Как бы легко ни читались ее стихи, не будем забывать, с каким мастерством и изобретательностью они созданы. Взять хотя бы цикл об Овечке Веронике, насчитывающий 76 однотипных стихотворений без названий. Каждое стихотворение состоит из 22 строк (пяти четверостиший с перекрестной рифмой и рифмованного двустишия в конце). Каждая строка написана семистопным ямбом (гептаметром).
Стихотворную форму «Овечки Вероники» можно сравнить с шекспировским сонетом из четырнадцати строк. Еще одно любопытное сходство заключается в том, что все 154 шекспировских сонета составляют один цикл. Каждый сонет содержит три четверостишия с перекрестными рифмами и рифмованное двустишие в конце. Строки написаны ямбическим пентаметром. Придуманную Анни М. Г. Шмидт стихотворную форму можно расценивать как разросшийся шекспировский сонет.
Современникам Анни М. Г. Шмидт, мятежным пятидесятникам, экспериментировавшим со словесными ассоциациями, была чужда гладкая, повествовательная и отлитая в жесткую форму поэзия, которую Шмидт писала как для детей, так и для взрослых. В отличие от произведений Лючеберта и Шекспира стихи Анни М. Г. Шмидт доходчивы. При этом строчки никогда не выглядят надуманными, а рифма сковывающей или неуклюжей.
Вероника сказала: «Ой, сегодня же суббота!
Давайте посидим еще, я не хочу в кровать!»
«Окей, — сказали дамы Хрун, уже борясь с зевотой, —
Попросим пастора тебе рассказик прочитать».
«Согласен, — пастор произнес, — про что ты хочешь книжку?»
«Хочу, — Овечка говорит, — про Волка и Козлят».
И пастор — на носу очки, чтоб вслух читать малышке, —
Достал из шкафа толстый том историй для ребят.
Читал, как семерых козлят Волк в доме заприметил,
Хотел их съесть, пока Коза пасется на лугах.
Ворвался в дом, всех проглотил и только не заметил,
Как младший козлик убежал и спрятался в часах.
«Ну нет, — Вероника кричит, — такого не бывает;
Хоть козлик маленький, но как забрался он в часы?»
«Так в книге сказано, пойми, — ей пастор объясняет, —
Это напольные часы с футляром для красы».
«Нет, — говорит Овечка, — нет, козлят я много знаю,
А вот футляров для красы не вижу никогда».
«Но это факт! — ответил чтец, — я книгам доверяю!»
«Нет, — говорит Вероника, — тут в книге ерунда».
«Все, — заключили дамы Хрун, — конец их приключеньям!
Спасибо! Ах, какой рассказ! Кому еще печенья?»{49}
Главная героиня поэтического цикла — Овечка Вероника. История овечки взывает к нашей готовности подавить недоверие («добровольное подавление недоверия» — понятие, введенное в 1817 году поэтом и философом эстетики Сэмюэлом Кольриджем, который предположил, что если писатель привносит в выдуманную историю «человеческий интерес и подобие истины», то читатель воздержится от критических суждений относительно неправдоподобности событий и примет условность повествования). Овечка — это, по существу, человек в овечьем обличье, поскольку умеет думать, говорить и даже играть на фортепиано. При всем своем озорстве она подозрительно похожа на создавшую ее поэтессу, саму Анни М. Г. Шмидт. Овца, напоминающая творца.
В этом пятом стихотворении цикла Овечка Вероника проводит субботний вечер в компании дам Хрун и пастора. Когда дам начинает клонить ко сну, Овечка Вероника просит почитать ей на ночь. Согласившись исполнить ее просьбу, пастор читает сказку про волка и семерых козлят.
Читатель вновь подвергается испытанию. После того как он принял факт, что Вероника — человек в овечьей шкуре, его заставляют поверить, будто ей хочется услышать перед сном столь жестокую сказку. Ведь овцы, как и козлята, — весьма желанная добыча для волка. Для думающей овцы «Волк и семеро козлят» — такая же страшная сказка, как для человека «Красная Шапочка».
Когда пастор читает вслух, читатель как бы становится частью компании. Вместе с дамами Хрун и Овечкой Вероникой он внимательно слушает сказку и разделяет предполагаемый страх овечки, узнав, что шестеро козлят съедены и что младший козленок спрятался в часах.
Однако на этом испытания не заканчиваются. В отличие от читателя, вообразившего себя в обществе дам, пастора и овечки, сама Вероника отказывается подавлять свое недоверие. Вместо того чтобы закричать от ужаса, она выражает недоумение, не веря в то, что козленок способен уместиться в часах. Пастор все еще пытается спасти историю, указывая на то, что написанное слово следует воспринимать как неопровержимую истину, но овечка непреклонна. Из собственного опыта она знает, что у коз не бывает часов, а значит, история неправдоподобна.
У всех пятерых (пастора, дам Хрун, Овечки Вероники и читателя) свой взгляд, свое мнение и отношение к чтению. Пастор принимает написанное за чистую монету. Такое отношение к чтению сформировало в нем религиозное воспитание и изучение богословия (Библия есть Слово Божье). У дам Хрун романтический подход. Им неважно, правдива история или нет, главное, чтобы она была трогательной: «Ах, какой рассказ!»
У Вероники же на удивление критический взгляд. Она убеждена, что история хороша только в том случае, если факты согласуются с результатами ее собственных наблюдений. А читатель? Читатель встревожен и удивлен: его обвели вокруг пальца. Рассказчику трижды удалось обмануть его ожидания. По сути, эти ожидания соответствуют трем типам отношения к чтению:
1) буквальное,
2) романтическое,
3) критическое.
Читатель вполне готов подавить свое недоверие, но при условии, что услышит убедительную и правдивую историю в связном контексте. Овечка Вероника не только ведет читателя из одной неправдоподобной ситуации в другую, но и заставляет его воздерживаться от критики. Читаете ли вы Шекспира, Лючеберта или Анни М. Г. Шмидт, является ли текст экспериментальным стихотворением, классическим сонетом или ритмично рифмованной басней, поэзия как жанр требует от читателя напряженной мыслительной работы. Если при чтении прозаического текста нас захватывает и несет словесный поток, то в поэзии необходимо обдумывать каждое слово.
Оттачивание разума — непростое, но зато крайне плодотворное занятие. Тем самым мы снова возвращаемся к Спинозе, его фундаментальному шедевру «Этика» (1677), заканчивающемуся следующими многозначительными строчками:
Если же путь, который, как я показал, ведет к этому и кажется весьма трудным, однако все же его можно найти. Да он и должен быть трудным, ибо его так редко находят. В самом деле, если бы спасение было у всех под руками и могло бы быть найдено без особого труда, то как же могли бы почти все пренебрегать им? Но все прекрасное так же трудно, как и редко (Барух Спиноза. Этика).
Чтение было изобретено для передачи смысла. Однако смысл имеют не только тексты; постижение смысла — вдумчивое чтение — в свою очередь, наполнено смыслом: ведь именно так мы оттачиваем свой разум. Для этого требуются не только навыки вдумчивого чтения, но и всесторонняя образованность.
Книги и появившаяся в конце XIX века книжная культура способствовали развитию вдумчивого чтения и заложили основы современной демократии. Между тем книги больше не стоят на пьедестале, как это было в XIX столетии. В следующей главе мы расскажем о том, как книжная культура уступила место культуре экранной.
