хороших семей в те годы еще умели соблюдать требования респектабельности, не смешивать флирт с распущенностью. Женщина, предаваясь флирту, не допускала, чтобы он принял неприличные формы. Для нее это была единственная возможность проявить свою чувственность, не шокируя мужчин и не теряя доброго имени. Парням же приходилось туго, им было труднее обрести равновесие в новых условиях. Флирт ощущался как переворот, подмена естественного порядка вещей: «В спаривании, то есть в соединении двух отдельно взятых сексуальных существ, наиболее активен мужчина, самец, проявляющий инициативу», — пишет Огюст Форель. Примитивные народности, равно как и животные, чтут этот закон. В ходе истории ухаживание заняло место схваток между самцами. Но в Европе XIX века мужчина чаще становится объектом домогательств, чем женщина, и «последняя в конце концов превосходит его в искусстве флирта, то есть сексуального завоевания».

Без сомнения, не случаен тот факт, что именно в конце XIX века появились новые модели мужской самоидентификации. Гомосексуалист (это слово появилось в 1891 году), по-прежнему считаясь нарушителем закона и изгоем респектабельного общества, в творческой среде воспринимается лучше. Спортсмен может проявлять мужественность иным способом, нежели в области секса, и свой состязательный инстинкт утоляет, не прибегая к умножению любовных побед. При всей разности обе эти модели сходны в одном: они обеспечивают мужчине его идентичность независимо от взаимоотношений с противоположным полом.

Флирт тоже внес свою лепту в формирование новой мужской идентичности. К тому времени, когда первая генерация его приверженцев сошла со сцены, он встроился в пределы общей традиции любовного завоевания между первым шагом устаревшей галантности и обязательным заключительным этапом — соитием. Флирт, откровенно выражая желание, исключает его исполнение. Но в Прекрасную эпоху, то есть в промежуток от Франко-прусской до Первой мировой войны, проявления этого желания достигают таких высот, какие шокировали бы мисс Черри. От беглого взора, «призывного и робко влюбленного», «мимолетного прикосновения, неощутимого и по видимости случайного», мы в этом плане дошли до «лапанья, расцениваемого как непристойное», если не до «сексуальных возбуждений, способных даже приводить к оргазму». Ведь легкое, но повторяющееся трение одежд «о половой член возбудимого танцора» может вызвать эякуляцию, напоминает Форель. В таких ответвлениях флирта нет должной деликатности, они достойны дешевых кокеток из кабаре. Поэтому Форель рекомендует ограничивать его замечаниями, слегка окрашенными чувственностью, тонкими намеками с сексуальным оттенком. Итак, вот и флирт приспособился к истинно французскому искусству элегантной гривуазной шутливости, которой галлы кичатся еще со времен Вольтера.