Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

Он выбежал, не взглянув туда, где прежде видел жену и сыновей. Теперь он позволял себе лишь одну мысль: остановить римлян, не дать им прорваться на вершину холма!

Своих близких он увидел лишь около полудня, когда в боях наступила короткая передышка. Римляне дошли до самого храма Эшмуна, сумели даже поджечь его, но все же были остановлены и снова отброшены. Гасдрубал знал, что это было последнее усилие. Он видел самопожертвование, безумие, видел, как люди добровольно бросаются на мечи и копья, лишь бы облегчить удар своим товарищам, но видел и слабость этих ударов, замедленные движения рук, отчаяние на почерневших, впалых лицах воинов. Уже никакая воля, никакой порыв не могли вернуть иссякшие силы.

Он шел по вершине холма, тяжело дыша. Налитыми кровью глазами, перед которыми все время плыли огненные, красные круги, застилая свет, он оглядывался по сторонам.

Поле битвы усеяно телами… Невозможно даже различить, кто здесь убит, а кто упал от изнеможения и уже не может двинуться. Местами — целые горы трупов! Женщины, старики, подростки… Дальше, у стен, в тени — группы живых! Еще живых! Сквозь дым, тяжелый и стелющийся теперь по земле, видно лишь, что они застыли в неподвижности крайнего истощения. Стон… Общий, рвущийся со всех сторон стон. Несмотря на грохот огня, несмотря на шум битвы, можно различить одно слово:

— Воды!

Гасдрубал понял. Эшмун, бог солнца, слишком любовно взирает в этот день на свой умирающий народ. Нестерпимый зной, редкий даже для этого времени года, казалось, сжигает мир и людей, измученных ночным поражением, а теперь — битвой, длящейся уже столько часов! Это сильнее человеческой воли! Самой сильной воли!

Он дошел до места, откуда была видна священная лестница, и болезненно застонал. Бой шел уже значительно выше, у самого края. Баррикада, наскоро возведенная Кадмосом, была уже взята — ничто не защищало оборонявшихся. Они сражались грудь в грудь с непрестанно напиравшими римлянами, но их все время, хоть и медленно, теснили вверх. К последним ступеням. Когда римляне ворвутся сюда, они рассыплются широким фронтом, введут в бой все силы…

Народ! В этот миг бросить на них народ!

Гасдрубал огляделся. Народ… Горстки еще сражаются, перемешавшись с солдатами. Тысячи, верно, самых отважных, пали в этой последней битве за храм Эшмуна, когда он призвал их. Остальные уже бессильны, сломлены голодом последних недель, жаждой.

Он увидел рядом жену, опиравшуюся на сломанное копье, как на костыль, а возле нее — исхудавших, бледных сыновей. И внезапно сломался. Он и сам был измотан до предела, держался лишь величайшим усилием воли. Отчаяние, безнадежность, страх за близких, так измученных, — все это прорвало последние плотины.

Он сорвал с головы шлем, бросил его на землю жестом окончательного отречения. И вскричал:

— Хватит! Клянусь всеми богами, хватит! Надежды нет! Спасти хотя бы эту горстку! Спасти вас! Я сдамся! Я сдам город!

Элиссар вдруг выпрямилась, словно рана перестала ее мучить.

— Молчи, Гасдрубал, молчи! Сдаться? После такой битвы? Никогда! Никогда!

— Надежды больше нет! За что сражаться дальше?

— За наше достоинство! За то, чтобы имя Карт Хадашт на веки вечные осталось великим!

— Я не пожертвую вами ради таких целей!

Элиссар отступила на шаг. Сыновья испуганно прижались к ней.

— Ты думаешь о нас? Тебе нельзя этого делать! Ты защищаешь город, а не нас! Мы ничего не значим! Впрочем… Гасдрубал, ни я, ни наши сыновья не пойдем в римский плен! Помни клятву! Живой я в плен не пойду!

Гасдрубал уже отвернулся, полубессознательный, почти не слыша слова жены.

— Я сдамся! Сципион должен быть где-то здесь, на священной лестнице! Пусть он позволит нам уйти, пусть забирает себе эти развалины! Лишь бы он даровал жизнь вам и остальному народу! Боги знают, что мы не можем сражаться дальше!

— Стой! Стой! Помни о моей клятве! — хрипло крикнула Элиссар вслед мужу, который бросился к сражающимся. Его позолоченные доспехи были видны издалека.

Он протолкнулся между рядами поредевшего лоха Кадмоса, выбежал вперед в тот миг, когда римляне снова на мгновение отступили. И крикнул, сам дивясь, откуда взялись силы и голос, поднимая вверх меч:

— Где ваш вождь, римляне?

Какой-то центурион, стоявший в первом ряду, увидев золоченые доспехи и узнав в них вождя, указал на группу командиров, стоявшую чуть ниже, на выступе скалы у лестницы.

— Достопочтенный консул Корнелий Сципион Эмилиан стоит там!

— Прекратить бой! Кадмос, твоих людей назад! Римляне, прекратить бой! Мы сдаемся! Ведите меня к консулу!

Сквозь римские ряды протиснулся какой-то военачальник, отличавшийся от солдат богатыми доспехами. Лицо его было сухим, грозным, не озаренным радостью триумфа.

— Кто ты, пуниец? — резко спросил он.

— Я Гасдрубал, вождь города. Я хочу говорить с вашим консулом.

— Здесь командую я, легат Гай Лелий. Ты говорил о сдаче? О прекращении боя? На колени и отдай мне свой меч!

Наверху, перегнувшись через стену храмовых садов, Элиссар видела все: остановку боя, золоченые доспехи мужа, вышедшего вперед, приближающегося римлянина.

Через мгновение она стала завидовать павшим, стала завидовать слепцам с их вечной ночью. Ибо вот, она увидела мужа, преклоняющего колени перед врагом и протягивающего ему свой меч. Меч Карт Хадашта!

Она отвернулась без стона, но смертельно бледная. Ее взор обратился к пылающему и уже окутанному тяжелым, густым дымом храму Эшмуна. Лишь его она теперь видела, лишь треск пламени слышала.

Она не допустила до сознания внезапный стон, что прокатился по садам и площадям, везде, где укрылись люди. Ей не нужно было слышать, ибо она видела, видела, видела…

— Гасдрубал сдался! Конец, конец, конец!

Она уже не видела, как мужа ведут к консулу, не видела, как складывают оружие остатки сражавшихся отрядов, ни безумной атаки остатков лоха Кадмоса, который не захотел сдаться и вместе со своими людьми выбрал смерть в бою, не видела, как сгоняют уцелевших жителей, которым предстояли рабство, рассеяние и погибель.

Решительно, крепко она взяла сыновей за руки и, почти не хромая, словно даже рана в этот миг дала о себе забыть, направилась к пылающему храму.

Она исчезла в огромных вратах, в дыму, клубившемся там все гуще, за мерцающей завесой пламени, что уже вырывалось по бокам.

И в тот миг, когда крик «Гасдрубал сдался!» донесся до толпы, сгрудившейся на площади перед храмом, рухнули внутрь кровля и огромный золотой купол. Пламя на краткий миг взметнулось высоко и опало, словно сам Эшмун возвестил о конце Карфагена.

ПРИМЕЧАНИЯ

Аббадиры — «священные камни»; осколки метеоритов, почитавшиеся финикийцами, которые верили, что они падают с луны.

Агер публикум (лат. ager publicus) — государственная земля. Покоряя народы Италии, Рим отбирал у них часть земель, которые переходили в собственность государства. Эти земли продавались, сдавались в аренду, а частично выделялись в собственность бедным гражданам. Таким образом долгое время предотвращалась пауперизация крестьян. В долгосрочной перспективе это, однако, было невозможно, так как по завершении покорения Италии новых государственных земель уже не было, а богачи сумели сосредоточить в своих руках чрезмерное количество угодий. Проект аграрной реформы Тиберия и Гая Гракхов, предполагавший оставление в руках прежних владельцев максимум 500 моргов земли (1000 моргов в случае наличия двух сыновей) и передачу остальной земли безземельным крестьянам, был отвергнут римской аристократией (133 и 121 гг. до н. э.).

Ала — в римской армии термин, имевший два значения:

1. Крыло боевого порядка армии, состоявшее чаще всего из конницы;

2. Отряд вспомогательной кавалерии (например, нумидийской).

Андриск — предводитель антиримского восстания в Македонии. Происходил из города Адрамиттий в Мезии. Принял имя Филипп и выдавал себя за сына последнего македонского царя, Персея, умершего в 166 г. до н. э. в римском плену. В 149 г. в союзе с фракийцами вторгся в разделенную римлянами на три республики Македонию и был признан македонянами царем. Отправленный против него с одним легионом претор Публий Ювенций был разбит и погиб. В 148 г. римляне отправили в Македонию два легиона под предводительством претора Квинта Цецилия Метелла, который разбил повстанцев при Пидне. Андриск бежал во Фракию, но был выдан римлянам и в 146 г. казнен. После подавления восстания Андриска Македония была преобразована в римскую провинцию.