Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП) - Клейтон Тим

С другой стороны, испанские источники сообщили, что ее измученный экипаж проигрывал битву с поднимающейся водой в трюме. Адмирал Бальтасар де Сиснерос сообщал, что "в течение двух дней, которые мы оставались на корабле, люди страдали от постоянной усталости — усталость от необходимости борьбы с водой и от многих других работ, вызванных плохим состоянием корабля, была столь же велика, как и та, которой они подвергались при обслуживании орудий". По словам бригадира Уриарте, его капитана, в конце боя в трюме было шестьдесят дюймов воды, и, несмотря на постоянную откачку, уровень поднялся до пятнадцати футов к тому времени, когда судно было покинуто.

Мичман Уильям Бэдкок писал домой своему отцу, что орудийные палубы представляли собой ужасное зрелище: "На корабле было от 300 до 400 убитых и раненых, его бимсы были заляпаны кровью, мозгами и кусками плоти, а кормовая часть палуб была забита ранеными — кто  без рук, кто без ног. Какие бедствия приносит война..."

Перемещение людей с этого огромного четырехпалубного судна представляло собой сложную задачу в условиях бурного моря. Погода была настолько плохой, что ни одна шлюпка не могла подойти к борту. Вместо этого они проходили под кормой испанского корабля, и люди спускались по концам, сброшенных, вероятно, с галерей. В этих обстоятельствах раненые представляли собой проблему: "Нам приходилось обвязывать несчастных искалеченных за пояс или где придется, и опускать их в кувыркающуюся шлюпку; у некоторых не было рук, у других не было ног, и все они были изранены самым ужасным образом", — вспоминал лейтенант Джон Эдвардс. Капитан «Нептуна» Томас Фримантл приобрел мопса с тонущего «Сантисима-Тринидада», а Уильяму Бэдкоку подарили (или, возможно, «затрофеили») позолоченный кортик, принадлежавший сыну адмирала Сиснероса. Бригадир де Уриарте забрал домой изуродованную пулями картину с изображением Святой Троицы, которая была выставлена под полуютом. Когда большинство людей ушли, бригады плотников, в том числе одна, присланная Коллингвудом с «Эвриала», начали прорубать отверстия в корпусе ниже ватерлинии. Затем, непосредственно перед тем, как покинуть корабль, они открыли орудийные порты нижней палубы.

Учитывая, что большая часть работ была выполнена в ухудшающуюся погоду вечером 24 октября, усилия по эвакуации этого огромного корабля были достойны восхищения. Джон Эдвардс вспоминал, что он оставил после себя "около тридцати трех или четырех, которых, я полагаю, было невозможно снять с борта без их немедленной смерти". Но британские книги учета личного состава подтверждают слова лейтенанта «Аякса», который утверждал, что он ушел последним, что «Сантисима-Тринидад» был полностью очищен и что он даже спас корабельную кошку: "Когда они отвалили от правого борта, кошка, единственное живое животное на борту, выскочила на ствол одного из орудий нижней палубы и жалобным мяуканьем, казалось, умоляла о помощи: шлюпка вернулась и забрала ее". Всего шлюпки «Нептуна» забрали 407 человек, «Принца» — 350 и «Аякса» — 207. Последняя шлюпка «Аякса» вернулась после полуночи с оставшимися тяжелоранеными испанцами и шестью хирургами. К тому времени погода была очень плохой, поэтому этот последний переход для спасения умирающих людей потребовал огромного мужества и решимости. С затопленным трюмом и массами воды, выливающимися через орудийные порты при каждом накренении, самый большой корабль в мире "неохотно пошел ко дну" вскоре после того, как его покинули последние шлюпки.

Британский флот и остальные призы теперь либо стояли на якоре у Чипионы, либо штормовали под парусами в этом районе. Уильям Камби («Беллерофон») получил приказ как можно дальше отойти от берега, возможно, для того чтобы, обогнув мыс Трафальгар, попасть в Гибралтар. У Эдварда Берри («Агамемнон»), который буксировал «Колосса», возможно, был такой же приказ, а Джон Стокхэм на «Тандерере» действовал так, как будто и он имел такое намерение. Но никто не смог отойти достаточно далеко от берега, чтобы достичь своей цели. Однако из этого правила было одно исключение.

«Наяда» с «Белайлом» на буксире предприняла первую попытку достичь Гибралтара. К утру 22 октября они отошли достаточно далеко от побережья, чтобы увидеть на расстоянии тридцати миль Тарифу, мыс на подходе к проливу. Постепенно, в течение этого дня, они потеряли из виду большую часть флота. К шестнадцати ноль-ноль в поле зрения были только три корабля, но они продолжали идти.

Экипаж «Белайла» в этот день, вторник 22 октября, расчищал палубы и устанавливал временные мачты, чтобы иметь возможность управляться. К восемнадцати часам им пришлось бороться с сильнейшим штормом. На «Наяде» унесло сигнальные флаги, когда они пытались передать сообщение Уильяму Харгуду. Но Дандас имел приказ буксировать «Белайл», и он штормовал с ним на буксире всю ту ветреную ночь. Их пригнало к берегу, так как дрейф под ветер был больше, чем продвижение вперед. «Белайл» имел значительное поступление воды, его люди яростно работали на помпах. Утром 23 октября ветер ослаб, Дандас поставил все паруса и снова оттащил их от берега. В полдень он взял курс на мыс Спартель, расположенный на африканском берегу примерно в двадцати семи милях от них. Они по-прежнему находились неподалеку от мыса Трафальгар, который теперь выглядел как маленькая песчаная дюна, казавшаяся карликовой на фоне возвышающейся над ней грядой Альтос-де-Мека. Но они продолжали продвигаться, и к шестнадцати часам мыс Трафальгар был на пеленге норд-ост: это означало, что они почти обошли его.

Днем 23 октября шторм возобновился. Они потеряли из виду все остальные корабли из-за проливного дождя. Им не было известно, что все остальные британские корабли ушли на север. Однажды они испугались, когда в поле зрения появился линейный корабль, приближавшийся с юга, и они сразу подумали об эскадре Дюмануара, но опознавательный сигнал вскоре развеял их опасения. Это был «Донегал», следовавший для присоединения к флоту.

В семнадцать часов впервые лопнул буксирный трос. Юный Пол Николас на «Белайле» становился все более встревоженным: "Судно сильно раскачивалось, и, несмотря на постоянные усилия фрегата, нас быстро относило к берегу. Несколько раз буксирный трос обрывался, но, несмотря на риск приближения к неуправляемой громадине в таком бурном море, несколько раз подавался бросательный конец, и с борта фрегата снова заводили буксирный трос". Использовать шлюпки обычным способом было невозможно, потому что при таком состоянии моря у людей, находившихся в них, не было бы ни единого шанса. В девятнадцать сорок два корабля столкнулись. Висевший за кормой ял «Наяды» был поврежден, и большая часть галереи правого борта была снесена.

В какой-то момент вечером Дандас сдался и отошел от берега, чтобы спасти свой собственный корабль. Из-за ветра и дождя, которые теперь врывались в его каюту, у него и без того хватало проблем. Вскоре после полуночи лопнул левый шкот марселя, и зарифленный парус заполоскал. Чтобы спасти рей, срезали второй шкот, и парус унесло за борт. Затем разнесло в клочья фор-стень-стаксель.

«Белайл» быстро дрейфовал к берегу. Николас отдыхал после вахты в своей койке и привыкал к перспективе кораблекрушения:

Все вскочили на ноги, и в этот момент одна из 24-фунтовых пушек сорвалась с креплений: «Предчувствие грозящей нам опасности настолько владело нашими умами, что грохот, казалось, возвестил о приближении нашей гибели». Пока матросы пытались закрепить пушку, которая была достаточно тяжелой, чтобы пробить борт корабля, офицеры выбрались на палубу. Вспышки молний освещали сцену, и гремел гром. Когда лишенный мачт корабль, получивший сильный крен, оказался в подошве громадной волны, вода хлынула через орудийные порты  и обрушилась через спардек на шкафут. Пушечные ядра вылетели из стоек и бешено катались по палубам, где лежали люди, отдыхавшие после изнурительной работы на ручных помпах. Несколько моряков под командованием второго лейтенанта Томаса Коулмана под проливным дождем пытались установить утлегарь в качестве временной фок-мачты. В результате они подняли на нем шлюпочный парус, чтобы попытаться повернуть корабль.