История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Если бы в эту зиму королю не пришлось заниматься ничем другим, кроме поиска денежных средств и усиленной подготовки своей армии к весенней кампании — когда, разумеется, представилось бы немало случаев использовать ее в деле, а неготовность войск к походу обернулась бы для короля тяжкими последствиями, — это стало бы для него великой удачей. Однако вторжение, предпринятое шотландцами в разгар зимы и поднявшее дух неприятеля, лишило его всякой передышки даже в это время года. После того, как в январе месяце, невзирая на жестокие морозы и сильные снегопады, шотландцы вступили в Англию — их командиры надеялись достичь Ньюкасла прежде, чем тот будет укреплен, и уверяли своих солдат, что город капитулирует по первому же требованию — маркиз Ньюкасл двинулся туда со всей своей армией, твердо решив дать им бой, пока они не успели соединиться с английскими мятежниками (еще раньше туда был послан отряд бдительного сэра Томаса Глемема). Командование же в Йорке, равно как и над всеми войсками, призванными защищать это графство, он поручил полковнику Джону Белласису, сыну лорда Фоконберга, человеку изумительного мужества и энергии, пользовавшегося большим влиянием в Йоркшире. Но вследствие названных мер и перемещения армии маркиза так далеко на север неприятель в этих краях чрезвычайно усилился. Теперь он мог не только тревожить своими набегами Йоркшир — стянув крупные отряды пехоты и кавалерии из Дербишира, Стаффордшира и Линкольншира, враг осадил гарнизон Его Величества в Ньюарк-апон-Трент, в полной уверенности, что сумеет захватить город и таким образом прервать всякое сообщение между Его Величеством и маркизом Ньюкаслом. Сэр Томас Ферфакс, во главе значительных сил из Гулля, атаковал стоявшие близ Селби, неподалеку от Йорка, части полковника Джона Белласиса и совершенно их разгромил, захватив артиллерию и взяв в плен многих офицеров, в том числе и самого полковника. Это было первое сражение, заставившее Англию заговорить о сэре Томасе Ферфаксе, коему в скором времени предстояло возвыситься до поста верховного главнокомандующего парламентской армией. Неудача эта, и сама по себе чувствительная, усугублялась порожденными ею опасениями за судьбу города Йорка — опасениями настолько сильными, что маркиз Ньюкасл, до сих пор весьма успешно сдерживавший шотландцев, нашел нужным отвести назад свою армию и с частью войск спешно двинулся к Йорку, чтобы предотвратить беды еще худшие. Шотландцы, таким образом, вольны были теперь наступать в любом направлении, а Ферфакс мог снискать себе новую славу внезапным и стремительным маршем в Чешир.

По заключении перемирия в Ирландии король назначил маркиза Ормонда своим наместником в этом королевстве и приказал ему воспользоваться зимней порой (пока парламентские корабли не способны добраться до ирландского побережья) для перевозки в Честер тех пехотных полков, без которых можно было обойтись в период перемирия и которые в самой Ирландии содержать было не на что. Принять и разместить эти войска по квартирам велено было лорду Байрону, начальствовавшему в Честере и графстве Чешир. Из Честера же Его Величество мог бы без труда перебросить их весной в Оксфорд — по сути, они представляли собой главное пополнение, получив которое, как надеялся король, он сможет начать новую кампанию. В самом деле, это был весьма крепкий пехотный корпус, ведь как офицеры, так и солдаты в нем были отличные воины; внушая великий страх мятежникам с момента своей высадки, они быстро очистили Северный Уэльс от неприятеля, который уже начинал там прочно утверждаться. Высадились они в конце ноября, но когда король разрешил лорду Байрону использовать их для таких предприятий, которые могли бы обезопасить край от врага, позднее время года нисколько не смутило этих людей, уже привыкших в Ирландии к тяжелым воинским трудам. Всегда готовые сражаться и прямо-таки рвавшиеся в бой, они в течение месяца взяли штурмом и приступом немало важных укрепленных пунктов — Говарден-касл, Бистон-касл, Кроу-хаус и другие. Встретив же близ Миддлвича крупный отряд мятежников, они наголову его разгромили, учинив неприятелю жестокую бойню, а всех, кто уцелел и не попал в плен, загнали в Нантвич — единственный город в Чешире, остававшийся в руках враждебной партии, укрепленный и занятый гарнизоном еще в начале смуты и теперь последний ее оплот, где искали спасения бунтовщики из Чешира и соседних графств. Движимые гордостью недавними своими победами, равно как и убеждением, что самое их имя внушает страх неприятелю, ирландские полки направились туда в это столь неподходящее для войны время года, ведь когда лорд Байрон подступил со своей армией к Нантвичу и потребовал его сдачи, стояла уже первая неделя января. Нельзя не признать, что при тогдашних обстоятельствах взятие этой крепости принесло бы громадную пользу делу Его Величества, так как между Нантвичем и Карлайлом все сколько-нибудь крупные города (исключая единственно лишь Манчестер) поддерживали короля, и если бы два этих многолюдных графства, Чешир и Ланкашир, удалось объединить против Парламента, то они образовали бы мощный бастион на пути шотландцев.

Эти соображения, вместе с убежденностью в том, что город капитулирует при первом же требовании, и привели к его стенам армию лорда Байрона. Пылкие же мечты о славе, а также совершенное презрение к войскам противника — как к запершимся в самом Нантвиче, так и любым другим отрядам, которые попытались бы прийти ему на выручку — побудили ее к новым дерзким предприятиям, а потому, установив батареи, она приступила к правильной осаде города. Января семнадцатого дня, незадолго до рассвета, начался генеральный штурм сразу в пяти пунктах, однако защитники Нантвича не уступали в храбрости ирландским полкам, и последние потеряли в этом деле около трехсот человек убитыми и ранеными — что, казалось бы, должно было заставить их отказаться от прежних замыслов. Но столь решительный отпор вовсе не умерил, но, пожалуй, еще сильнее разжег их воинский пыл и желание драться, невзирая на любые опасности, причем осаждающие не меньше осажденных мечтали увидеть наконец идущую на помощь Нантвичу армию, так что обе стороны с равным нетерпением ждали одного — ведь ирландцы (именно так, для ясности, называем мы здесь этот пехотный корпус, хотя ни единого природного ирландца в нем было) полагали себя выше любого неприятеля, который рискнул бы сразиться с ними в открытом поле, кавалерия же лорда Байрона имела столь же веские основания смотреть свысока на возможного своего противника.

Пока ирландцы пребывали в такой уверенности, к городу подоспела подмога, а в войсках короля возникло замешательство — и то и другое гораздо скорее, чем это можно было предположить. Ибо сэр Томас Ферфакс после своей победы под Селби привел сильный корпус кавалерии из Йоркшира в Манчестер; из этого последнего и из окрестных городов он взял три тысячи пехоты и, соединившись с сэром Уильямом Бреретоном, а также с частями из Стаффордшра и Дербишира, разбитыми при Миддлвиче, неожиданно подошел к Нантвичу. Ирландцы же были настолько убеждены в том, что он не осмелится их атаковать, что, даже получив известие о его приближении, по-прежнему воображали, будто самое большее, о чем мечтает сэр Томас, — это вынудить их своими тревожащими маневрами снять осаду города, а самому затем отступить, не ввязываясь с ними в бой. По этой причине ирландцы слишком долго оставались на осадных позициях; когда же наконец нашли нужным их покинуть, небольшая река, разделявшая силы осаждающих, из-за внезапной оттепели разлилась так широко, что лорд Байрон с большей частью кавалерии и находившейся по эту сторону реки пехотой оказался отрезанным от прочих своих войск и чтобы соединиться с ними, вынужден был совершить марш в четыре-пять миль. Но в это время остальная часть его армии, атакованная с одной стороны сэром Томасом Ферфаксом, а с другой — гарнизоном Нантвича, была наголову разгромлена, а все старшие офицеры ее укрылись в церкви Актончерч, которая стала для них настоящей ловушкой, ведь кавалерия лорда Байрона из-за непроходимых после неожиданной оттепели дорог, обилия живых изгородей и иных преград так и не сумела пробиться к ним на выручку — в итоге они принуждены были сдаться тому самому неприятелю, которого еще за два часа до своей капитуляции ни во что не ставили. Под Нантвичем (помимо всех старших пехотных офицеров) было взято до полутора тысяч солдат, вся артиллерия и весь обоз; лорд же Байрон со своей кавалерией и остатками пехоты отступил в Честер. Нельзя найти лучшего, да, пожалуй, и какого-либо другого объяснения этой катастрофы — помимо, разумеется, воли Верховного Промыслителя (каковая стала здесь следствием первопричины) — кроме беспредельного презрения и пренебрежения ирландцев к неприятелю и их самонадеянной убежденности в собственной силе, храбрости и воинском искусстве. Потому-то и не устремляли они все свои помышления к Творцу и не возлагали, как должно, свои упования на Того Единственного, Кто определяет исход всякой битвы; хотя следует признать, что офицеры их были по большей части люди на редкость трезвого ума и добрых нравов, по характеру своему весьма скромные и благочестивые — столь трудно бывает обуздать известные душевные движения, которые личная доблесть, военный успех и даже сознание правоты своего дела способны породить в душах, казалось бы, не слишком склонных к гордыне.