Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

Поэтому удар Сципиона застал защитников врасплох, искавших в ночной прохладе отдыха, который, быть может, еще раз придаст им новые силы, занятых раздачей воды — единственной пищи, которой они еще располагали.

Тотчас же по городу пронесся какой-то тревожный слух, в темноте замельтешили неразличимые фигуры, паника начала распространяться со скоростью ветра. Наконец среди криков выделился один, повторяющийся, который заглушил остальные:

— Римляне захватили большие стены!

— Идут! Заходят с тыла!

— На Бирсу! Бежать на Бирсу!

— Бежать, бежать, бежать!

Кадмос бросился по главной улице к Тевестским воротам, но уже не смог пробиться. Толпа выливалась из боковых улиц, из еще не сгоревших домов, из руин и преграждала путь. Поняв ситуацию, Кадмос с величайшим трудом сумел отступить к своим солдатам и организовал оборону на всех баррикадах. Пока толпа беснуется в панике, ничего другого сделать нельзя.

Под утро, когда толпы людей стеклись к Бирсе и во всем городе воцарилась грозная, прямо-таки ужасающая тишина, Кадмоса отыскал гонец от Гасдрубала. Вождь приказывал отступать со всеми силами к Бирсе и занять священную лестницу, ведущую на вершину холма. Он принес и вести, но неточные. Будто бы большие стены захвачены, и уже почти весь город в руках римлян. К цистернам с водой они подходили с запада, но были отбиты. Среди толп, укрывшихся на Бирсе, есть, правда, люди, утверждающие, что у больших стен еще идут ожесточенные бои, но ветер дует с моря, и никаких звуков не слышно. Со стороны Мегары римляне не атакуют.

— Собрать все силы и бежать на помощь тем, к стенам! — вскочил Кадмос. — Созвать народ!

Но гонец бессильно развел руками. Вождь приказывает отступать к Бирсе. Все силы должны собраться на холме.

Они отступали угрюмо, в тишине, ибо римляне за ними не шли. В вымершем, пустом городе лишь изредка раздавались глухие удары — это где-то рушились стены выгоревших домов. Предрассветная прохлада на этот раз не приносила облегчения.

С рассветом этого шестого дня боев стали доноситься далекие звуки сражения, а когда они дошли до подножия холмов, то встретили людей и от них услышали новые вести. Перед самым рассветом римляне внезапным ударом захватили цистерны с водой, а почти одновременно снова прорвались через стену в Мегаре. Гасдрубал приказал оставить и этот квартал и отвести войско и народ на Бирсу. Сам он в садах храма Эшмуна, туда должны являться отдельные командиры.

Кадмос, заняв остатками своих людей священную лестницу и приказав укреплять ее чем только можно, поспешил отыскать вождя.

Он застал его в углу храмовых садов, откуда открывался обширный вид на весь город. Рядом тесно, плечом к плечу, в угрюмом молчании стояли оставшиеся в живых высшие командиры: Мардонтос, Герастарт, Магарбал. Не было ни Баалханно, который последним командовал на больших стенах, ни Идибаала, ни Эоноса…

При виде Кадмоса Гасдрубал, до этого наблюдавший за передвижениями римлян у подножия Бирсы, гневно обратился к нему:

— Ты виноват! Ты пропустил римлян, и они ударили по большим стенам с тыла! Почему ты не звал на помощь, раз не мог справиться сам!

Кадмос с трудом подавил гнев, подогреваемый отчаянием, и ответил почти спокойно:

— Там, где стоял мой отряд, римляне не прорвались! А помощь… сколько раз я просил о помощи! Тогда, когда она могла принести нам победу!

— Смотри! Смотри теперь! Цистерны с водой захвачены! Стены вокруг города захвачены! Половина населения города сгрудилась на этом холме! Они умирали от голода, теперь умрут от жажды! Римлянам даже не нужно атаковать!

Гасдрубал преувеличивал, говоря, что половина населения собралась на холме. Столько не осталось после почти годичной осады, а особенно после страшных дней непосредственных боев. Но в том он был прав, что кто еще был жив и мог двигаться, укрылся последней ночью на Бирсе. Многие тысячи людей, остатки жителей одного из крупнейших городов тогдашнего мира, ибо, верно, лишь Александрия была больше, столпились на плоской крыше храма. Странная это была толпа: молчаливая, неподвижная, ложившаяся, как сухая трава, покотом, где придется, теперь же вперившая взор в видневшиеся из эркера садов фигуры вождей.

Нигде не раздавалось ни проклятий, ни жалоб, ни стонов — в тишине ожидания изможденных толп еще чувствовалась надежда.

Кадмос глубоко вздохнул и еще раз испытующе огляделся вокруг.

Он заставил себя успокоиться. И заговорил твердо и сильно:

— Да, римлянам больше не нужно даже атаковать. К завтрашнему дню не останется никого, кто мог бы поднять щит и меч! Но это еще не означает нашей гибели! Им не нужно атаковать, но мы — должны! И можем! Вождь, римляне ничего не ожидают! Созови всех, кто здесь укрылся! Весь народ! Раздели на три колонны! Ударь по цистернам с водой, в направлении больших стен, а главную массу — к порту! Мы пробьемся, сметем всех, кто встанет на нашем пути! В порту мы захватим римские галеры! Они стоят у берегов! Мы отрежем Сципиона! Мы вернем себе свободу действий! А римляне боятся боев в городе! Боятся боя в хаосе! Они будут застигнуты врасплох! Они отступят! Но нужно ударять немедленно! Прежде чем они успеют окопаться, прежде чем наведут повсюду свой железный порядок! И — пока народ не ослаб до конца! Вождь, теперь счет идет уже не на дни, теперь решают часы, мгновения! Вождь, обратись к народу и наноси удар!

Гасдрубал взмахнул руками. Движения его были нервными, порывистыми, почти смешными в своем трагизме.

— Нет, нет! Это безумие! Бросать этих людей, обессиленных, умирающих, в бой? Они все погибнут!

— Они и так погибнут! Если не от римского меча, то от жажды! А в бою всегда есть надежда на победу!

— В бою, но не в безумии! А ты советуешь безумие!

В группе военачальников он услышал ропот и смешанные возгласы. В них звучало возмущение, и он принял это за осуждение замыслов Кадмоса. Казалось, он успокаивался.

— Я не поведу людей на верную гибель! Если нам суждено, по воле богов, погибнуть, то мы погибнем здесь.

Он замялся, оглянулся в сторону своего дворца, отчаянно сжал кулаки. И добавил тише, нетвердо:

— Впрочем… впрочем, мы ведь можем попытаться договориться… Сципиону нужен город… Он им уже владеет! Может, он позволит, чтобы эти остатки населения…

Кадмос резко прервал его:

— Вождь, я слушал тебя даже тогда, когда твои приказы казались мне губительными для города! И пока ты сражаешься, я буду слушать! Но как только ты заговоришь о сдаче, я слушать перестану!

Ропот в группе военачальников теперь был явным одобрением решения Кадмоса. Гасдрубал понял это. Он овладел собой, сделал вид, что не слышит дерзких слов. И принялся отдавать приказы — коротко, резко, как обычно:

— Герастарт, ты займешь улицы со стороны цистерн с водой. Магарбал обороняет холм со стороны Мегары. Мардонтос — дворцы суффетов и Совета. Там у тебя крепкая позиция! Ты, Гонкитос, защищаешь храм Эшмуна и сады. А Кадмос — на священную лестницу!

— В отряде Кадмоса много чужеземцев, которые не чтут наших богов! — подал голос Магарбал, который, несмотря на свое мужество, был известен еще и угодливостью по отношению к Гасдрубалу, часто переходившей в подхалимство. — Разве Эшмун-Шамайн не отвратит от нас свою милость, если столько варваров будут топтать священную лестницу?

Кадмос резко фыркнул, даже Гасдрубал не ответил ни слова. Он не взглянул в сторону храма, спокойно отдавал дальнейшие приказы, указывая на лежащий вдали город. Ветер снова переменился, и дым теперь не заслонял ближайшие кварталы.

— Какие-то новые колонны идут от площади Ганнона. Да, главный удар будет нанесен по священной лестнице. Со стороны цистерн еще горят целые улицы, там большие силы не пройдут, но со стороны Мегары они могут ударить. Смотрите, эти отряды обходят холмы. Верно, ищут самые удобные места для удара!

— Они эти места знают, вождь! — угрюмо прервал его Кадмос. — Уже во время боев в порту я чувствовал, что Сципиону указывает дорогу кто-то, кто хорошо знает город!