Дединка не заметила, как среди этих мыслей начала дремать, но потом вдруг проснулась. Осознала, что не спит, потом услышала некий шум снаружи.
– Видать, опять в ворота бьют, – сказал со своей лежанки Доброван. – Пойти глянуть…
– Да лежи, отец, твой черед потом придет! – пыталась остановить его Угрея.
Однако Доброван все же встал и принялся одеваться. Если Кощей послал свою рать на новый приступ, все равно всех мужчин сейчас поднимут.
Но это был не приступ. Перед стеной снаружи творилось что-то непонятное. Трубил рог, метались у огня костров черные тени, рогатые и хвостатые.
– Да уж не драка ли у них идет? – сказал Вьяр, силясь что-то разглядеть в далекой темноте.
Доносящийся шум больше всего походил на звуки сражения.
– Никак напал на них кто? – с надеждой предположил Доброван.
– Кто? – Вьяр посмотрел на него.
– А лешачья матерь их весть…
Гнев Перуна выглядел бы как-то иначе, а кто еще мог напасть на Кощееву рать? На соседей, чтобы собрали ратников и пришли вызволять Былемирь, Доброван надеялся мало.
Шум потасовки продолжался не так уж долго, потом затих. Костры остались на прежних местах и снова разгорелись. По всему выходило, что если драка и была, то верх остался за Кощеем.
Когда рассвело, суть ночного шума тоже прояснилась, но в Былемире никого не обрадовала. К воротам опять явился Кощей с десятком своих бесов и привел пятерых связанных пленников. Кощей шел смело и приблизился так, что не только стрелой, но и камнем легко добросить. Былемиричи настороженно ждали, глядя со стены и пытаясь понять, что это значит, а потом какая-то женщина вскрикнула.
– Ваши щенки? – крикнул Кощей.
– Это ж Ростила мой! – заголосили среди баб. – И Добряня!
Мужики переглянулись. Понурые и побитые, среди Кощеевой своры стояли отроки, осенью отправленные в лес, «в волки». Здешняя «стая» проведала, что на Былемирь напал Кощей, и сама совершила налет на него, но не рассчитала сил. Налет был отбит, и у Кощея завелись пленные.
– Если не ваши, так я их велю в прорубь скинуть! – добавил Кощей. – Мне они без надобности.
– Погоди! – окликнул Доброван. – Потолкуем давай!
– Давно бы так! Но я тут у вас мерзнуть больше не хочу. На раздумье времени не даю, нечего тут раздумывать. Или выносите мне дань и получаете своих щенков, или я их в прорубь велю пометать.
Былемиричи еще раз переглянулись. Бабий плач нарастал. Даже те из баб, кто не увидел перед воротами своих сыновей, заволновались, что те могут оказаться убиты в ночной схватке. Но и мужчинам стало ясно, что ждать подмоги неоткуда и дальше тянуть – только томить своих и злить Кощея. Как бы потом больше не запросил…
– Согласны мы! – крикнул Доброван при молчаливом смирении остальных. – Сейчас дань соберем.
– Сильно-то не возитесь! Утомите меня – буду по одному топить, покуда все не вынесете.
Для убедительности Кощей велел отвести пленников к проруби и поставить над ней. Вскоре ворота Былемиря растворились, и под бабий плач жители стали выгонять скот. Понесли мешки жита, корзины репы и прочего овоща. Былемиричи глядели злобно и угрюмо: с хазарских времен никому не платили дани, и нынешний случай был не только разорительным, но и унизительным. Вьяр с молодцами засел над воротами, имея наготове луки и копья: был полон решимости продолжать бой, если Кощеева рать полезет в город. Однако с этим обошлось, Кощей удовлетворился тем, что ему вынесли.
Стоя на пригорке, над грудой разложенных на снегу припасов, Кощей выглядел истинным божеством, принимающим подношения.
– То-то же! – уверенно сказал злодей, когда к нему подошел Доброван – скрепить уговор. Хриплый голос его из-под личины звучал глухо, истинно как с того света, и от этих звуков пробирала дрожь. – Будете покорны – уцелеете. Станете противиться – в пень повырублю! – неожиданно яростно рявкнул он, так что Доброван подпрыгнул и отшатнулся. – Ждите – за мной сам Перун молодой грядет! – Кощей вскинул копье на вытянутой руке, будто готовый разить весь мир, и его широкий плащ из медвежьей шкуры взметнулся темными крыльями. – Не свою – его волю творю! Не себе – ему путь пролагаю! Как солнышко силу полную наберет – будет он здесь, вот тогда ему поклонитесь и власть его вечную над собой признаете. А кто не захочет – того в Подземье навек уволоку, и памяти не останется! То запомни, старик, и всем своим доведи до ума.
– Да что ж это за Перун такой? – в изумлении решился спросить Доброван. – Пятьдесят лет живу, а даже от дедов не слыхал, чтобы сам Кощей Перуну служил!
– Ныне все не как прежде! – глухо отвечал Кощей из-под черной личины. – Родился в земле русской такой Перун, что весь белый свет ему будет подвластен. Сами боги ему обещали и меч золотой в залог послали. Жди, старик. И года не пройдет – будет он здесь. Имя его – Святослав, князь русский.
Глава 3
Доброван вернулся в город и угнетенный, и изумленный этой странной речью. Кощей ясно утверждал, что пролагает путь Святославу, князю русскому, коего зовет Перуном. Отчасти это совпадало с предсказаниями люторичей о неизбежной войне с киевской русью.
– Убедились теперь? – говорили люторичи, Белобор и Веселин. – Это вам не слухи, не толки бабьи. Сам Кощей сказал, что Святослав киевский на вас мечи и копья навострил!
– Святослава еще нет, а дань уже, вон платите! То ли дальше будет!
– Как сам Святослав придет, и последнее вынесет! – поддерживали удрученные и обозленные былемиричи. – Это ж только разгон [827] его…
– То коровы и овцы, и тех жалко, а ну как детей наших в челядь затребует? – волновались бабы.
– И кто вас от него избавит? Сами Кощей и Перун за него! Только хазары, только каган! А вы все жметесь! Тянете, пока холопами киевскими не сделаетесь!
– Да если за Святослава сами боги встали, поможет ли тут каган? – угрюмо возразил Вьяр. – Святослав хоть и далеко, а поближе кагана!
– Поможет! – заверил Белобор. – У кагана бог другой. Он, может, и посильнее этих будет.
– Ты что же, – насторожился Доброван, – от богов дедовских отрекаешься?
– Не отрекаюсь я! Да вы уж сами решайте: может, ради дедов покоритесь киянам, коли Перун и Кощей за них. А не хотите – никто, кроме кагана, вам обороной не будет.
Кощей со своей ратью убрался в Навь в тот же день, теперь только кострища и кости на берегу, постепенно засыпаемые снегом, напоминали о его набеге. Освобожденные пятеро пленников пока оставались дома, не решаясь соваться в лес, где Кощеева рать, быть может, нашла и разорила тайное лесное логово стаи. Как рассказали отроки, Кощей уже сделал это с двумя или тремя другими стаями, других «кустов» [828]. Людей частично перебил, частично взял в плен и принудил служить себе. А иные и с охотой пошли, предвидя немало добычи и славы с таким вождем. Здешняя стая, под водительством Завея, Злобкиного сына, надумала напасть первой, помочь заодно и домашним родичам, но боги были, как ни странно, на стороне Кощея. Выходило, что рогатый злодей в личине захватывает власть о круге, силой подчиняя себе и селения, и леса. Кто он, как не истинный Кощей?
– Вот дождемся, нашлет на нас уроки, призоры и черные хвори! – волновались бабы. – Все как один вымрем, в нави уйдем!
– Да чем мы и теперь лучше навий, коли под Кощеевой рукой живем… – ворчали мужики.
Люторичи торопили посылать к кагану, и ясно было: если былемиричи не желают окончательно покориться Кощею и тем, кто идет за ним, то скорейшее посольство – единственный выход. И не успела Дединка опомниться от одной тревоги, как навалилась другая – вдруг настал день, когда ее под причитания родичей вывели из дома и усадили в сани. В последний раз ее обняли Угрея, Доброван, Былеславица, сестры, братья. Судилка двинулся вперед, выводя лошадь, и вот уже ворота и вал Былемиря остались позади…
Дединка смотрела, как уплывает назад родной городок – к его новому облику она даже не успела привыкнуть, – и не верила, что все это происходит наяву. Никогда она больше не увидит Кривой Лог, каменную вымостку, куда с детства приносила угощение для родных мертвых… Все еще казалось: вот она проснется и увидит девичью избу на княжьем дворе в Свинческе.
